- Тебе оборонять вот эту полоску - двести метров вправо и столько же влево от шоссе. Роте придается взвод сорокапятимиллиметровых пушек и пулеметный взвод, - сказал Клетнов, ставя мне боевую задачу. - На каждого бойца иметь не менее двух противотанковых гранат и по две бутылки с горючей смесью. Зарываться в землю поглубже. Командующий немецкой танковой группой ввел вчера в бой только две моторизованные дивизии. Танковые, видимо, еще на подходе. Так что имей это в виду, жди.
Рота приступила к отрывке огневых позиций и окопов, соединяя их между собой траншеями и ходами сообщения. Впереди заняли оборону два стрелковых взвода со станковым пулеметом в каждом. Третий же взвод, тоже со станковым пулеметом, расположился в трехстах метрах сзади, перекрывая шоссе. Рядом с ним, расставя справа и слева от шоссе по орудию, расположился противотанковый взвод. Расположился с таким расчетом, чтобы сорокапятки могли поражать танки противника и перед передним краем, и в случае, если они все-таки вклинятся в нашу оборону. Запасные огневые позиции артиллеристы подготовили невдалеке от основных. С них можно было поражать танки врага и на стыках с соседними ротами.
Я планировал, если, конечно, успеем, отрыть по одному ходу сообщения от взводов первого эшелона в тыл, к моему КП, который расположил справа от дороги, и на позиции взвода второго эшелона и противотанковых пушек. Причем отрыть эти ходы от внешних флангов взводов, чтобы в случае прорыва противника на стыке с соседями рота, заняв круговую оборону, могла воспользоваться ими как отсечными позициями.
Этот замысел был уже порожден опытом предыдущих боев. Особенно того, первого дня, когда прорвавшийся противник пытался выйти в тыл нашему полку.
Когда противник начнет свое новое наступление, мы, естественно, не знали. Но все говорило за то, что это случится в ближайшие дни. Над нами то и дело пролетали в наш тыл тяжелые немецкие бомбовозы, с раннего утра и до позднего вечера в небе посменно висели "рамы". Они выискивали и фотографировали боевые порядки советских войск, подход и сосредоточение резервов, огневые позиции артиллерии. После каждого такого облета "рама" поспешно улетала к себе, а через некоторый промежуток времени над тем или иным районом нашей обороны "юнкерсы" выстраивали "чертово колесо".
И все же, несмотря на эти помехи, инженерные работы продвигались быстро. Люди с пониманием и большой ответственностью относились к выполнению приказа. Все знали, что отступать дальше некуда, за спиной Москва.
Надо отдать должное и нашему политсоставу, проводившему большую разъяснительную работу с людьми. Политработники на примерах своих же рот и батальонов, отдельных бойцов и командиров, проявивших героизм и мужество в боях, воспитывали у личного состава подразделений стойкость, готовность к подвигу. Они внушали воинам, что стойким бойцам, организованным подразделениям и частям под силу не только остановить наступление гитлеровцев, но и повернуть их вспять. И это будет сделано здесь, на полях Подмосковья!
А пока... Пока наша рота, как и другие подразделения полка, зарывалась в землю, готовясь к новой встрече с врагом. За двое суток были отрыты первая траншея, основные позиции для пулеметов, подбрустверные ниши для укрытия людей и боеприпасов. Начали отрывать и ходы сообщения от этой траншеи в тыл. Взвод второго эшелона тоже закончил оборудование как своей позиции, так и моего наблюдательного пункта. Славно поработали и артиллеристы.
Не подкачали и дивизионные саперы. Всего за две ночи они поставили перед передним краем обороны батальона сплошные противотанковые и противопехотные минные поля.
Тем временем через передний край нашей обороны то и дело выходили из окружения группы советских бойцов и командиров. Все эти люди были страшно измученные, голодные, оборванные, зачастую с трофейным оружием в руках. Нередко они тащили на себе и своих раненых товарищей.
Как-то на рассвете к нам вышла небольшая группа окруженцев-артиллеристов. Двое из них были ранены - один в голову, а другой в ногу. Командовал этими артиллеристами старшина.
