Это ничтожное упущение засело в душе у женщины, как самая огненная обида. Гика хорошо анализировала информацию, вот только к ней еще нужно было добавлять личный опыт общения с мужчиной, еще тогда она поняла, на сколько он горд, на сколько резок и нетерпелив. Эти качества и сыграют ей на руку. Нужно лишь убедиться в том, что он всё ещё что-то чувствует к ней, от этого зависят дальнейшие шаги. Для этого она покинула пределы квартиры и направилась на выставку. В Москву приехали шедевры Врубеля, чем не отличный повод повидаться со старым знакомым, он наверняка не пропустит данного мероприятия. Она была в своём любимом образе, в том же, в котором он видел её последний раз тогда в Тбилиси, женщина надеялась пробудить у него воспоминания, а может даже чувства, которые давно погасли в чёрствой душе, она будет той спичкой, прикоснувшись к которой огонь полыхнёт с новой силой. Она хотела зацепить его, сфокусировать его внимание, а поэтому, отложив жемчужные серьги сторону, она одела прелестные серьги из лунного камня, в виде крохотной капельки, именно эти серьги привёз ей Нико в подарок тогда, в девяносто третьем. Все эти годы они покорно лежали в маленькой шкатулке и ждали своего часа, он настал. Выставка проходила в новом здании, чем-то напоминающем Нике её первую конторку, тот же цвет стен, похожий пол, вот только свет был слезка приглушен, посетители меланхолично скитались от картины к картине. Они пришли не полюбоваться шедеврами, а лишь показать обществу своё богатство, ей неожиданно вспомнились слова мосье Воланда, ох как он был прав!: «…Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…», ведь ничего не изменилось, но мы забыли, забыли что такое – быть людьми, а не особами. Блестели кольца, развивались меха, в воздухе перемешался запах парфюма и красного вина, из неугомонной толпы послышались крики: «…Врубель – это только для знати, обычным людям он недостижим». Вот такие меркантильные взгляды и губят культуру в человеке, даже малейшую тягу к прекрасному. Но, немного оценив масштабы трагедии и послушав сплетни в кучках «подлинных аристократов», она молча стояла и смотрела на картины. В каждой из них был потаённый смысл: боль, страдания, утрата, меланхолические образы и сказочные сюжеты – этого всего было полно, крае глаза Гика заметила, что это буйство народа – лишь красивая постановка для прессы, им нужна была известность, но не нужны были умы. Аристократы превратились в простую знать, не мыслящую об этикете и элементарных правилах поведения. Вульгарные платья в глубокими вырезами, бриллианты на показ, что совершенно не гармонировали с нарядами, захмелевшие толстосумы, что водили своих дам от картины к картине, попивая достаточно разбавленное вино, завёрнутое в дорогую обёртку. Эти люди были, словно это вино – красивая обёртка скрывала за собой дешёвый фарс. Лишних разговоров и компании она не хотела, поэтому искренне и добродушно изображала приезжую жену грузинского бизнесмена, что напрочь не знает русского языка. Она могла изображать наивное непонимание в глазах и искренне улыбаться, пока рядом стоящие с ней дамы кидали фразочки на подобие: «…понаехали тут», «….эти серьги, фу, какая дешёвка, ни то что мои - сапфировые». Опуститься до их уровня и раскрыть себя ей не позволяла гордость. Услышав фразу от очередного толстосума; «Да что мне ваш Врубель, у меня на даче картины есть и подороже!», она лишь кивнула и мило ухмыльнулась поведя бровями. Да, правду говорил старик Марк Твен: «…Никогда не спорьте с идиотами. Вы опуститесь до их уровня, где они вас задавят своим опытом.». Она обратила внимание на мужчину, он стоял у картины «Царевна-лебедь», вглядывался в образ девушки, что смотрела с картины, он не подавал виду, но был очень восхищен работой мастера. Николай был одет в синий, приглушенных тонов бадлон и чёрные джинсы, в обуви он отдавал предпочтения кедам, вместо надоедливых туфель. Он еще с детства ненавидел одеваться слишком официально, но пришлось, положение обязывало. Ника видела его со спины, но чётко знала, вот тот, кто ей нужен, она запомнила эти худые плечи, его манеру ходьбы, его привычку поправлять густую копну чёрных волос, когда он обернулся, она не подав виду, как и подобает даме, стояла у картины, ни одна мышца её лица не дрогнула, веки были немного опущены, она делала холодный вид безразличия, а пока крутила в голове его образ, который успела ухватить краем глаза: его руки, скрещенные на