— Ну, ты уж реши что-нибудь, — попытки придать голосу твердость и привычное безразличие потерпели полное фиаско. Исподлобья смотрел он на девушку, которая трясущимися руками закидывала в ненавистную сумку последние вещи. Подойди к ней. Отбери проклятый баул. Насильно отними, в конце концов… Пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от назойливых мыслей и вновь заняться изучением обоев.
Она уже потянула собачку, застёгивая молнию, когда подняла голову и взглянула на него. Он так и стоял, по-прежнему глядя в невидимую точку на стене. Только вот лицо его напоминало маску — как-то неестественно он выглядел, очень уж чуждо. Внезапно злость взяла верх. Неужели он не видел, что она хотела остаться?! Что она давно уже готова послать к чёрту всё и всех, лишь бы с ним быть? Что ей одного надо — чтобы он ей сказал, что не отпустит. Не отпустит, несмотря на её нервы и страхи, просто возьмёт, и напомнит ей о том, что она его. Ведь совсем недавно он резко пресёк её попытку расселиться, а сейчас что? Почему сейчас-то он делал вид, что это происходило не с ним?
Лизавета перехватила сумку и подошла к Пчёлкину. Тот словно и не слышал даже её шагов, не видел движений.
— Да что с тобой?!
Он отвлекся от изучения стены и медленно повернул голову в её сторону, стараясь придать взгляду как можно большую ясность.
— Что?
Губа предательски дрогнула, и девушка на мгновение отвернулась, стараясь не расплакаться. Какая-то непонятная обида вперемешку со злостью на его деланную чёрствость заставляли передёрнуться.
— А то. Тебе совсем наплевать на то, что я уйду сейчас? Всё, я больше уже от тебя не завишу? По барабану всё стало?
— Веришь, нет, — Витя опёрся спиной о стену, отойдя от дверного косяка, и посмотрел на девушку сверху вниз, — я просто устал. Я прекрасно понимаю, что ты далеко не в безопасности со мной. У тебя поклонников куча, есть и подостойнее меня. Вон, тот же банковский служащий с третьего курса…
Она беспомощно открыла рот, схватив воздух, и на несколько секунд закрыла глаза ладонью. Только не это…
— Ну вот почему ты такой? Почему просто не можешь меня отговорить и остановить? Да, мне страшно, чёрт возьми, но тебе проще пустить все на самотёк, что ли? Да я готова, понимаешь, готова постоянно быть в опасности, лишь бы с тобой. А тебе словно совершенно плевать хотелось.
— Ты прекрасно знаешь, что это не так. И я не могу постоянно держать тебя у ноги. Насильно.
Странное что-то происходило. С ними обоими. И оба это понимали. Лиза убедилась в этом, когда уронила сумку на пол и устало прижалась лбом к его плечу. И когда не почувствовала ответной реакции. Не сразу она поняла, как тяжело ему давалась эта стойкость.
— Иди. Иди, иначе поздно будет.
Его губы коснулись её виска, но руки так и остались в карманах джинсов. Странная горячая волна захватила девушку, и та только сильнее прижалась к Пчёлкину, словно моля о том, чтобы он отреагировал.
— Я не хочу.
— Несколько минут назад ты говорила иначе.
Пришлось выдохнуть ему в шею. Предательски дёрнулся кадык, и только сейчас Лиза с удивлением сообразила, что парень держался из последних сил.
— Говорила. Говорила, потому что я тоже живой человек, и я могу бояться и переживать, я имею на это полное право, в конце концов, — пришлось схватить его за футболку и, тем самым, буквально заставить посмотреть на себя. — Только вот если я уйду сейчас, то это для меня будет равносильно твоей смерти. А как жить я без тебя смогу, не знаю. Лучше уж подольше и в опасности, но с тобой, чем рвать насильно сейчас и потом мучиться.