Вооружена группа была разношерстно: несколько человек имели отечественные карабины, другие - добытые в схватках немецкие автоматы. Когда их привели ко мне, старшина рассказал:
- Идем от самой границы, из-под Гродно. Сначала отступали в составе своей части. Юго-восточнее Минска попали в окружение, но пробились. Увозили и орудия. Но вскоре не стало горючего для тракторов. К этому времени погиб командир нашей батареи старший лейтенант Кожевников. С нами остался лишь командир взвода лейтенант Кривошеев. Он-то и приказал трактора взорвать, а из пушек вынуть замки, снять прицелы и забрать их с собой. Так и сделали... Под Бобруйском лейтенант погиб, группу оставшихся в живых возглавил уже я. Шли, неся в вещмешках замки и прицелы...
Под Могилевом присоединились к остаткам одной нашей части, оборонявшей этот город. Держались в нем несколько суток. Потом снова попали в окружение, вырвались, стали пробиваться к Смоленску. Наши войска как раз перешли тогда в наступление, выбили фашистов из города. Мы тоже участвовали в тех боях... Но удержать Смоленск, как вы знаете, не удалось и на этот раз. Очень уж много авиации и танков у фашистов. Но ничего, осилим гадов! За эти месяцы мы уже многому научились.
Старшина срочной службы. Высокого роста, крепкого телосложения, он был, видимо, когда-то непревзойденным силачом. Да и все его товарищи - ему под стать. Вот только от недоедания истощились силы...
И все же под конец своего рассказа старшина спросил меня, можно ли ему с товарищами остаться у нас. Я доложил по телефону командиру батальона.
- Отправляй всех, кто выходит оттуда, в тыл, таков приказ. Люди измучены, им надо отдохнуть, прийти в себя, - ответил комбат.
- Но артиллеристы готовы драться вместе с нами, они нам очень нужны!
- Приказ не обсуждают, а выполняют! - пробасил в трубку капитан.
Да, мне жалко было расставаться со старшиной и его товарищами. К тому же и в роте у меня людей мало. И восемь бойцов, прошедших полторы тысячи километров с боями, не раз смотревших смерти в глаза, мне бы очень пригодились. Но приказ есть приказ. Пришлось отправить артиллеристов в тыл.
* * *
Итак, мы продолжали совершенствовать свою оборону. А по ночам пропускали через передний край все новых и новых окруженцев. Трудность при этом заключалась в том, что перед нашим передним краем, как уже говорилось, были сплошные минные поля. И бывали случаи подрыва этих людей на минах. Пришлось поэтому проделывать проходы и на ночь выставлять у них саперов-проводников. А на рассвете снова минировать.
Однажды с наступлением сумерек в тылу у гитлеровцев вдруг вспыхнула сильная перестрелка. Строчили пулеметы, рвались гранаты, сериями взлетали вверх осветительные ракеты.
Стрельба то нарастала, то затухала. Мои бойцы насторожились. Спрашивали меня, что бы это могло значить. Но я и сам терялся в догадках.
Но вот разрывы гранат и стрельба вроде бы стали приближаться, и вскоре на переднем крае у фашистов разгорелся бой. Загремела немецкая артиллерия, злее заговорили пулеметы, автоматы. Стало ясно, что какая-то наша часть пробивается с боем из окружения.
Позвонил командиру батальона, доложил обстановку.
- Слышу и даже вижу, - ответил тот. - Надо пробивающимся помочь. Открой проходы в минных полях, обозначь их. Пошли навстречу своих бойцов. А я тем временем попрошу артиллерию ударить по гитлеровцам.
Через несколько минут действительно заработала наша артиллерия, дала залп даже батарея "катюш". Огонь противника сразу ослаб. А впереди послышались радостные возгласы, топот сапог. Через проходы в минных полях к нам бежали люди, торопясь укрыться в траншее от немецких пуль и снарядов. Многие из них несли на себе тяжелораненых, другие помогали тем, кто мог еще хоть с трудом, но передвигаться.
Одним из последних в траншею спрыгнул командир, который представился мне майором Свиридовым. За ним - двое бойцов с раненым на плащ-палатке.
