– Да.

– Одно твое слово, и я никуда не поеду. Пробудем это время вместе.

– Это лишнее. Ты любишь Париж и свою семью, а меньше чем через полгода мы станем мужем и женой и не будем расставаться никогда.

С этими словами, он провел ладонью по ее позвоночнику до основания черепа, и они вновь поцеловались.

Будучи дома тем же вечером, сидя в столовой, оформленной в постельных тонах, Чарльз словил в себе чувство грусти, но откуда оно возникло и к чему относится, так и не смог определить.

– Опять о ней думаешь?

– Что? – Вздрогнул Чарльз.

– Я говорю, ты все о Мэри думаешь? – С улыбкой повторила Фрэнсис.

Они были похожи внешне с братом: оба голубоглазые и светловолосые с правильными чертами лица. У Фрэнсис, разумеется они были более миловидными. Она была одета в белую блузку с длинными рукавами и расклешенные брюки с высокой талией.

– А о чем же мне еще думать? – Улыбаясь, подхватил Чарльз.

– Традиции мужчин Оулдридж – за едой не думать о еде, правда мама? – обратилась Фрэнсис к Анне Оулдридж – светловолосой женщине лет сорока семи. Как и у её дочери прическа Анны была модная стрижка каре, уложенная «волной». Ее голубые глаза перекликались с комплектом из топазов, в виде ожерелья и сережек. Она всегда одевалась по последней моде. На ней был приталенный свитер оттенка: «Лондонские сумерки» с коричневым ремешком и персиковая юбка. Анна всегда выходила к любому приему пищи с макияжем. Вот и сейчас на ее губах красовалась яркая помада, а на глазах подводка со стрелками, делая взгляд немного лисьим. Макияж – это часть гардероба, говорила она, призывая Фрэнсис следовать этому правилу. Фрэнсис, конечно, прислушивалась, но не увлекалась, предпочитая более сдержанные тона.

– Главное, чтобы мысли мужчин Оулдридж не шли в разрез с идеалами семейства Оулдридж, – подхватила Анна. – Тем более, скоро твой брат сам станет главой новой ветви нашей династии.

– Скорей бы ты привел к нам в дом Мэри, – продолжила Фрэнсис – у меня был бы постоянный партнер по игре в теннис.

– Кстати, есть отличный способ решить этот вопрос, не используя Мэри, – улыбаясь сказал Чарльз.

Фрэнсис поняла, что брат готовит очередную шутку в ее адрес, поэтому сразу сдвинула брови, изображая негодующий взгляд.

– Мама, надо бы нам всем заняться вопросом – внедрения Фрэнсис в достойную династию.

– Очень смешно, Чарли, – фыркнула Фрэнсис, – я замужем за своим увлечением, да и подходящих кандидатов не наблюдается.

Под своим увлечением Фрэнсис подразумевала выращивание цветов. Дело в том, что в еще совсем юном возрасте друг ее отца – Томас Картер привез из одной из своих азиатских поездок – орхидею. Вид экзотического цветка так впечатлил Фрэнсис, что она всерьез увлеклась цветоводством. Поначалу чудная забава – выращивание цветов в горшках и облагораживание лужаек перед домом, умиляла родителей. Позже часть «питомцев» из сада Оулдридж перекочевало в сады всех их друзей. Впрочем, никто из окружения данного семейства не был против новых посадок у себя на лужайке. Далее Фрэнсис попросила у своих родителей в подарок оранжерею. Родители и тут уступили, соорудив рядом с домом небольшое помещение, приблизительно двадцать футов площади, позже его увеличили. Там Фрэнсис проводила все свои свободные часы. Нередко в гостях у нее были Чарльз и Мэри. Им она могла подолгу рассказывать про новые виды различных цветов. Ей их часто привозили по заказу ее отца. Вишенкой же на торте стал момент, когда Фрэнсис сообщила, что поступает в университет, где будет изучать ботанику. Это произошло во время одного из семейных ужинов.

– Ты уверенна? – Несколько растерянно спросил Гарольд.

– Да, уверенна, что изучать, а не преподавать? – Уточнил Чарльз.

Все члены семьи улыбнулись.

– Конечно, папа. Ты всегда говорил – найди занятие по душе. Только представь, я выведу новые сорта растений, и они разлетятся по лучшим домам Европы.

– Ты уверенна, что садоводство – лучшее занятие для леди? – С озадаченным видом спросила Анна.

– Мама, садовник и ботаник разные люди. Ботаник создает, а садовод ухаживает.

– По мне, так отличная идея, – подхватил Чарльз, – если что-то не получится будешь партнером отца по бизнесу. Помимо чая и специй будем еще привозить экзотические растения на продажу. Эксперт по отбору уже есть. – Чарльз в поддержку пожал левое запястье сестры – в ответ она ему улыбнулась.

Родители Фрэнсис также приняли сторону дочери в вопросе образования, хотя не без доли скептицизма.

В нынешней ситуации Чарльз, удивленно спросил:

– Что же такое достойный кандидат?

– Ой, ну что вы ко мне пристали? Понятия не имею, увижу скажу, – не скрывая раздражения проговорила Фрэнсис.

Гарольд Оулдридж вернулся домой ближе к полуночи, когда все уже спали. Его лицо было чем-то обеспокоенно и рассеяно. Он сразу пошел к себе в кабинет. Там он достал один из журналов с рабочими записями и погрузился в его изучение. Затем он сделал несколько записей в свой блокнот, убрал все документы и пошел в спальню. Анна уже спала, Гарольд взглянул на ее безмятежный сон и лег рядом.

