По мере того как солнце поднималось, создавалось ощущение, что на улице увеличивалась активность: где-то внизу начало виднеться какое-то едва заметное движение, природа просыпалась.

Наша группа достаточно шумно общалась и кормила обезьян, все были радостные и любопытные. Царственное солнце освещало живописные округи и мало-помалу включало день. Это было действительно незабываемо, и я триста раз поблагодарила Господа за то, что будильник вовремя сработал.

Мы пробыли на вершине час, как вдруг один из монахов, видимо, довершив утренний ритуал, с особым почётом, будто это неизменно входило в его планы, приоткрыл двери храма, приглашая нас зайти. Некоторые из нас заинтересованно, но несколько боязливо посмотрели в его сторону. Мне же очень захотелось проникнуть внутрь, и, поднявшись на ноги, я медленно и уверенно побрела в сторону открытого темпла.

Из прохода доносился запах сладких индийских благовоний и священная музыка мантр. Они манили меня, заставляя переступить порог.

И я зашла.

Внутри храма я увидела всего одного старого-престарого монаха, сидящего в углу в позе лотоса. На его лице была блаженная, спокойная улыбка, и видно было, что улыбаются даже его глаза. Меня притянул образ этого человека.

«Вот уж кто действительно, наверное, в ладу с самим собой», – подумала я.

Ещё несколько девочек зашли вместе со мной, и мы машинально уселись рядом с монахом в той же позе полукругом и словно по команде закрыли глаза. Постепенно звучащая музыка и приятный запах начали погружать меня в состояние особого блаженства и внутренней тишины. Дверь в храме по-прежнему была не заперта, и за ней виднелась вершина горы, на которой мы только что сидели. Там через проход можно было увидеть прекрасные виды. Но внутри темпла было по-своему хорошо. Как в особом укрытии.

Внезапно в моей памяти со скоростью света начали вспыхивать тысячи самых волнующих меня моментов за последнее время: рабочие, личные, семейные ситуации неслись на огромной скорости по дорогам моего сознания. Поначалу мне стало стыдно перед самой собой за то, что даже в таком месте я думаю обо всей этой ерунде. Ерунде ли? Но, как только эта мысль пришла мне в голову, следом последовало следующее состояние: вселенское смирение и абсолютная, казалось бы, непричастность к тому, что было до.

В мгновение ока я приняла любой возможный исход этих волнующих меня ранее ситуаций. И тут же испытала неожиданное чувство облегчения. Меня бросало из стороны в сторону. Эмоции приходили друг за другом и сменяли друг друга в самые короткие промежутки времени.

Я вслушивалась в звуки мантры, и внезапно монах, сидящий рядом с нами, запел. Чуть позже, будто заранее договорившись, все сидящие подхватили «Харе Кришну» и слились в едином хоре. Это было настолько волнующе, что из глаз моих тонкими ручейками потекли слёзы. Я сидела и плакала обо всём, что творилось в моей жизни до этого момента, чувствуя, как освобождаюсь от груза проблем, которые неизменно следовали за мной последние годы, и смирялась с ними. Я принимала их и отпускала. Принимала и отпускала. И так, казалось, просидела я очень долго. Мои всхлипывания раз за разом накрывали меня мощными волнами освобождения. И, по-прежнему сидя с закрытыми глазами, я смогла забыться и в конце концов потерять чувство реальности.

Лишь одна только мысль отчётливо прослеживалась в этом моём трансе: «Любовь, любовь… Вот что самое главное. Люби его, люби своих родных, прощай их, терпи их и жди их. Будь мягкой и смиренной. Растворись в этой любви».

И я растворялась. Не знаю, сколько так я просидела, но, открыв глаза, обнаружила, что вокруг меня никого не было, кроме монаха, который смотрел на меня своими добрыми весёлыми глазами и улыбался, словно удовлетворённый тем, что сейчас увидел. На мгновение мне показалось, что этот человек не раз видел подобные состояния и как бы безмолвно транслировал мне своими удивительными глазами:

«Да, дорогая, видишь, как бывает. Теперь ты всё поняла. Именно за этим тебе нужно было сюда прийти».

