Однажды чья-то мама сказала: «Ой, смотрите, Максим пришел, наш сказочник, сейчас байки будет травить». Я пришел домой и спросил у своей мамы: «Что значит «травить байки»?» И она мне объяснила, что это значит. Вот, оказывается, что я делал – байки травил.
До определенного момента, наверное, до подросткового возраста, мне не казалось, что со мной что-то не так. Мое восприятие всегда было обостренным, я с рождения жил с этими чувствами и ощущениями и не знал, что можно жить по-другому. Не придавал своим особенностям значения, потому что считал, что это нормально.
Помню, выбежал однажды на улицу босиком и побежал за школу. Казалось бы, зачем меня туда понесло? Смотрю, а там, на яблоне, вниз головой висит мой брат, зацепившись штанами за ветку.
Я залез на дерево и помог ему безопасно спуститься.
Кстати, брат никогда не удивлялся тому, что в самые трудные и важные моменты я оказывался рядом. Не задавал никаких вопросов. Мы никогда не обсуждали мои способности, не разговаривали на эту тему.
Это был мой младший брат, и он очень тянулся ко мне, как к старшему, хотел быть рядом со мной. А я ни с кем не хотел сближаться, мне было нормально с самим собой. Сверстников я избегал, у меня никогда толком не было настоящих друзей-одногодок, погодок – мне было с ними скучно. Были лишь приятели.
Меня манил мир взрослых – взрослые отношения, разговоры, книги. Я интересовался местами силы, только не отдавал себе отчета, что они так называются. Но я определенно ощущал притяжение, исходящее от этих мест, чувствовал, что они на меня влияют.
Читать я научился очень рано, в школу пошел с шести лет. Я ловил белые резонансы – мог получить хорошую оценку, совершенно не готовясь, лишь прочитав нужную главу перед сном. Таким способом я с легкостью сдавал все экзамены – и в школе, и в институте.
В какой-то момент, находясь в каком-то своем внутреннем процессе, я просто брал эту информацию оттуда, где она лежит, – как книгу с полки. Кстати, к похожему методу я прибегнул, когда проходил одно из испытаний на «Битве». Когда мне понадобилась определенная информация, я обратился к случайным книгам. Просто взял какую-то книжку и прочитал все, что мне было нужно.
Неспроста люди со стародавних времен гадали по книгам. Ведь внешнее и внутреннее – два параллельных измерения, они как два зеркала, отражающие друг друга. Поэтому, гадая, мы зачастую получаем именно ту информацию, которая отражает то, о чем мы думаем в данный момент.
Как и многие дети-одиночки, я очень много читал. Больше всего мне нравилась фантастика: Кир Булычев, Роберт Желязны. Кроме того, у меня было много книг про змей. Змеи меня привлекали опасностью, которая от них исходила. И конечно, особенное впечатление произвел на меня «Волшебник Изумрудного города» Александра Волкова.
Когда я читал все эти истории, то понимал, что все происходящее со мной уже с кем-то случалось. А значит, нет ничего страшного и сложного в моих путешествиях. И у меня обязательно все будет хорошо.
Мои друзья – собаки
У меня с детства жили собаки. И все их судьбы поразительным образом пересекались с моей жизнью, они словно брали на себя часть моей боли. Расскажу об этом подробнее.
Однажды я купил у дворничихи щенка за рубль, благополучно соврав ей, что родители не против собаки. На самом деле рубль мне дали на приобретение тетрадок и ручек, и появление в доме Бима – моей первой собаки – стало для мамы с папой полной неожиданностью. Притащив домой щенка, я сообщил домашним, что это мой Бим, теперь он будет жить с нами и я никому его не отдам.
Родители вскоре переехали в новую квартиру и начали делать там ремонт, а нас с братом отправили к бабушке с дедушкой за город. Туда же мы привезли и Бима. Там он и остался навсегда. Этот белоснежный благородный домашний пес, живший в старой Москве, оказался в деревне с ее пыльными дорогами, лужами да болотами. Родители как-то смогли убедить меня, что там Биму будет лучше, и я согласился. Но потом все равно всю жизнь таскал домой собак.