груди, означали некую закрытость, в руках находились очки: «Возможно он меня и не заметит, Боже, Гика – ты такая дура, он плохо видит, но он же не слепой!», - подумала девушка нервно стуча каблуками при каждом шаге. Он видел её, осмотрел с головы до ног, в её образе всё было идеально: причёска, платье, украшения. Николай уже давно не видел её, но не мог поверить, что она на столько изменилась, движения рук, манера шага, взгляд: «Да, мама, видела бы ты её сейчас – она не просто впитала все грузинские привычки, она стала твоей копией». Мать Николая предупреждала его, она знала, что со временем – это будет непростая женщина. В итоге – она стала той, которую он так боялся и так уважал. Ситуация усложнялась с каждой минутой, он надеялся встретить ту же простую и весёлую женщину, а столкнулся с глыбой, гордой и непреступной. Она из наивной девчушки, что попалась ему в руки, стала стервой и интриганкой, что сейчас пользовалась некой наивностью и глупостью пришедших на это мероприятие людей. Мысль о том, чтобы попросить прощения уже улетучилась, он не осуждал её за уход, а скорее восхищался ею, она станет ему достойным противником в этой битве, битве характеров, битве любви. Ведь любовь – это не нечто милое и светлое, это борьба, борьба двух сильных личностей против самих себя. Они уже не боролись с обществом и его стереотипами, им было наплевать, они оба жили в своё удовольствие не взирая на упрёки со стороны. Девушке было интересно, осталась ли та преграда, что прогнала её с поля боя – сцена, которая нахально забрала у неё её Нико, приклонился ли он перед ней, или же она перед ним, обнажив все свои дары и свет софитов. Ника напомнила Николаю Наташу Ростову, худые ноги, милое наивное личико, за которым скрывался груз пережитых перемен, этот стан, что был ему мил, чуть не свёл его с ума. Он представлял, сколько мужчин лежало у её ног за эти годы и эта мысль приводила его в ярость. Она делала вид, что очень коряво и непонятно говорит на русском, в открытую флиртовала с каким-то незнакомцем, смеясь и улыбаясь. Немного поразмыслив он стал копаться в себе: «…Почему? Почему я ревную ту, что по сути «умерла» для меня?». Внезапно, она прошла в миллиметре от него, немного зацепив плечом, как будто специально. Её взгляд, он был ярок, словно тысячи звёзд, что озарили тьму в его душе. Встреча глаз и кроткое молчание, что продлились долю секунды, казалось для бывших возлюбленных вечностью. Она подарила ему свою улыбку и извинившись, направилась прочь. Он стоял, еще пару минут и смотрел в пустоту, судьба дала им милость – встречу, но судьба ли. Николай долго не мог подобрать в своей голове, с чем же сравнить свою некогда любимую, она была, словно недостающая струна в плачущей скрипке, что меняла весь репертуар сцены, словно цветок, что преобразился в нечто прекрасное под снежным покровом весны, словно кроткая лань, бегущая по лесу и не замечая никого, слушая лишь стук своего сердца. Ника, присев в только что подъехавший чёрный мерседес, громко захлопнула дверь. И улыбнувшись, словно хищник оголил свой оскал, она прошептала: «Да уж Нико - ты всё ещё влюблён». Неожиданно для самой себя, Гика начала вести записи в своём дневнике, что напоминал скорее не боль души, а план по сокрушению Империи.
« Я встретила его, того, которого так боялась, с чьими глазами боялась встретиться. Он ничуть не изменился, возраст ему к лицу, как я и предполагала – этот чёрный лебедь, стал злым гением. На секунду мне показалось, что передо мной мой Нико, он тоже сделал выводы, это видно по тому, как он не сводил с меня глаз, а я наблюдала за ним сквозь отражение в бокале. Кажется, он стал еще выше, при нашем «неожиданном соприкосновении», я смотрела ему глаза в глаза, хоть и подобрала для этой встречи самые высокие каблуки, в надежде быть визуально выше его. Видимо, он всё же бросил сцену, пропала усталость в глазах, но тело его так и осталось служить балету, кипарис, он как будто ходит в этих доспехах, что сжимают его талию до неприлично узких размеров. Я отвлеклась, очень трудно сосредоточиться на плане, когда перед тобой такой мужчина. Он похож на свою мать: глаза, скулы, улыбка. Он застыл в одной поре, словно Дориан Грей, не удивлюсь, если дома у него на стене висит портрет, что стареет и претерпевает изменений вместо него. Следующий шаг моего плана зависит исключительно от него. Что же ты будешь делать дальше Нико, хотя правильнее сказать, Николай Максимович?».
