“Привет еще раз!”
“Так вот… Мои дорогие, до меня дошли крайне неприятные слухи, что фанатское сообщество сейчас переживает не лучшие времена. Любящие меня, мое творчество… Я все ещё Ваш — Джеймс Уильямс! И хочу сказать, что из-за некоторой двусмысленности я попал в принеприятнейшую историю с одной из моих близких приятельниц. Девушка, не стану называть ее имени, подверглась грубому и отвратительному сталкингу со стороны кого-то из моих фанатов за то, что случайно попала в объектив фотокамер в моей компании. Это бесконечно огорчает меня. Прошу прекратить все преследования.”
“Я, Элизабет Хоупс, со своей стороны приношу извинения за произошедшее недопонимание с фандомом Джеймса Уильямса. По каким-то непонятным для меня причинам фотографии, послужившие поводом для преследования, попали в сеть с указанием меня, как отправительницы. Приношу еще раз извинения от своего имени…”
“Мои драгоценные, мои родные… Те, кто был со мной с самого начала и те, кто присоединился не так давно, я хочу сделать заявление, которого вы все ждете уже очень и очень давно… Мисс Хоупс и я, ваш покорный слуга, состоим в отношениях уже около четырёх лет, а поскольку вы все знаете мое отношение к женщинам, мое мнение касаемо любви, то я очень прошу вас всех принять данный факт, и оставить в покое мою личную жизнь! В противном случае мне придётся бросить не только соцсети, но и собственную карьеру. Увы, если вы заставите меня выбирать между личной жизнью и профессией, мне придется попрощаться с вами… За сим спешу откланяться, надеясь на ваш здравый смысл. Искренне ваш всем своим актерским сердцем — Джеймс Томас Уильямс и Элизабет Хоупс!”
Крис удовлетворенно взглянул на экран компактной камеры, записав обращение. Джеймс выглядел в кадре вполне естественно, не вызывая ни тени сомнения в серьезности своих слов. Хоупс же светилась, словно начищенный пенни. Ее узкие, с длинными пальцами, кисти, так и сновали от собственного лица к выбившимся из-за ушей кудрявым прядям Джеймса. Данный факт не возможно было не отметить.
— Так… Я скину это видео на почту детектива. Если его всё устроит, то опубликуем… Так, кажется, ты с ним договорился?
— Да. После этого он должен отдать все исходные фотографии и подписанные Бэт контракты найма.
— Отлично. Я тебя извещу, как придет ответ… — кивнул сам себе Ходелл, пряча камеру во внутренний нагрудный карман спортивного пиджака. Наклонившись, порывисто погладил по лохматой голове Бобби, любопытно преследовавшего агента по всему дому. Джеймс, проводив Ходелла до двери, подумал, что стоит еще раз попробовать связаться с Натали. Она не брала трубку и не отвечала на сообщения, и это его угнетало, даже раздражало в чем-то. Может быть им удастся поговорить, и как-то решить проблему, минуя неприятный взгляд детектива… Он поймал себя на мысли, что не понимает какие чувства испытывает к девушке. Какое-то идиотское наваждение — возвращаться мыслями в картинки прошлого, понимая, что его не устраивает настоящее. Как только Ходелл скрылся за дверью, Элизабет поспешила обнять Джеймса, но тот ловко увернулся от её рук.
— Что такое?
— Теперь ты понимаешь, почему я не хотел афишировать наши с тобой отношения все это время? В любой момент на месте этой девушки могла оказаться ты… — заглянув в глаза Элизабет, произнес Джеймс. — Извини… Мне нужно кое-что доделать, ладно?
