(помни, Генри, удар по яйцам – не только женское оружие. К чертям всю эту гольфийскую хрень про мужскую солидарность. Ты чертов джентльмен, щенок? И я нет. Так что если поймешь, что тебя прищучили – бей по яйцам так, чтоб они зазвенели, как чертовы колокола на пасху)

Я не могу повернуться – он слишком крепко схватил меня, потому не могу ударить его коленом, а ногой слишком большой шанс промахнуться. И потому ту руку, которой тянулся к ножу, резко опускаю вниз и сжимаю его яйца с такой силой, что, кажется, можно уже из них сделать омлет.

Хватка слабеет и мужик начинает вопить, но с каким-то хрипловатым отголоском. Кажется, в этом крике лишь немного боли. Все остальное – слепая ярость.

Но этих пары секунд мне хватает – я тут же кидаюсь к тем ножам, теперь лишенный хватки сзади, и вытаскиваю огромный мясницкий. На лестнице уже слышу спешные шаги дочери, но в коридоре, гораздо ближе, бег других ног. Альма.

Резко оборачиваюсь, готовый воткнуть этот нож ублюдку куда придется, без оглядки на последствия и границы самообороны.. но обернувшись, вижу лишь пустое пространство.

И настежь распахнутую заднюю дверь. Половина приборов все так же валяется на полу, как и засов от двери – что заставляет меня все-таки увериться, что этот кретин правда только что был на моей кухне, а не мне все это с пьяну привиделось. Но куда он делся?

Убежал?

– Генри! – в кухню влетает Альма.

Ее темные волосы разметаны по лицу. Шелковая сорочка, перекошенная на одно плечо. Ноги босые. Следом за ней заглядывает Гретта. На лице дочери ни тени испуга – вещее детское любопытство:

– Папа? Мам, что случилось?

Альма смотрит на меня, потом на воинственное занесенный мясницкий нож в моей руке. Когда я поспешно его возвращаю в подставку, она смотрит на распахнутую дверь. Пройдя чуть дальше (не без опаски, но решительно) – замечает и засов.

– К нам кто-то вломился – заявляю я.

И теперь, когда угроза миновала, боль в плече и под ребрами вновь возвращается. Поморщившись, прикладываю руку к ушибленным местам:

– Какой-то ублюдок. Он напал на меня.

Альма закрывает дверь – но это без толку без засова. Она вновь начинает скрипеть туда-сюда. Жена оборачивается ко мне, обеспокоенно оглядывая:

– Он ранил тебя?

– Ерунда – но тут же достаю мобильник из джинс – но этот кретин об этом пожалеет.

– Звонишь в полицию?

– Нет, в цирк – фыркаю – заявлю, что у них сбежал клоун.

Когда мне заявляют, что машина к нам выехала, мы все выходим из кухни и закрываем хотя бы эти хлипкие двери. Пусть нельзя закрыть заднюю, но по крайней мере если этот псих вернется раньше появления копов и вновь попытается пройти дальше – мы услышим звук битого стекла от кухонных запертых дверей.

– Гретта, иди в кровать – неожиданно строго заявляет ей Альма.

– Нет – противится та – я хочу дождаться копов. Как в сериале о..

– Я сказала в кровать, милая – твердо повторяет жена – или не получишь ни одной сладости до конца недели. В кровать.

Гретта фыркает и буркнув что-то про тиранию – уносится к себе на второй этаж. Сомневаюсь, что она будет спать, и скорее всего, едва увидит сигнальные огни патрульной машины – тут же вывесится через перила. Однако сейчас мы с Альмой остается вдвоем и садимся на диван.

Ее лицо – пепельно серое.

Минуту она молчит, после чего все-таки замечает:

– Ничего не понимаю! Мы только приехали в обед. Кому могло понадобится вламываться к нам в первую же ночь?! Почему именно наш дом? Ты сам сказал – тут кругом известных богатых людей, у которых можно украсть намного больше. Тот же, про которого ты написал, Раннэ..

– Ронни Бри – машинально поправляю я.

Собственно, меня не покидают сейчас же те же мысли. Ронни Бри, Белль Ромстранг и даже гораздо более именитые дельцы искусства, что живут в другой черте города в собственных выстроенных особняках, а не арендованных обычных домах. Там намного больше денег, да и каких-то дорогих предметов. Зачем вламываться было в наш дом?

