Елизавета закрыла глаза. Она так исхудала, что кости можно было разглядеть под тонкой кожей рук; в этой женщине, с точки зрения Сесила, не осталось ничего величественного, ничего царственного или прекрасного, подобающего владычице, и все-таки, сидя рядом, он ощущал внутри искорку былого трепета, который испытывал в детстве, наблюдая из темного уголка за отцом, поддерживающим ее власть на пике могущества с усердием садовника в пышно цветущем саду. Он увидел, как Елизавета погружается в дрему, потер ноющее плечо и стал ждать, когда она проснется.

И ее величество открыла глаза. Сесил вновь принялся настаивать на том, чтобы она поела, но Елизавета прошептала:

– Я получила такие чудесные сведения. Из-за границы.

Она ждала, хотела, чтобы он спросил, в чем дело – даже в нынешних условиях пыталась распалить в нем интерес.

– Мадам?

Она слабо улыбнулась и объявила:

– Я жду ребенка.

Сесил склонил голову и снова попытался поднести чашу к губам своего монарха.

– Англия,– провозгласила она, затем отвернулась.

Возможно, ребенка следовало назвать Англией; возможно, она носила в своем древнем и девственном чреве всю нацию. Вероятно, подумал Сесил, королева нарочно изъясняется поэтично или завуалированно: она, измученная голодом и болезнью, готова наконец-то обсудить давний, мучительный вопрос о своем преемнике. Поздновато.

У двери Сесил спросил, часто ли королева высказывала эту фантастическую идею.

– Она пару раз говорила что-то подобное,– призналась камеристка.

И поэтому государственный секретарь попросил даму со всей возможной любезностью, чтобы она никому ничего не пересказывала, но даже для его собственных ушей слова прозвучали как угроза. Он желал иного – желал, чтобы его голос звучал плавно и чарующе, чтобы его лицо вызывало привязанность и доверие. Жизнь стала бы гораздо проще, если бы он не выглядел так, словно постоянно строит козни, собирается что-то потребовать, возразить или пригрозить. Но этот навык его тело тоже не желало приобретать.

Даже подобие угрозы не помогло замкнуть рты, уши или двери, ибо на следующий день в приемной Сесила обнаружился не кто иной, как Джеффри Беллок собственной великанской персоной: дождавшись появления государственного секретаря, он попросил выделить немного времени, причем не стал утруждать себя вежливостью.

– Пока не родилось королевское дитя, сэр,– тихо сказал Беллок, когда Сесил попытался от него отделаться, и поэтому Сесил, пряча страх, открыл незваному гостю дверь, предупредив, что у него в распоряжении лишь несколько быстротечных минут.

В самом кабинете Сесил носом указал Беллоку на складной табурет с кожаным сиденьем, самую низкую точку, которую мог предложить. Но даже после того как сам устроился в большом кресле на возвышении, Беллок продолжал смотреть на государственного секретаря сверху вниз.

– Какому делу вы теперь себя посвятили, Джефф? Благородным пенсионерам? ²

– Посланникам королевы, сэр,– сказал Беллок.– Уже больше десяти лет. Мистер Уолсингем проявил в мой адрес великодушие, пока был еще жив.

– Вы действительно осколок очень старых времен. Древний дождевой червяк.

– Дождевой червяк, милорд?

Сесил беззвучно рассмеялся.

– Мой отец и мистер Уолсингем так называли подобных вам – тех, кто копошится в грязи.

– Ваш отец и другие джентльмены были добры, признав мои невеликие заслуги.

– Сколько я историй наслушался в детстве о таких парнях, как вы. О вашем отчаянном героизме. О том, как вы прятались под кроватями католиков, в самой гуще событий. Вечно в опасности. Вы спасали всех нас от папистских козней, от дурных старых времен. Когда вы начали ловить католиков?

– С тех пор, как мне исполнилось девятнадцать, сэр, может быть, немного раньше. Примерно в то время, когда я был во Франции с мистером Уолсингемом.

– Ну и что же случилось сегодня? Пришли просить об одолжении?

– Нет, милорд. Я пришел как своего рода посланник. По тому же самому вопросу.

– Ловле католиков?