Он нахмурился, внимательно глядя на неё. Никто, никто и никогда не говорил ему таких слов. И сейчас, слыша их из её уст, он боялся, что слух его подводил, и что желаемое он выдавал за действительное. Пришлось проверить это, коснувшись губами её губ. Совсем коротко, быстро, просто коснуться, а затем отстраниться, наблюдая за реакцией. И ожидаемых возмущений не последовало, а значит, ему не показалось. И поэтому второй поцелуй стал настоящим — сначала нежным, а затем, постепенно, более уверенным и глубоким, в итоге переходящим в судорожные укусы. Вжав девушку, вмиг ставшую похожей на тряпичную куклу в его руках, в стену, он завёл ей руки за спину, явно перестаравшись и вызвав судорожный девичий вздох, но даже не придал этому значения. Лишая её рубашки, он словно сходил с ума, не понимая, почему именно она вызывала в нём какую-то животную страсть. Ни с одной из всех, кто был у него раньше, такого не было, а эта девчонка его словно заворожила. Почему именно с ней одежду хотелось не снимать, а рвать на кусочки; почему именно с ней путь до постели не считался обязательным? И почему её хотелось не только брать, но и любить, почему именно её стоны и движения заставляли прислушиваться и реагировать? Почему именно она, чёрт возьми, сводила с ума и заставляла возбужденно стонать, всего-то проводя ногтями по спине?
— Чёрт бы тебя побрал, Черкасова, — не выдержал он, трясущимися руками пытаясь справиться с ремнем, и горячо выдохнул куда-то в тонкую бледную шею. А она ещё и улыбалась в ответ, зараза! Вперед тянулась, помогать… Пришлось оставить ремень в покое и развести руки в стороны, предоставив ей возможность справиться с неподатливой пряжкой. Когда только научилась-то так ловко штаны расстегивать?.. Хотя, глупый вопрос, сам же учил когда-то. Руки ходили ходуном настолько сильно, что даже её легкая юбка оказалась непреодолимым препятствием. И куда она пальцы свои запускала? Вновь впившись в её истерзанные губы поцелуем, позволил ей стянуть резинку со своих волос. И почему ей так нравилось это делать? Сама же при каждом удобном случае выговаривала за «патлы». Плутовка. Проклятую юбку пришлось задрать, избавившись от нужды её снимать. Нет, сейчас они до комнаты не доберутся… Тонкие пальцы медленно, словно дразня, опустились ниже, к пояснице, заставив его утробно застонать, не прерывая поцелуя, и, с легкостью оторвав девушку от пола, сделать движение навстречу, ещё сильнее вжав её в стену, и из последних сил выставить вперёд правую руку, чтобы не делать ей совсем больно. Ей, его девочке.
***
—А вот ещё… «Пёс у меня новый, Поль. Фотку вложу, посмотрите. Хороший, умный, только избалованный, мы с Фариком замучились его перевоспитывать. Но зато весело, хоть какая-то отдушина кроме библиотеки да телика час в сутки».
— Дай фотку, — Лизавета протянула руку, и Космос, на мгновение отвлёкшись от письма, которое читал вслух, дал ей снимок. На черно-белом прямоугольнике красовалось изображение коротко постриженного Саши, который сидел рядом с лежавшим на траве псом немецкой овчарки. — Какой пес красивый… а Сашка смешной такой!
К девушке склонился Валера и через плечо посмотрел на снимок. Письмо доставили только сегодня рано утром, и сейчас компания дружно его изучала, сгруппировавшись в беседке.
— А мы ему ни разу ни одного снимка не отослали, между прочим, — девушка укоризненно взглянула на друзей, и те переглянулись.
— Ну, это можно исправить.
— Как?
Валера вернул фото Черкасовой и закончил свою мысль:
— У меня у знакомого по общаге фотоаппарат есть, на соревнованиях выиграл. Могу одолжить на пару дней.
— Здорово! — Лизавета хлопнула в ладоши и взглянула на Холмогорова. — Давай?
— Как решите, я не против.
— Я тоже, — Пчёлкин поднял руки вверх раньше, чем вопрос был переадресован ему. Сейчас он был абсолютно спокоен. Ведь очередной конфликт между ним и Лизой был локализован, а значит, причин для беспокойства пока что не было. А остальное мало волновало.
— Ребят, — Космос подался вперед, вновь впившись взглядом карих глаз в строчки письма и заметно нахмурившись. — «Поговорите с Ленкой, может, у неё что случилось? Пишет реже, скомкано как-то…». Что скажете?
Все присутствовавшие в беседке переглянулись. Тема с Елисеевой так и осталась практически нетронутой — пока Белов не поднимал её, они старались отмалчиваться, а теперь что же?..
— А я вам говорила, — Лизавета откинулась на стену беседки и вздохнула. — Надо к ней домой сходить, наверное. Кто пойдёт?
