Ловлю равновесие, упираясь руками в стенку. Вода из прохладной прогрелась до тёплой. Морелли берёт инициативу и не только в свои руки. Наблюдать, как тебе передёргивает ахуенно красивая женщина, от которой пахнет так, что я готов продать душу хоть Сатане, хоть кому угодно ни с чем несравнимо.

— Нравится?

— Спрашиваешь…

— Почему тогда молчишь?

— Спеть? — нет, ну серьёзно, в такой момент чего она от меня хочет?

— Уверена, ты отвратительно поёшь…

— Когда за яйца хватают, все отвратительно поют… — разворачиваюсь к ней.

Как же хороша, ведьма. Карие глаза. Широкие мягкие губы… Высокая грудь, которую хочется покрыть миллиардами поцелуев. Нина не останавливается ни на мгновение. В башке что-то громко и звучно щёлкает. Наверное, тараканы дохнут. Прижимаю Морелли к стенке душа, закидывая её бедро себе на бок. Душевая вода лупит в разодранную спину, да это херня в сравнении с обещающими мировые сокровища губами. Я не хочу торопиться. Хоть и планировал кончить по-быстрому.

— Слишком тупо прозвучит, если я скажу, что у тебя очень красивые уши, Рамлоу?

— Блядь, ну такого комплимента я точно ещё не слышал.

— Ну, тогда не скажу…

— Поздно, мои красивые уши это услышали.

Морелли проводит подушечками пальцев по внешнему краю правого уха, очерчивая его, и я не знаю, что со мной происходит. Передёргивает так, будто я снова схватился за оголённый провод.

— Ушки-бантики… — разглядывая меня так внимательно, будто собирается делать из меня чучело для своей коллекции, произносит она.

Не, ну реально, такое мне ещё не говорили. Оценку давали роже, форме, даже форме члена, но не ушам. Это что-то новенькое.

— Я и целиком ничего…

— Помню-помню, ничего хорошего… — отзывается, вновь возвращаясь к елде.

Стояк-стояком, но когда она, блядь, целует эти грёбанные уши, меня просто выключает. Слово «скончался» начинает играть новым смыслом. Однако, в таком ключе я об этом ещё не думал. А идея с…кончаться на ней, в ней или под ней звучит с каждой секундой всё соблазнительнее.

Нихрена я в этот раз не контролирую. Она контролирует меня. Сжимает, сжигает, разъёбывает по полной. А я и не против, хоть такое даётся с трудом. Двигается так, что единственное, что я могу это не мешать.

— Расслабься… Я не кусаюсь, я уже говорила, — шепчет, тиская член.

Хуй его знает, что она подразумевает под «расслабься», единственное, что я могу сделать, так это выдохнуть и перестать думать. Вообще. Правда, в такой ситуации это и не сложно.

— Ну, так как на счёт второго раунда, Рамлоу?

Морелли прямо-таки крышу мне срывает, когда закручивает воду, и вот без шуток, выволакивает меня за хуй из душа. Я аж теряюсь от такого поворота в своей половой жизни. Пиздец интригует. Иду, как баран на верёвочке. А что прикажете делать, когда в её руках стратегически важный орган? Я аж и про рёбра забыл и про расползающийся во все стороны шов на запястье.

Разодранный в клочья матрас приветливо впивается в спину оголённой пружиной, когда Нина толкает меня на кровать. Смотрит так, что я теряюсь в догадках, что меня ждёт. Садится рядом, пробегаясь пальцами от паха к горлу. Ухо щекочет горячий шёпот:

— Я хочу видеть, как ты кончишь…

Кажется, в этот миг отсоединяются все связи мозга с языком, потому что я начинаю думать одно, а нести совершенно другое.

— Девочка моя, всё что захочешь…

Нет! Нет, нахуй! Какое?! Она щас навьёт из меня-мудака верёвок, а я потом разгребать буду свои опрометчивые слова всю оставшуюся недолгую жизнь.

— Ну, тогда держись, Брок Рамлоу. Веселье начинается…

Улыбается, и я уже жалею о сказанном. Если она не вырежет мне почку или сердце, то будет уже хорошо. Всё остальное я пока в расчёт не беру. Нина отрывает от простыни здоровенный кусок, складывая его вдвое, и завязывает мне глаза. Пока я соображаю, что к чему — привязывает и руки к изголовью кровати. Запястье поднывает, но его она не затягивает. Надо же, какая забота, бляха муха!

— Просто доверься мне. Тебе будет хорошо, — от её слов волосы начинают шевелиться абсолютно везде.

