— Скорее бы вас выписали. Дома такой бедлам. У Алинки тоже аллергия началась, тёща ей супрастин даёт.
— Коль, не покупай больше никогда в жизни апельсины. Если деньги руки жгут, лучше купи лишнюю упаковку шприцов, дети рады будут, — попросила я, пропустив мимо ушей, как он обозвал мою маму.
На следующий день аллергия выскочила на руках у Вани и Сени, а еще через день у моих соседей по палате. Егорке сделали четыре переливания крови, прежде чем уборщица баба Мотя объявила на весь этаж:
— Да у вас чесотка, дорогие мои. Во время войны и то обрабатывали, а сейчас всем на всё плевать, прости ж ты господи…
Она с ведром ушла, а я выматерилась. Шёпотом, чтобы дети не слышали. Нас вымазали с ног до головы, и впервые мой сынок спокойно уснул. Выдворили нас из больницы очень быстро, проинструктировали и дали с собой тюбик мази «с приятным цветочным запахом».
Возвратившись домой, я застала в зале троих инопланетян в скафандрах, опрыскивающих всё вокруг из пульверизаторов. Двери были распахнуты, дети, разинув рты, глазели из-за портьеры, трясущаяся свекровь глотала корвалол пузырьками.
— Они сами припёрлись, — виновато сказал Коля. — Не знаю, кто их навёл. Наверно, уже всё обработали, скоро упрутся.
Инопланетяне молча ушли, не потрудившись прикрыть за собой дверь или сказать хоть слово. Всё было мокрым, включая детские акварельки на стене и Колину гитару.
— Наследили, сволочи, — прокомментировала я чёрные следы на ковре.
Я отнесла Егорку в кровать, посадила рядом Алину и пошла за пылесосом. В зале я застала такую картину: свекровь, брезгливо отодвинув мокрое покрывало, расположилась на диване и накручивала узловатым пальцем диск телефона.
— Алло!!! — услышала я надрывный крик. — Домна Григорьевна!!! Я не отниму у вас много времени. Здравствуйте. Да. Да. Спасибо. У наших — ЧЕСОТКА!!! Представляете, она заразила моих внуков чесоткой! Даже во время войны такого не было…
Складывалось впечатление, что все бабки тоскуют по войне и хотят её разжечь. Я словно бы невзначай включила пылесос на самый громкий режим, но эта престарелая бой-баба рванула шнур из розетки и накрутила другой номер.
— Люсенька? Привет. Должна сообщить, что у наших — чесотка! Дезинсекторы приходили, дети чешутся, все деньги на серную мазь уходят! Какая мать, какая мать…
— Вы не могли бы из своего дома проводить пресс-конференцию? — довольно грубо перебила я. — А то мне прибрать надо.
— Я что, не имею права воспользоваться телефоном в доме своего сына? — вскипела она. — Мне нужно поговорить с моими приятельницами! Алло, Лариса Александровна, у наших чесотка. Нет, по телефону не передаётся. Какая мать, как она могла допустить…
После полутора десятков звонков свекруха выдохлась и прилегла в спальне. У меня хватило ума не говорить ничего в свою защиту, и теперь я надеялась, что в доме воцарится мир. Но плохо я знала Колину матушку!
Когда подошло время вечерних процедур, свекровь вытащила из своего ридикюля замшелый пузырёк серной мази пятидесятого года выпуска и потребовала, чтобы детей обработали не тем, что прописали, а старым проверенным средством. Для убедительности она этот пузырёк ещё и откупорила, и я чуть не задохнулась. Я уже успела почитать про чесотку и заняла оборону:
— Этой пакостью они будут месяц лечиться, если раньше мы все не помрём от вони! Есть же современная мазь почти без запаха. На дворе не девятнадцатый век.
У свекрови глаза вылезли на лоб.
— Это я, по-твоему, своим внукам пакость предлагаю? Отравительницей меня считаешь?
Далее последовал локальный военный конфликт такой силы, что я молча вымазала детей серной мазью, стараясь дышать через рот. Усталая, но довольная свекровь поехала домой на автобусе, а я тут же принялась счищать с них серную мазь дезинфицирующим раствором и намазала нужным лекарством. Спать легли в двенадцать. Одежду пришлось выбросить, но стойкий запах серной мази держался в доме несколько недель. Через три дня дети были практически здоровы, и чесотки я больше не боюсь, знаю, что она лечится на раз и два. Лучше десять чесоток, чем одна бабушка.
