– Значит, так… Александр, ты берёшь в руки вот эти маленькие коробочки, – Максим указал стволом на пустые пачки из-под пистолетных патронов, – становишься сзади меня и по моей команде начинаешь их бросать одну за другой вперёд и вверх, чтобы они непрерывной цепочкой вылетали у меня из-за спины.

– Что ж, давайте попробуем. Готов! – донёсся из-за спины голос ротного.

– Дай! – скомандовал Максим.

Летящие вереницей коробочки, внезапно появившиеся у него перед глазами, повстречались с градом выпущенных из двух стволов пуль и были безжалостно разорваны в клочья. Запах тропической осени, терпкий и тягучий, причудливо смешался с непередаваемым ароматом сгоревшего пороха.

– Однако, – удивлённо произнёс Александр.

– Руки всё помнят, – пробубнил себе под нос инструктор.

Внезапно боковым зрением Кольченко заметил выходящего из-за кустов, чем-то неуловимо похожего на лешего незнакомца с винтовкой в руке и чёрными, как смоль, волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. Максим резко развернулся в его сторону, но, видя спокойную реакцию ротного, мгновенно расслабился.

– Свои! – Александр жестом остановил человека с ружьём, и тот, словно привидение, вновь растворился в жёлто-зелёном кустарнике. – Это мой лучший снайпер, зверобой по прозвищу Чингачгук, в бою для краткости просто Чин. Бойцы здесь неподалёку остатками пищи кабанов прикармливают… Видимо, на охоту пошёл. Без добычи он редко возвращается.

– Когда охотника на джихадистов зовут зверобоем – логика совершенно понятна, ну а Чингачгук-то тут при чём? – поинтересовался Максим, пропуская информацию об охоте мимо ушей.

– Всё просто: морзверобой – это его гражданская специальность, а зверобоем широкого профиля, как вы правильно подметили, он стал именно здесь… По национальности Чин – эскимос, так чем не индеец? В придачу к этому, невозмутим, как его киношный прототип, да и стреляет без промаха.

– А имя-то своё, настоящее, у этого индейца имеется?

– Как же без имени-то? Конечно имеется. С происхождением его имени связана весьма занятная история, и тот, кто хоть раз эту историю выслушает, запомнит его имя навсегда, – говоря это, ротный расплылся в улыбке. – В своё время бабка Чина, одна из главных шаманов Чукотки, для того, чтобы мальчик вырос сильным и неутомимым, стойким до несгибаемости, нарекла младенца редким именем, обладающим глубоким сакральным смыслом – Выргыргелеле. Благодаря её пожеланиям он и стал именно таким, только вот русскую трактовку своего имени – Гремящий член – раскрывает далеко не каждому.

– Доводилось мне по жизни пересекаться с шаманами. Люди они особенные, нестандартные, со своеобразным мышлением… А родом-то он откуда?

– Я же сказал – с Чукотки, – недоуменно взглянул на инструктора ротный. – Пора возвращаться на базу, в горах темнеет быстро.

– Чукотка большая, – задумавшись о чём-то своём, тихо произнёс Максим, пристраиваясь вслед двинувшемуся в сторону лагеря Александру.

Вечером следующего дня Максиму удалось познакомиться с Чингачгуком поближе. Зверобой в одиночестве сидел у догорающего костра, уперев задумчивый взгляд в загадочно мерцающие угольки.

– Чин, а твою бабку, случайно, не Ататугой величали?

Вопрос незаметно подошедшего инструктора прозвучал весьма неожиданно, напрочь разрушив хрупкую магию созерцательного процесса эскимоса. Он резко повернулся на незнакомый голос и удивлённо глянул на Кольченко.

– Ататугой… Десять лет прошло уже, как она умерла. А вы откуда узнали её имя?

В широко расставленных карих глазах зверобоя отражались танцующие язычки пламени. Максим снял с головы кепку.