– Да, сэр. И я пришел от имени куда более благородных людей.

– Ах.– Сесил откинулся назад и склонил голову набок.

– Мы так поняли, она отказывается от еды, милорд.

– Вы это слышали в канцелярии посланников? Сплетни.

– Как я уже сказал, сэр, меня прислали частным образом.

– Очень драматично, Джефф. От актерства так и не избавились? Сплошной театр.

Беллок вызвался выполнить эту задачу добровольно, за ужином согласился пересказать государственному секретарю мнение мистера Била и прочих джентльменов и потребовать каких-нибудь действий; он собирался настаивать, пока Сесил не прислушается. «Помыслы у него такие же кривые, как и спина»,– подумал Джефф. Встретив Сесила в какой-нибудь гостинице, он бы не доверил ему свой багаж.

– Вы на своем посту все еще новичок, сэр, и, возможно, некоторые вопросы пока что не привлекли вашего внимания. Во времена вашего отца могло показаться, что это достаточно отдаленная проблема, которую можно оставить без ответа, но теперь, сэр, джентльмены послали меня, чтобы сообщить вам следующее: с вопросом необходимо разобраться срочно. Тот факт, что она отказывается от еды, эту срочность лишь усугубляет. Ее разум, как вы и сами знаете, помутился.

– Кто вам это сказал? Как вы смеете говорить о…

– Темп событий грозит перейти в галоп, сделав любые приготовления бесполезными, сэр Роберт. Если мы хотим, чтобы все прошло мирно, нужна определенность. Нет ничего постыдного в том, чтобы обсуждать это здесь и сейчас, за закрытыми дверями.– Джефф неумолимо гнул свою линию.– Король Яков может считать, что Англия у него в кармане, но дела обстоят иначе.

Сесил поморщился и потер горбатое плечо; с точки зрения Джеффа это выглядело неуклюжей актерской попыткой изобразить, будто его ударили ножом в спину.

– Ну и как же они обстоят? О ком речь? Вы слишком много о себе…

– Кое-кто беспокоится.

– Надо же, какая неожиданность! Совсем как дождь!

Беллок промолчал. В подобных делах, если разговоры становились бесполезными, ему всегда помогал собственный внушительный вид. Он понял это много лет назад, когда зарабатывал на жизнь, помогая выбивать долги, реальные или подразумеваемые, из состоятельных людей.

– Итак.– Роберт Сесил забрался в кресло с ногами, оставаясь спиной к свету из окна, и положил на стол руки с растопыренными пальцами.– Мы имеем дело с компанией анонимных сплетников. Они посылают гонца-великана допрашивать государственного секретаря ее величества и требовать от него мер по противозаконному вопросу, который связан с еще не наступившим событием. Вы же знаете, у меня нет права голоса в этом смысле. Наследование просто… состоится.

– Они интересуются, милорд – как люди, повидавшие темнейшие времена и худшие преступления католиков и преданно защищавшие ее величество от вторжений и козней,– сможет ли претендент на трон принести с собой мир и можно ли положиться на то, что он не станет сжигать своих подданных заживо прямо на улицах. Кажется, вопрос сформулирован достаточно четко. Они требуют недвусмысленного ответа: он протестант или нет?

– А-а.– Сесил рассеянно махнул рукой, как будто отгоняя муху, и обмяк в кресле, позабыв о попытках казаться массивнее, чем на самом деле.– Да разве кому-то придет в голову, что это не так? Он говорит, что протестант. Он ходит в протестантскую церковь каждую неделю. Если это все, что их беспокоит…

– Если он католик, они не пустят его в Англию. Если они поверят, что он католик, милорд, рано или поздно начнется война – или гражданская война. Снова будет бойня. Католики воспрянут, чтобы приветствовать его, и начнут убивать. Я был в Париже с мистером Уолсингемом во время резни в канун дня Святого Варфоломея.

– Я видел пьесу.

– Все было хуже, чем в пьесе.

– Да уж, аргумент.

Но эта тема, казалось, измотала Сесила. От его гордости и бахвальства ничего не осталось. Он снова потер плечо и налил себе немного вина, не предложив своему мучителю.