КТГ меня просили сделать, видимо, просто для того, чтобы убедиться – плоды ещё не мертвы. На результаты уже совсем не смотрели, поскольку (я тогда этого не понимала) врачи уже мысленно похоронили двойняшек. По книжным данным такие дети не выживают в родах. Мне же КТГ по моему субъективному мнению не нравилось, особенно у одной девочки. Медсестра на мои переживания говорила: «Пойдёт».

Примерно часов в двенадцать начался коллективный обход палат во главе с главным врачом. Меня пригласили в кабинет для осмотра в самом конце обхода.

Сам главный врач посмотрел меня на кресле и обнаружил всё то же раскрытие в два пальца. Он, конечно, был в курсе всей ситуации и сразу предложил:

– Ну, что? Может проколем пузырь и вперёд – рожать? – Он, наверняка, хотел подстраховать свой персонал с таким непонятным случаем в моём лице.

– Нет, давайте подождём ещё, – схватки нарастали постепенно. И я отлично знала, что будет, если проколоть пузырь. Схватки резко усилятся, и роды будут стремительные. Я испытаю сильную боль, которую не заглушить никакими способами.

Эпидуральную анестезию мне врачи запретили из-за сколиоза. Хотя я этому была даже рада, поскольку считаю, что лучше уж мне потерпеть, чем думать потом, как влияет введённый анестетик на детей.

Два пальца – это ещё очень мало для прокола пузыря, но зато врачам очень удобно было бы пустить меня в роды днём, когда главный врач на месте. Но сделай они прокол пузыря, скорее всего, дети действительно не перенесли бы схваток и родились мёртвыми.

Главный врач после моего отказа посмотрел на рядом стоявшего врача, спросил у него, кто дежурит в родовом и, услышав ответ, сказал:

– Хорошо, давайте подождём ещё немного.

Как выяснилось, дежурила заведующая родовым отделением. Можно было не опасаться за мою жизнь при её дежурстве. Я осталась в палате одна. Тонус нарастал всё больше и больше. После обеда я зашла к соседкам. Юля мне рассказала, что в палате, в которой я лежала, вообще никто долго не задерживается: все уходят рожать. Я не суеверна, но почему-то это запомнилось. Юля смотрит на меня и говорит:

– Сейчас каждый день на вес золота, но, может быть, они ещё чуть-чуть посидят внутри, – она это говорила с таким сочувствием, с которым может говорить лишь человек, который сам пережил боль, оказавшись в безысходной ситуации.

Я тяжело вздохнула, посмотрела в её грустные глаза:

– Нет, не посидят. Чувствую, что нет.

Я собрала все свои вещи и к ужину поняла, что это настоящие схватки, и роды не за горами. «Идти на ужин, не идти?» – думала я. Ведь если не пойду, ещё неизвестно, когда покормят. Надо сходить.

Когда я шла на ужин, боль была уже настолько сильная, что приходилось останавливаться. И так потихоньку, медленно я дошла до столовой. Обратно было идти ещё сложнее. Я поняла, что надо звать медсестру для осмотра. Её, конечно, на месте не оказалось. Точно не помню, сколько мне пришлось ждать. Но мне показалось, что прошло полчаса, пока я смогла найти человека, который привёл врача.

Им оказалась как раз одна из тех врачей, с которыми я впервые встретилась в родблоке, в первые сутки моего пребывания здесь. И была одной из тех женщин, которые молча выслушали мою просьбу принести воды, а затем просто ушли. В связи с этим фактом я не особо была рада видеть её в числе дежурной бригады. Мне оставалось только молиться и надеяться на Бога.

Осмотрев меня, она обнаружила раскрытие в четыре пальца и сказала, чтобы меня отвели в родовое отделение.

Попав в родовое, я была удивлена маленьким количеством рожениц. Меня сразу положили на кровать, прицепили КТГ и сказали не вставать. Боже, как же тяжело быть вот так прикованной к постели, когда рожаешь! Мне впервые было категорически запрещено свободное движение в родах.

Улучив момент, я высказала медицинскому персоналу, что хочу покрестить детей сразу после рождения, и что мне для этого нужна будет помощь. Что необходимо будет хотя бы поднести их ко мне.