Элизабет кивнула, настороженно скользя взглядом по его заметно сдавшей фигуре. За прошедшие две недели он очень похудел, сильнее обычного. Казалось, его можно было обхватить за талию буквально одной рукой. За четыре года она уже пережила его депрессию, связанную с предыдущим грязным скандалом. Пережила и медикаментозное лечение в клинике Престона, и недельные сидения за закрытыми дверями. Но даже тогда он не превратился в иссохший скелет. Сейчас же его не здоровый внешний вид сильно беспокоил её. Джеймс закрылся в кабинете. Подумав, он вновь набрал номер абонента «Долстон» в телефоне. Почему он сохранил номер Натали именно так, он не знал. Наверное, боялся, что Элизабет случайно обнаружит запись в телефонной книжке и обязательно проверит, кто же она такая. Ну, или хотя бы спросит. Хотя какой теперь во всем этом смысл? Натали… В груди тревожно защемило от одного упоминания ее имени. Странно было вдруг обнаружить себя скучающим по ее прикосновениям спустя почти две недели после последней встречи. Казалось, что пронеслись месяцы или годы с этого момента — столько событий наполнило собой короткий отрезок времени. Пробежав пальцами по волоскам в рыжеватой, коротко остриженной бородке, Джеймс задумался. Сегодня ночью Элизабет была такой страстной, как в самые их первые встречи, увлекая в мир невероятных ощущений. Помедлив, он отключил телефон. Натали не брала трубку. В груди родился вздох облегчения. Он не знал, что ей сказать.
“Натали… Прости меня! Прости за то, что сразу не сказал о Элизабет…” — поразмыслив секунду, Джеймс исправил сообщение — “Натали, прости, что повел себя как трус. Я не хотел, чтобы все так получилось. Честно!” И снова стер.
Вставал вопрос — кому из них прощение было важнее: Натали, однозначно решившей, что он является источником её проблем, или ему самому, чтобы не чувствовать дискомфорт в душе и собственную ничтожность? Хотелось снова оказаться в понятном, известном мирке, снова ощутить себя значимым, в первую очередь для самого себя. Сидя в отцовском кресле, Джеймс огляделся. Здесь прошло его детство и юность. Здесь он не раз слышал скандалы родителей, и сам прятался от них за крепкой дверью. Тогда он не понимал, почему мама и отец начинали ссору, и, казалось, весь мир рушился от сотрясающих дом криков. Сейчас же его собственный мир превратился в башню из кубиков, в основании которого не хватало всего одного элемента — любви. Стоило ли искать любовь в объятьях незнакомки, которая даже не интересовалась его личностью? Ощущение неправильности происходящего окатило Джеймса с головы до ног. Все это — просто дурной сон, и рано или поздно он окончится, оставляя тоскливое послевкусие и ускользающие обрывки воспоминаний. Только бы поскорее. Хотелось как можно раньше стряхнуть весь этот морок и вернуть себе привычную картину мира. Глубоко вдохнув, он открыл дверь кабинета. Элизабет суетилась на кухне, что-то еле слышно напевая. Вот так выглядит его жизнь — актер театра и кино, ученик классической школы, любимец миллионов, мечта сотен тысяч без преувеличения. И такой она должна оставаться во что бы то ни стало.
Оставшийся день неожиданно быстро принес Роберту результат: пара соседей Натали подробно припомнили события начала недели и уже спустя несколько часов у него на руках оказалось довольно детальное описание заинтересовавших его подозреваемых. Сидя в машине, он пытался собрать разбегающиеся мысли, понимая, что с его стороны будет противозаконно подойти к ним, не то, что заговорить, так как двое оказались несовершеннолетними. В таком случае оставалось выследить детей, ворвавшихся в дом Натали, и поговорить с их родителями, разъяснив все последствия подобного поведения. Быть может даже стоило пригрозить арестом и исправительными работами. Всё-таки полицейские привычки глубоко сидели под его шкурой, заставляя подчас вести себя так, словно он не уходил из отделения. Одну из начинающих сталкерш Роберт обнаружил прямо тут, совершенно не скрывающуюся и ожидающую появления Уильямса на уже известном ей крылечке. Роберт прикурил сигарету, и забарабанил пальцами по рулю, прикидывая, кто из троицы взломал замок на двери. Надо же, какое талантливое поколение растёт, просто прелесть. Работёнки у полицейских прибавится, как только молодняк вкусит адреналина и легких денег. Подросток… Она всего-лишь подросток. Верить своим глазам Роберт отказывался. Ровесница Эммы. Девчонка сидела на ступеньках не далеко от квартиры Натали, и громко смеялась, широко раскрывая ярко накрашенный рот, глядя в экран смартфона. От чего-то ему было противно осознавать, что подобное поведение становится нормой. Внутри зрело возмущение на самого себя. Ну, не пойдешь же ты воевать с детьми?