– Доброго пути ей в загробном мире… Ататуга была хорошим человеком и очень сильным шаманом. Однажды на моих глазах она на полчаса приостановила разбушевавшуюся пургу, чтобы я со своим другом смог добраться до гарнизона, – Максим ненадолго умолк, глядя на затухающее кострище и шевеля веточкой рдеющие угольки. – Когда-то, давным-давно, в самом начале девяностых, я служил в бухте Провидения. Мне доводилось бывать у вас в Чаплино. Надо же, как тесен мир… Я и с мамой твоей, Инирой, знаком. Она была единственной дочерью Ататуги. Отучившись пять лет в Ленинграде, она тогда только-только вернулась в Чаплино. Красивая озорная девчонка…

На какое-то время голос инструктора смолк, и было отчётливо слышно, как в угасающем пламени костра, сгорая, потрескивает брошенная веточка. Затянувшееся молчание первым нарушил зверобой.

– Вы тогда и отца моего хорошо должны были знать. Он ведь служил вместе с вами?

– Игорь был у меня начальником штаба. Мы с ним дружили. Он, как и я, тоже прошёл через Афган. У них с Инирой была настоящая любовь, только вот судьбе, видимо, было угодно эту пару разлучить… Когда развалился Союз, мы с Игорем уволились из вооружённых сил, разъехались в разные стороны и потерялись в «этом мире бушующем». Сейчас он где-то на Украине…

– Я его только по фотографиям знаю. Мама потом вышла замуж за алеута и уехала к нему на Аляску, а я остался с бабушкой. Она меня и воспитала. К маме я пару раз летал в гости, чаще она прилетала к нам.

– Да уж… Жизнь – штука мудрёная, – Максим по-дружески похлопал Чина по плечу и, заметив приближающуюся к ним весёлую ватагу «солдат удачи», подытожил недлинный разговор. – Ты заходи как-нибудь ко мне в палатку: поболтаем, чайку попьём! Бабка-то твоя знатной чаёвницей была…

Чингачгук, действительно, стал частым гостем в жилище инструктора. Он оказался интересным собеседником, начитанным и неплохо образованным, и между этими совершенно разными людьми каким-то загадочным образом установились тёплые и искренние отношения.

Солнечным, но не жарким днём в конце ноября две тысячи восемнадцатого года лейтенант военной полиции Ушаев со своими подчинёнными в составе воинской колонны прибыл в приморский Тартус, на территорию базы ВМФ. Время, пока машины стояли под погрузкой прибывших из России морем авиабомб, артиллерийских и танковых боеприпасов, продовольствия и вещевого имущества, правоверные полицаи использовали для благой цели, отправившись на молитву в недавно открытую в городе мечеть Девы Марии. Да и как можно было поступить иначе в светлый день Мавлида?

Народ стекался к мечети на мероприятие, проводимое в честь рождения пророка Мухаммада (да благословит его Аллах и приветствует). Этот праздник, находящийся в ряду главных торжеств исламской религии, характеризуется совершением добрых поступков и оказанием помощи нуждающимся людям. Стоящий на пороге храма имам, солидный мужчина с благородной проседью в бороде, издалека заметил знакомого ему воина и, широко раскинув руки, двинулся навстречу улыбающемуся Ушаеву. Они, словно лучшие друзья, трижды обнялись, ведь объятья – это возможность без слов продемонстрировать человеку своё расположение и подарить ему душевное тепло. Облобызав друг друга, они перешли к рукопожатиям и, почтительно склонив друг перед другом головы, долго трясли сомкнутыми ладонями.

Завершив процедуру неизбежного мусульманского политеса, Ушаев облегчённо вздохнул и направился ко входу в мечеть, а имам незаметным движением руки переправил в карман зажатую в кулаке маленькую серебристую флеш-карту. Богоугодное действо свершилось, и в ближайшее время на принадлежащий чеченцу офшорный счёт будет перечислена очередная сумма, а флешка уже этим вечером пересечёт турецкую границу и ещё через сутки доберётся до конечного пункта своего назначения – до штаба командующего джихадистским фронтом Ариана аль-Кунари по кличке Рэмбо.

Послание от Синдбада (именно под этим сказочным именем Ушаев числился в списке агентуры Рэмбо), оснащённое подстрочным переводом, легло на стол полевого командира вместе с увесистой стопкой фотографий людей, прибывших в Хмеймим на прошедшей неделе. Прочитав присланные донесения, тот довольно хмыкнул: сведения о людских потерях и ущербе, нанесённом авиабазе в ходе последнего налёта, подтверждали уже имеющуюся у него информацию. Убрав распечатанные листы в специальную папку, Ариан сомкнул веки, давая глазам немного отдохнуть.