Он не застилает мне глаза. Я знаю тварей с детства и единственный страх, связанный с Ними – страх попасться. Я не боюсь Их увидеть, не боюсь даже вытащить что-то у Них из-под носа.

Меня не забьет в мандраже, если выглядывая из-за угла здания в городе, я увижу парочку на перекрестке.

Это как азартная игра.

Главное, чтобы тебя не поймали.

А люди старого мира до сих пор боятся одного Их присутствия в радиусе тысячи миль до дрожи в коленках.

Они сами по себе вызывают в них ужас.

Одно Их наличие где бы то ни было.

Просто сам факт.

Мы же этого лишены, поскольку «знаем» Их с детства.

Они для нас не что-то инородное. Они – обычная, хоть и не очень приятная, часть жизни.

Таким образом мы с папой нашли способ взаимодействовать с людьми по необходимости. Однако, признаться, сама задача найти хоть одного человека в той или иной зоне, где тебя прижал голод или обезвоживание – задача не из простых.

В городе это вообще почти невозможно.

Конечно, есть те, которые умеют раскинуть мозгами. Они наоборот перебираются в город и тихо там живут, понимая, что большее внимание Имитационных сейчас напротив сконцентрировано в другой зоне.

Но таких очень и очень мало.

В силу своей адекватности и гибкости ума, они довольно коммуникабельны. Почти всегда готовы помочь, если у самих есть чем.

Иногда, конечно, вымениваются «баш на баш», пожимая плечами и напоминая, что «нынче мир такой». Тогда отцу даже за обычную воду приходится распрощаться с одним из своих ножей.

Но самые классные – это такие же, как мы.

Вечные путники.

Они самые коммуникабельные и дружелюбные. Вот они готовы не только помочь по нужде, но и даже поболтать, не косясь на тебя. Они раскованы, потому что как и мы – всегда на чеку.

И они так же порой выживают друг с помощью друга.

Не друг за счет друга.

А именно с помощью.

Мы обмениваемся знаниями о разных местах, где были, и о насыщенности там Ими. А после уходим, куда шли, каждый в свою сторону.

Потому что скопления людей (даже если это люди и они адекватные) – верный путь привлечь Их внимание.

..я подцепляю ботинком бетонную плиту и она легко отходит.

Под ней земля.

Все плитки пробила трава.

Мне двенадцать лет.

Мы пришли в очередной город.

Тихий, безмолвный оплот Старого мира.

Все дороги так же поросли травой. Тротуар потрескался под натиском сорняков без должного человеческого ухода в течении двух десятков лет.

Здания стоят с выбитыми окнами, сверкая темнотой, точно пустыми глазницами.

– Странным был этот старый мир – заявляю я.

Руби грустно ухмыляется:

– Это лишь руины старого мира, Стенли. Когда-то дорога – указывает на поросшую травой широкую полосу – была вымощенная. Плоская, ровная. Никакой травы. По ней ездили машины.

Поворачивает голову и мечтательно указывает на ближайший дом:

– В домах были окна и там со всеми удобствами и благами, за которые теперь надо рисковать насмерть ежедневно, люди спокойно жили свои жизни. Все было иначе. То, что ты видишь сейчас.. это скорее все тот же Новый мир. Просто через призму старого.

Я киваю.

Я ничего не понял.

Мне все равно сложно представить, что тот полуразрушенный дом когда-то был целым. Что в нем были окна и по волшебству включался свет. Что не надо было разводить огонь, чтобы погреться. Что не надо было охотиться и уметь филигранно метать ножи, чтобы быть сытым.

Что эти поросшие дороги когда-то служили машинам, которые по одной людской прихоти могли доставить их из одной точки в другую. А они при этом не совершали ни одного шага.

Могли даже спать.

Подумать только. Заснул в лесу – проснулся уже в городе.

Нет, моего воображения на это не хватает.

Мне сложно представить то, что я лично НИКОГДА не видел.

Я могу представить счастливых людей.

Их я видел на том старом снимке с родителями.