Мою просьбу сразу передали заведующей. Она же передала мне свой ответ, который гласил, что медперсонал участие в крещении принимать не будет, но поднести детей ко мне она разрешит. За одно я переживала – это же надо ещё согласовать с реаниматологами.

Но тут моё внимание отвлекла от этих мыслей вошедшая анестезиолог:

– Здравствуйте. Сейчас вам необходимо сделать переливание плазмы.

До этого момента я в своей жизни не сталкивалась ни с какими переливаниями: ни плазмы, ни эритроцитарной массы. В связи с отсутствием опыта я решила довериться врачам, ни о чём не спрашивая. Надо сделать, значит надо.

Вставили катетер и постепенно перелили 1150 миллилитров плазмы. О цифре я узнала уже позже, из выписки.

Нагрузка в родах давала о себе знать, мне было тяжело. Но, перелив мне плазму, врачи увеличили объем крови на один литр, ещё больше нагрузив моё сердце. То есть вместо 5 литров теперь ему приходилось перекачивать 6.

Меня начало немного трясти. «Странно», – подумала я. – «В предыдущих родах такого не было». Но тут пришла дежурная бригада из детской реанимации. Самая главная врач из них, поговорив с медперсоналом, подошла ко мне. Точнее подлетела:

– Вам эти дети не нужны?!

– Нужны, – ответила я. От этого ответа врач опешила и с растерянностью проговорила:

– Тогда я ничего не понимаю, – и отошла от меня, слава Богу. Объяснять во время родов ей, почему я отказалась от кесарева сечения, было выше моих сил.

Мне было очень тяжело, как будто я рожала в первый раз. И так хотелось покоя. Куда там! Яркий свет, туда-сюда бегающие врачи и холод. Всё, что мешает родам, присутствовало в избытке.

От холода у меня усилился кашель. Я попросила дать мне одеяло, но акушерка сказала, что не положено. При этом она предупредила меня, что близко ко мне подходить не будет, поскольку у неё тоже есть маленький ребёнок семи лет, и она не хочет, чтоб он болел.

Помню, что меня не покидали во время родов несколько мыслей: «Боже, пусть только дети выживут. Поскорей бы это всё закончилось. И больше я никогда не буду рожать».

Пару раз ко мне подходила врач и проверяла раскрытие. Желание проколоть пузырь у неё присутствовало постоянно. «Быстрее родишь» – это главный аргумент врачей. Я же изо всех сил сдерживала её от таких благородных порывов. Когда же было раскрытие семь сантиметров, она привела новый аргумент: всё равно пузырь сам не лопнет, маловодие, и плодные оболочки натянуты на голову. Тут, конечно, она права, – подумала я. Этот факт был мне, к сожалению, известен из моих первых родов. В связи с этим мне ничего не оставалось, как сдаться и согласиться на прокол пузыря.

Проколоть пузырь было не так легко из-за маловодия. И когда врач, наконец, с этой задачей справилась, стало понятно, как мало вод было в пузыре: примерно столовая ложка.

Как и следовало ожидать, схватки усилились.

Плазму закончили переливать, и я поняла, что скоро эти муки должны наконец-то закончиться. В бокс пришли все, кто только мог. Ведь всем медицинским работникам полезен такой уникальный опыт.

Мне захотелось тужиться. В последнем периоде родов, в потугах, очень важно делать это постепенно, чтобы ребёнок как можно более плавно прошёл через родовые пути. Если же сильно тужиться, то у матери понизится артериальное давление, содержание кислорода в крови и кровоснабжение плаценты. И всё это неминуемо ведёт к гипоксии плода.

Опасаясь разрывов, я спросила у врача, можно ли уже тужиться. Она мне ответила, что нельзя, надо ещё ждать.

«Чего ждать?» – подумала я. И, чувствуя непреодолимое желание тужиться, последовала ему. Постепенно, очень медленно я стала вытуживать ребёнка на схватках. Врачи этого не замечали и чего-то ждали. Через две схватки пришла заведующая родовым отделением:

– Почему она ещё не вытуживает? – спросила она.

– Мы вас ждали, – врач одарила заведующую такой тёплой улыбкой, что я удивилась, насколько она преобразилась. «Вот что делает с подчинёнными появление начальника», – подумала я.