Ставя по пьяни своему мужу кошек в пример, я их накаркала на свою шею. Долго я собиралась взять детям котёночка, пока ранней весной Алина с Ваней не решили эту проблему сами — они приволокли с помойки беременную кошку. Поворчав, я дала кошке и детям таблетки от глистов, написала Коле список кошачьих принадлежностей в Метро и смирилась. Дети были в восторге и назвали кошку Мэри.
Пока я прикидывала, в каком ведре удобнее топить котят, Мэри свалила и окотилась тайком в неизвестном месте, а приходила только пожрать. Котят она представила через полтора месяца, мурча во всю глотку. Четыре штуки, всем детям по котёнку. Алина притащила картонные ящики и устроила во дворе игру в кошачий отель.
Я вынуждена была признать, что котята красивы, но дальше-то что? Кому отдавать? Кому они нужны? Удалось пристроить только одного, Сенечкиного, а кошка тем временем задумалась о следующей партии котят, и я потащила её к ветеринару, надеясь, что она сдохнет во время операции. Возня с кошками — это именно то, чего мне не хватало для полного счастья. Но эта тварь благополучно перенесла стерилизацию и в девять вечера уже жрала. Оставалось через год сделать то же самое с котятами.
====== 4 ======
Ваня пошёл в школу. В нашу, местную. Начались синяки, сотрясения мозга и первые матерные слова. На родительских собраниях его ругали не больше, чем других мальчишек, и я старалась не конфликтовать с учительницами.
— Мам, она написала на доске: «Наружний слой», а я подошёл и исправил. А она наорала и обещала двойку по поведению поставить.
— Сынок, никогда не спорь с учителями. Если она пишет «наружний», значит, и вы должны так писать.
— Мы пока не пишем слова, мы только палочки изучаем.
Аля ходила в подготовительный класс и столкнулась с той же бедой, но воспринимала всё острее. Не было и дня, чтобы она не вернулась вся в слезах.
— Мамочка, они там все дураки! — жаловалась она, за что получала от меня нагоняй.
— Нельзя обзывать своих товарищей. И прекрати шмыгать носом — право на истерику имеет только бабушка Галя. Что тебе не нравится в школе?
— Всё не нравится! Там все дураки…
— И чем же ты лучше других?
— Я никого не бью по голове. А меня… бьют. И девочки бьют, и мальчики.
— Не верю. Ты обманываешь меня.
С детским враньём я сталкивалась довольно часто, но воспитательных мер не принимала. Через этот период проходят все дети, и не стоит заострять внимание на мелкой лжи. Егорка тоже мне врал, когда не хотел укладываться спать: якобы со стены на него ночью глядят глаза. Эту выдумку подхватил Сенечка, и они поднимали дружный рёв каждый вечер, пока я не поставила в их комнате светильник на 15 ватт. Глаза на стене тут же исчезли. Такие маленькие, а уже хитрецы! Обманули маму и рады.
Научившись на горьком опыте старших детей, я отобрала у Сени букварь и, несмотря на рёв, спрятала подальше, но опоздала, читать он уже выучился и теперь начал брать другие книги. Я строго-настрого запретила ему учить читать Егорку, чтобы хоть один ребёнок был нормально подготовлен к школе.
К Егорке я была привязана сильнее всего. Он рос капризным, обидчивым мальчиком, но я всегда находила терпение, чтобы разрулить любую ситуацию. Если других детей можно было иногда шлёпнуть по заднему месту, то с Егоркой такой номер не проходил. Как-то он расшалился и не желал успокаиваться, и я пригрозила:
— Ремня ввалю!
— Я тогда обижусь на тебя на всю жизнь, — надулся он, перестал шуметь и притих в углу на целый вечер. Это трёхлетний пацан! Каково упрямство: я прибрала в комнате, успела сварить щи и перестирать бельё, а он всё сидел на полу носом к стене и не шевелился.
Он рисовал удивительные рисунки. Какие-то фантастические самолёты, пейзажи с зелёным небом, зверей с тремя хвостами — но ни одного человека. Все мои родные признавали, что рисунки хороши, но отсутствие людей вызывало у них недоумение. Сам Егорка объяснил, что людей можно сфотографировать, зачем их рисовать. А вот это всё сфотографировать не получится…