Я могу представить злых, обезумевших людей.

Их я вижу постоянно и сам.

Я могу представить, что угодно.

Но не Старый мир.

И наверное, это наоборот преимущество нашего поколения перед Ними. Потому что так мы с Ними живем здесь на одних и тех же условиях.

Так как Им старый мир тоже, по большому счету, неведом. Они вывели его из строя в рекордные сроки.

Нам обоим не по чему скучать, не с чем сравнивать и не к чему адаптироваться.

У нас с Ними один мир на двоих.

* * *

Мы бредем с папой с самого утра.

Ночевать пришлось под деревом. Погрелись тоже недолго – как только окончательно темнеет, огонь может выдать нас, если Они поблизости.

А в лесах эта вероятность куда больше, чем в городе.

Еще один плюс городов – там можно перекантоваться всегда в заброшенных домах. Даже с выбитыми окнами они теплее, чем сырая земля в лесах.

Но в городах есть минус.

Это и есть одна из причин (не считая главной), почему мы вечно в движении, а не осядем в городе.

В городе нет еды.

И ловить ее в городе негде.

А в лесу везет намного чаще.

Только вот нам не везет.

Вчера отец заколол одного кролика, но это единственная еда, которая была за вчера.

И за сегодня.

Дичь в округе либо распугана, либо убита.

Если второй вариант – значит близко люди.

Имитационные животных не убивают. Я не знаю почему, но эту закономерность заметили не только мы, но и путники, с которыми мы болтали.

Они давно завладели складами, и даже если запасы там давно иссякли – Им получить еду гораздо проще. Все людские прорывы старого мира теперь в их руках. Пожелают – смогут даже вновь запустить фабрики.

Им незачем охотиться на дичь, выглядывая ее сутками.

Только если эта дичь не бегает на двух ногах.

Я переступаю через очередную корягу и оглядываюсь на отца. Он идет медленнее меня.

Постоянно оглядывается и прислушивается.

– Пап – одергиваю – мы так и к вечеру воды не найдем.

– Река должна быть близко – заявляет он – был же вчера тот кролик. Должен же он что-то пить.

Закатываю глаза:

– Он был вчера. Знаешь, сколько мы уже прошли?

– Желаешь вернуться?

Замолкаю.

Отец несколько выше меня. Все такой же худой, как на том снимке 19-летней давности. Только появились морщины у рта и глаз, а волосы почему-то начали слишком рано отдавать серебром.

Не все, пока только виски. Такое чувство, будто они переливаются на солнце.

– Вот и всё тогда – подводит черту.

Фыркаю:

– Я лишь хочу сказать, было бы неплохо, если бы ты пошевелился.

– Тише едешь..

– Не доедешь – заканчиваю я – пап, их здесь нет. Поблизости никого нет. Я бы услышал. Пошли уже живей.

И только вновь обернувшись спиной, добавляю мрачно:

– Потому что и воды здесь тоже нет.

К вечеру начинает идти медленнее, потому что устали. Потому что хотим пить.

Но в панику впадать еще очень и очень рано.

Мы ни раз и ни два оказывались в таких ситуациях. А потом находили воды. Или дичь сама выбегала к нам. Или натыкались на людей.

Так или иначе выбирались.

Когда идешь – до чего-нибудь, но обязательно в итоге дойдешь.

Возможно, и до Них.

Тоже не страшно. Главное увидеть раньше, чем увидят тебя. И тихо обойти, чтобы не услышали.

Делов-то.

– Слышишь? – наконец, когда самые яркие закатные лучи уже начинают затухать, обращаюсь к отцу.

Мгновение он молчит, так же замерев и прислушиваясь, после чего улыбается:

– Да. Слышу.

– Вода – усмехаюсь – да, черт возьми, вода!

– Река – поправляет он – озеро не издавало бы столько шума.

– Еще лучше.

Тут же ускоряюсь, но он одергивает:

– Не спеши. Когда на пути так мало воды, то возле единственной речки может кто-нибудь и оказаться.