Альму я привез из пионерского лагеря, будучи уверенным, что это мальчик. Поэтому сначала ее звали Малыш. Я не знал, что собакам нужно делать прививки: бегал по лесу, и она со мной. А вечером вместе ложились спать. Все мои собаки спали в моей кровати, а если они были слишком большие и не помещались, то ложились рядом на пол. А я клал руку на собачью голову – это было для меня важно.
Однажды ночью Альма начала трястись и скулить в моих руках, я испугался, побежал будить маму. Объяснил ей, что с Альмой что-то не так.
Мама посмотрела на нее и сказала:
– Положи ее, скорее всего, у нее бешенство.
Оказалось, что Альма заболела чумкой. Она очень мучилась.
Моя мама врач, она старалась вылечить собаку, не хотела ее усыплять, поскольку я был к ней очень привязан. Заболевшую Альму поселили в ванной, где она лежала на прохладном кафельном полу. В какой-то момент, когда я был на уроке, вдруг возникла уверенность: Альма ушла, ее больше нет.
Мы с братом вернулись из школы, я зашел в ванную комнату и увидел, что она пуста. Не было подстилки Альмы, никаких других ее вещей. Пол был чисто вымыт. Я все понял, молча прошел в свою комнату. Мама сказала мне, что мы еще обязательно заведем собаку через какое-то время.
И потом у нас действительно было очень много собак, и все они уходили до срока. Очень рано. Эрдельтерьер Лорд был большим непоседой, все время убегал, стоило его спустить с поводка. Видимо, не надо его было вообще отпускать… Он постоянно удирал, бегал где-то по району, а я его обязательно находил. Приходил из школы, с английского или из бассейна и отправлялся на поиски Лорда. Я знал, что непременно найду его. Так было всегда.
Но однажды я вышел за ним, а затем вернулся домой и сказал маме:
– Его больше нет.
Мама спросила:
– Как нет, ты его не нашел?
Я ответил:
– Нет, его больше нет. Вообще.
И перестал его искать.
Потом у меня был Цезарь, ризеншнауцер. Безумно агрессивный, крайне неуравновешенный – совершеннейший психопат. Но я его выбрал, как и он – меня. По сути, я был его единственным хозяином, потому что всех остальных – членов семьи, друзей, знакомых и незнакомых – он держал в страхе.
Когда в дом приходили наши с братом приятели, они сидели на шведской стенке, забравшись под самый потолок. Слезали лишь тогда, когда я закрывал Цезаря в другой комнате. Вот такой был пес. Тем не менее между нами существовала необыкновенная, очень тесная связь.
Как-то я лежал ранним утром в том самом пионерском лагере, о котором уже рассказывал. Я пребывал в этом своем особом состоянии. И вдруг увидел, как дверь палаты открылась и в нее вбежал Цезарь. Наша встреча напоминала сцену из художественного фильма: пространство, залитое солнечным светом, мой Цезарь бросается ко мне, скулит, лижет мое лицо, по которому бегут слезы, я чувствую его тепло, глажу его, плачу от счастья. Спрашиваю его:
– Как же ты сюда попал? Как нашел меня? Ведь ты же так далеко…
Все это было настолько реально, что я отчетливо чувствовал его запах! И тут я пришел в себя и понял, что лежу все в той же палате, рядом со мной спят дети. Я сажусь в кровати и понимаю, что Цезарь умер.
На следующий день меня приехала навестить мама. Говорит:
– Максим, тебе тетя подарила футболку – ту, которую ты хотел.
Ну, а я всегда был шмоточником. И давно мечтал об этой футболке с мотоциклистами из «Березки», прямо слюной исходил, когда ее видел.
Спрашиваю:
– А почему она мне ее вдруг подарила? Мама, что-то с Цезарем случилось?
А она молчит… Мама долго мне ничего не говорила, не могла. А я умолял ее признаться. Мне кажется, что в этот день я начал отдаляться от нее.
Выяснилось, что Цезарь попал под машину, когда с ним гулял отец. Отец закуривал, а Цезарь увидел собаку на противоположной стороне улицы и рванул за ней. И произошло то, что произошло. Вот тогда у меня впервые возникло чувство ненависти к отцу. Я считал его виновным в смерти моей собаки. Забегая вперед, скажу, что мне потребовалось много лет, чтобы как-то принять отца. Слишком уж много между нами было противоречий. Это была очень непростая душевная работа – лишь этой осенью, в свои 43 года, я смог инициировать наше общение.