С доверием у меня колоссальные проблемы. Особенно когда я гол, как новорожденный, и слеп как крот. Вслушиваюсь в каждый шорох, в каждый скрип пружин матраса. Не пошевелиться. Нина поднимается и куда-то направляется по комнате. Окей… Если через пару минут ничего хорошего не случится — закончим эту бессмысленную игру.

Что-то дико горячее и влажное проходится от груди к низу живота. Срань господня! Я боюсь даже дышать. Нервы щекочет неизвестность. Борюсь с отчаянным желанием прекратить всё сию секунду и узнать, что же будет дальше. А дальше начинается… Минет она превращает в пытку. Когда я уже готов, внезапно заканчивает ласку. Пакость такая, а… Вот нарвался блин на экспериментаторшу.

— Хочешь ещё? — голос Нины звучит эхом в моей пустой башке.

— Да, — а вот свой я не узнаю.

Я не особо понимаю, что происходит, но пока горячие, без преувеличения, поцелуи прокладывают дорожку от запястья по руке к подмышке, её рука осторожно сжимает яйца. Вот уж чего я бы не хотел. Хватит мне неприятных воспоминаний. У меня от одного только представления, как может быть — начинается нервная трясучка. Нина, видимо, замечает напряжение, но, сука, не останавливается.

— Не стоит этого делать, — предупреждаю.

— А это уже не тебе решать.

Комок к горлу не хуже острого ножа. Вот ведь стерва. Не жду ничего, кроме боли. Внутри аж кишки холодом сводит. Какой уж тут секс, когда не ждёшь ничего хорошего. Того и гляди опозорюсь. Бля, меня реально аж холодом обдаёт. Но ничего не происходит. То есть совсем. И это настораживает ещё больше. Тёплая ладонь по прежнему держит меня за душу, а я уже нахуй ничего не хочу. Ни минета, ни омлета, ни пышных похорон. Просто вот отпустите меня, тётенька.

— Бля, Нина, заканчивай. Хуйня идея.

— О, меня уже Ниной зовут… — посмеивается, и целует в бедро, прямо рядом с генофондом, наконец-то убирая руку.

Да, может не ахти какой генофонд, но, сука, он мой и дорог мне. Я прям в комок весь собираюсь. Тяну руку, пытаясь освободиться. Чёрт, простыня-то прочная… О той, что травмирована и речь не идёт. Ох ты, вот так попал… Нина целует живот, заставляя дрожать. Бля, да не хочу я уже ничего. Я б сказал, что сейчас подниму панику.

— Я забыл стоп-слово!

— Брок. Брок… Доверься мне. Правда, — голос звучит у самого уха, пока она гладит меня по голове, будто щенка.

Признать, что я капитально сейчас перетрусил? Не-а. Умирать буду с гордо поднятой головой. Что-то прохладное и пахнущее цветами капает на живот. Горячие ладони быстро растирают по мне неясную субстанцию. Масло, чёрт. Всего-лишь массажное масло. Нина ложится на меня всем телом, упираясь подбородком в грудь.

— Ты нервничаешь. Почему? Я слышу, как стучит сердце.

— Устал. Рёбра болят.

— Не ври. Я не причиню тебе вреда, — приподнимается надо мной, и жёсткий сосок утыкается в лицо, пока она ослабляет узел на запястье в изголовье кровати.

Прикосновения отвлекают от навязчивых мыслей, затягивают в какую-то воронку. Я, походу, проваливаюсь куда-то, вслед за легким ощущением транса. Нина ласкает меня и я на долю секунды забываю, что привязан к кровати. Её руки сводят с ума. Это и щекотно и приятно одновременно, особенно когда она касается пальцами лица, губ, шеи и рук. Не думал, что будет так. Поцелуй в ямку под кадыком вообще лишает последних сил сопротивляться. И, чёрт возьми, я снова завожусь, когда Нина изучает меня, словно впервые видит. Ощущать внезапно становится даже кайфовее, чем видеть. Особенно когда она ласкает яйца. Я с сомнением отношусь к подобного рода интиму, но стоит признать, что она не солгала, и это подкупает.

— Я не очень это люблю…

— Ты и не должен.

Парировать, знаете ли, нечем. Но то, что она делает, чёрт возьми, заводит всё сильнее. Мороз по коже сменяется ощущением пожара. Он растекается от рук Нины, сжигая к чёртовой матери. Ещё немного, и я кончу. Как-то прям быстро, если честно. Не думал, что от паники до оргазма разгонюсь за такой короткий промежуток времени.