И всё понимал. И всему доверял.

…Моя мама всегда верила в Бога и с самого детства учила со мною молитвы. Мы были православные и ходили в церковь. А потом в моей жизни наступили сложные периоды, которые заставили меня молиться и припадать к мощам гораздо чаще, чем я того хотела бы. Вера в Бога помогла мне пережить многие тяжёлые моменты. И то, когда отца чуть не посадили на долгие годы. И тяжёлые взаимоотношения с мужчиной, который воевал в горячих точках. И самоубийство дяди. И много чего ещё.

Но впоследствии я перестала ходить в православную церковь, хотя и не перестала верить в Бога. Слишком много насилия было для меня в прежних образах, слишком много слёз и непонятной горечи по любому поводу. И так, казалось бы, будучи для некоторых «безбожной», я прожила несколько лет, ещё даже не выйдя окончательно из своих депрессивных состояний. Хотя именно в то время мне нужно было во что-то верить, но православная религия, чётко сформировавшая у меня представление о том, что в церковь обязательно нужно ходить, как бы оттолкнула меня от Господа Бога. Заставила поверить, что я не имею к нему никакого отношения, продержав меня в этом состоянии долгих два года. Два года без веры и надежды! Именно тогда. Когда, казалось бы, мне это было так нужно.

Но, видимо, всё происходит в этой жизни так, как должно быть. Мне необходимо было побыть в состоянии безверия, для того чтобы в тот самый день, в Хампи, на горе Ханумана, найти свой храм.

В этом месте меня не осуждали, меня из него не гнали и не звали обратно. Я могла сама решать и выбирать, хочу я находиться среди этого всего или нет. У меня была свобода выбора! И я выбрала.

На улице солнце вовсю освещало уже воспетое птицами вокруг утро. Обезьяны продолжали по-хозяйски ходить по горе. И, казалось бы, по-прежнему ничего не изменилось. Но в этот день произошёл надлом всей моей прежней системы ценностей, взглядов на мир и на Бога, который возвышается над нами, простыми смертными людьми.

На ватных ногах, всё ещё пребывая в лёгком трансе, я, словно обновлённая, вышла из темпла и огляделась вокруг. Впереди был яркий солнечный день и ещё целых десять дней пребывания в Индии.

Некоторые наши ребята ещё не покинули вершину, продолжая кормить задержавшихся здесь обезьян и делать фотографии. Достигшая внутреннего катарсиса, теперь я никуда не спешила. Присев на каменный выступ, я принялась смотреть на ребят, и вдруг мне стало очень смешно. Глубочайшее состояние сменилось простым земным ощущением связи с этими людьми и ощущением абсолютной неслучайности происходящего. Захотелось обнять всех и подолгу легко и непринуждённо разговаривать. Я любила людей! Наверное, тогда я бы даже вытерпела бесконечные Иркины расспросы касаемо личных тем. Потому что тогда они уже не казались мне такими серьёзными. Самым важным были мои отношения с Творцом. То, что меня так давно волновало. И какое же это было чудо, что я с этими отношениями наконец так внезапно разобралась!

В то утро в темпле я ясно поняла, что теперь мне неважно, как Он выглядит. И, возможно, теперь мне захочется видеть Его так, как это делают люди загадочной страны, в которой я волею судеб оказалась. Кто знает?.. Бог – един.

Помню, что захотела услышать своих родителей и позвонила маме. Голос любимой мною женщины заставил меня расчувствоваться. Мама рассказывала мне о том, что в Питере наступила лютая зима и что дороги полны снега. Приближались крещенские морозы, которые обещали нас ещё как следует постращать. Но мне было всё это настолько безразлично! Теперь в моей личной истории был ещё один персонаж, который, к стыду моему, был потерян мною на целых два года. Но теперь он грел и освещал мне всё, абсолютно всё вокруг.

Я поведала маме о том, что сейчас нахожусь в очень сильных местах, и попросила её думать только о хорошем. Мне было очень важно тогда, чтобы родители за меня не волновались. Я хотела, чтобы мама хотя бы частично поймала моё настроение и представила, как мне хорошо. И я верю, что она это сделала.