В просторной столовой особняка барона3 Густава фон Эльнсберга, что находился в окрестностях Дрездена, члены данного семейства сидели за столом. Члены семьи – это сам барон – высокий, подтянутый шестидесятилетний мужчина с аристократической выправкой, всегда с внимательным взглядом. Независимо от ситуации, его голубые глаза говорили: «я полностью сосредоточен». Барон возглавлял фармацевтическую компанию, которая перешла к нему по наследству, и, как следствие определила профессию. Его супруга Луиза австрийская немка, когда-то была его пациентом. Баронесса с рождения была болезненным ребенком: очень маленькая, миниатюрная с частыми обмороками, при этом весьма скромная. Она постоянно испытывала чувство неловкости, если привлекла к себе излишнее внимание своим недомоганием. Эта кротость и понравилась барону. Эта, а также ее образованность. Мало общаясь со своими сверстниками, ввиду плохого здоровья, Луиза большую часть времени проводила с книгами, пианино и рукоделием. Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, а именно пятнадцать лет, барон с первого дня знакомства – видел в ней рассудительную личность. Луизе тогда было четырнадцать лет. Приходя к ней на осмотр, он всегда приносил ей небольшие подарки: книги, необычные партитуры. Однажды, спустя два года знакомства, он впервые пришел к ней с встревоженным взглядом. Увидев его, Луиза спросила его взволнованным голосом, о причинах его вида. Он протянул ей сборник Шиллера и попросил взглянуть. Она открыла первую страницу и увидела маленькую открытку, на обратной стороне, которой была надпись, сделанная рукой барона: «Вы выйдите за меня?» Луиза опустила голову, на ее лице появился редкий румянец.

– Неужели Вы будете любить меня такую? – дрожащим голосом, спросила она.

– Больше жизни и всю сознательную жизнь. Он опустился на колено и протянул ей свою ладонь. Она положила сверху свою и сказала.

– Я согласна.

В этот же вечер барон официально попросил ее руки у отца Луизы. Тот дал согласие. Барон забрал ее в фамильное имение и окружил любовью и заботой. К сожалению, Луиза долгое время не могла подарить Густаву наследников, но на их отношениях это не отражалось. Барон всегда говорил, что свое главное счастье в этой жизни он уже нашел. Они вместе посещали культурные события Дрездена: походы в театр и оперу, выставки, показы в галереях. В доме барона было много гостей из творческого мира. Барон активно занимался благотворительностью и меценатством – на его средства реставрировали исторические здания и проводили культурные мероприятия. Луиза никогда не скучала, даже ее самочувствие улучшилось. И вот однажды, когда Луизе исполнилось двадцать, в их жизни появился Рихард – их первый и единственный наследник. Луиза больше не смогла забеременеть. Рихард взял все лучшее от обоих родителей. Он вырос высоким светловолосым и голубоглазым юношей с породистой внешностью аристократа. У него была фарфоровая кожа, которая абсолютно не переносила солнца, буквально пятнадцать минут пребывания, и на лице появлялись рыжие пятна. Как и его отец, он всегда был гладко выбрит, одет в идеально подобранный костюм. Свои вьющиеся волосы он зачесывал на бок, оставляя косой пробор. В нынешней моде на внешность в Германии, он пользовался большой популярностью у представительниц прекрасного пола. Более того, он несколько раз получал предложение – поучаствовать в фотосессиях, посвященных прославлению Третьего Рейха. От них он всегда отказывался, мотивируя, что в его кругах не кичатся внешностью. Свою любовь к искусству он в большей части унаследовал от мамы. Будучи ребенком, он любил засыпать под ее игру на пианино, а когда подрос и сам освоил этот инструмент. Также ему нравилось сопровождать маму на различных культурных мероприятиях. Он с удовольствием слушал рассуждения о различных вещах и явлениях от писателей, которые часто посещали их дом. Он всегда считал таких людей представителями другого, более изысканного мира. Сложно сказать, что притягивало людей культуры к семейству Фон Эльнсберг: культурная развитость хозяев дома, род деятельности барона – иметь друга в сфере фармацевтики – было большой удачей во все времена или меценатская деятельность главы семейства – такие друзья тоже ценились. Ему тоже хотелось создавать зримые шедевры и в отличие от отца он выбрал профессию архитектора. Иногда, гуляя по улицам родного Дрездена, безусловно одного из самых прекрасных и величественных городов, он мысленно менял или достраивал новые здания. Приходя в то или иное учреждение – представлял, как бы изменил его помещения и их планировку. Домов у семьи Фон Эльнсберг было два: помимо родового гнезда в Дрездене была еще загородная резиденция недалеко от Лейпцига. Они не менялись веками. Любые правки как во внешний, так и во внутренний их вид находились под жесточайшим запретом. Оба дома походили скорее на музеи, барон с большим трепетом относился к фамильным ценностям. Каждый предмет в его доме обладал историей: на этом стуле сидел Климт4, а эта брошь личный подарок супруги правителя Саксонии, в стенах этой комнаты Дробиш5 читал свои стихи. И сейчас сидя в столовой, могло показаться, что находишься в каком-то средневековом дворце. Стены покрывали фрески с изображением богов из Древнеримской мифологии. Под высокими потолками висела массивная хрустальная люстра с бронзовыми вставками. Вся мебель в доме была старше сотни лет и представляла собой произведение искусства, обрамленная различными вырезанными узорами и росписями – имела безупречный вид. Барон с особым вниманием относился к ней, не скупясь на реставрацию. Отдельным произведением был паркетный пол, содержавший в своей укладки причудливый рисунок. Вся эта красота, безусловно могла встревожить неподготовленный ум обывателя, но для семьи Фон Эльнсберг, это был обычный ужин. Рихард сидел с серьезным видом, пытаясь разглядеть свое отражение в серебряном ноже.