К тому же, не просто вламываться. Обычно мелкие воришки (а местных бомжей я все-таки никак не отношу к профессиональным домушникам хотя бы потому, что вместо взлома замка он просто с грохотом выбил засов), если их обнаруживают – стараются сразу же делать ноги. А этот не просто не поспешил убежать – а накинулся на меня. И кидался до тех пор, пока я не добрался до ножей.

Чего он хотел?

Альма права – сейчас в городе намного больше людей побогаче. Но если дело не в богатстве, то, может, он пришел сюда по каким-то личным мотивам? Не к нам, допустим, а к Саманте. Не знал, что мы сюда уже въехали и..

Черта с два!

Это ведь тот мужик, который выглядывал из-за угла. Он не мог не знать, что теперь сюда уже заселились мы, а не никакая не Саманта. Ладно, это не деньги, это не личные счеты.

Хрень какая-та..

– Генри? – Альма уже обеспокоенно глядит на меня.

– А?

– Я говорю, может, ты кого-то с пьяну обидел в баре и он увязался за тобой?

– Ага, и поэтому не набил мне морду по дороге, а ворвался через заднюю кухонную дверь? – изгибаю бровь – к тому же я никого не трогал в баре.

– Наверное, это те бомжи.. – лицо жены вновь становится пепельно-бледным и она с тревогой принимается болтать ногой – про которых говорила Саманта.

– Не знаю, кто это, но он еще крупно пожалеет, что выбрал этот дом. Я этого просто так не оставлю – твердо заявляю – какой-то хер вламываются ночью в мой дом! А если бы я задержался в баре? А если бы, наоборот, уже успел лечь и заснуть? Откуда можно знать, что у него было в голове? Завтра же установлю сигнализацию.

– Наверное, это надо обговорить с Самантой.

– Не думаю, что женщина, которая советовала запирать все двери и не выходить никуда вечером – будет против сигнализации в своем доме за мой счет. Удивительно, что она сама ее не поставила.

Мы сидим еще какое-то время (потрясающе – город размеров, как спичечная коробка, но копы до нас едут дольше, чем в НЮ в час пик), пока, наконец, не слышим подъезжающую машину.

– Накинь халат – бросаю жене, которая, кажется, совершенно забыла, в чем выбежала, а сам подхожу к двери. Открываю ее как раз в тот момент, когда темный мужчина в полицейском форме уже заносит кулак для стука.

Лицо усталое, отчасти недовольное. Не удивлюсь, если он спал и наш вызов, напрямую касающийся его профессиональных обязанностей, вызвал в нем шквал негативных эмоций.

– Мистер Пирстман? – сухо уточняет.

– Он самый, офицер – отхожу в сторону – проходите.

– Ночи доброй – кивает, зайдя в дом. Я не спешу приглашать его к дивану, поскольку мы тут не на светские беседы собрались.

– Доброй? – фыркаю – ну не знаю, в добрую ночь я бы спал, а не сидел, сторожа кухонную дверь.

– Ага, дверь.. – бесстрастно кивает он – где это случилось?

– Там.

Я веду его на кухню, отпираю дверь и показываю на заднюю скрипящую. Засов мы не трогали – потому он валяется на том же самом месте. Офицер (который так и не назвал своего имени), с апатией склоняется и разглядывает засов. После чего всю кухню – но будто бы ищет не какие-то улики, в сочный вкусный сэндвич. После чего кивает:

– Вы разглядели нападавшего, мистер Пирстман?

– Да. Бледный и лысый. Более того – я его уже видел.

– Даже так.. – но в голосе не появляется и капли интереса – значит, вы знаете, кто это?

– Нет – начинаю злиться – я не знаю, кто это. Но днем, когда мы с дочерью возвращались из магазина, я видел этого типа за углом. Он наблюдал за нами.

Вижу, что мои слова не произвели никакого впечатления, потому корректирую:

– Следил за нами. Я уверен. А потом..

– Следил? Что? – ошарашенный голос Альмы за спиной – то есть ты уже видел его? Почему ты мне не сказал?

Проклятье. Вот же талант у нее появляться в самый неподходящий момент.

Оборачиваюсь (Альма стоит уже в длинном шелковом халате, тщательно запоясанном, и собранными в хвост волосами) и раздраженно вздыхаю: