Наверное, каждый, кто приезжает впервые в Венецию, уже заочно знаком с ней по книгам и путеводителям, картинам Каналетто и кинофильмам. И смешанное чувство узнаваемости, вероятно, не одного меня посетило в этот солнечный сентябрьский понедельник.

Венеция оказалась родной и знакомой, как бабушкин дом в деревне из далёкого детства. Как выяснилось через пару дней – и Рим оказался таким же, давно знакомым и удивительно родным городом. Образы исторических героев, художников и скульпторов, кондотьеров и пап, императоров и рабов, великих учёных и полководцев – все они давно жили в моей памяти. Теперь я приехал к ним в гости, как в страну сказок, из которой мы все когда-то вышли.

Не сразу, но по прошествии некоторого времени я почувствовал, что не ощущаю себя в Италии иностранцем. И не только потому, что из всех народов Европы своей открытостью итальянцы более всех похожи на нас – русских. Их речь благозвучна – в отличие от английской, она не раздражает мой слух. В какой-то момент во мне возникло навязчивое убеждение, что я когда-то жил в этом удивительном мире, в какой-то другой жизни. Здесь, в Венеции похоронен Иосиф Бродский, обожавший этот город и считавший Италию единственным местом, которое можно было бы назвать раем на земле. А Гоголь считал, что «Италия – родной дом нашей души».

Экскурсия по Дворцу дожей заканчивалась коридорами знаменитой тюрьмы, где каменные сводчатые камеры были отделены от внешних стен узкими, не более метра, проходами. Окна камер выходили в эти проходы, и в каждом окне была установлена кованая решётка. Спешащие за экскурсоводом туристы торопливо просовывали сквозь решётки свои фотоаппараты и на мгновение освещали вспышками давно опустевшие помещения. Я обратил внимание на толстые железные прутья решёток и то, как они были скреплены между собой.

Мне показалась любопытной эта конструкция. Она была собрана из толстых круглых, а самое главное – взаимопронизывающих друг друга стержней, диаметром от трёх – до шести сантиметров. Вся решётка представляла такую конструкцию, что из неё нельзя было выдернуть ни одного стержня. Возникал вопрос: «Как же её собрали?»

Времени на разгадывание этой головоломки у меня не было. Я сделал пару снимков и поспешил за удаляющейся по тюремному лабиринту группой…

Поднимаемый метелью незакреплённый лист железа время от времени хлопает во дворе. Эти нерегулярные хлопки я слышу через закрытое окно. Передо мной на электронном экране – сменяясь, один за другим, открываются снимки, сделанные мною в Италии. Из трёх тысяч сюжетов мне нужно отобрать триста – самых интересных – для альбома. Натыкаюсь на снимок тюремной решётки. Внимательно изучаю его и вдруг – нахожу решение! Всё очень просто. Оказывается, в решётке есть «точка схождения», относительно которой она может сдвигаться и раздвигаться на две равные половины.

Вот и весь секрет венецианской решётки.

С раннего утра на рыночной площади многолюдно. Затянутая белыми полотнищами шатров, она напоминает разбушевавшееся море, волны которого упираются в стены старых домов и скрывают в своих глубинах человеческие заботы.

Старая рыночная площадь Кампо де Фьори живёт в Риме своей особой жизнью. Никогда, даже ночью, не стихает её шум. И только, быть может, на один час в сутки наступает тишина – перед самым рассветом, когда изменяются краски, растворяются тени и происходит бесконечное таинство смены череды дней и ночей.

В предрассветных сумерках площадь начинает оживать. Вновь, по давно заведённому обычаю, торговцы первыми занимают свои места в торговых рядах, раскладывают на широких столах отменного качества овощной товар, свежую рыбу, великое разнообразие цветов, пасту, лоснящиеся восковыми округлыми боками сыры, а булочники наполняют утренний воздух ароматом свежеиспечённого горячего хлеба. С рассветом на площадь приходят главные покупатели – повара всех мастей, владельцы ресторанов и придирчивые домохозяйки. Днём их сменяют обычные горожане соседних кварталов и случайные прохожие.

К девяти утра главный товар уже продан. После обеда торговля спадает, незаметно исчезают белые шатры, а к четырём часам не остаётся и следа от недавнего рынка – всё убрано и подметено.

Жизнь перемещается к стенам домов, окружающих площадь, под многочисленные навесы, где уже расставлены столики домашних ресторанчиков и кафе. Здесь обедают и проводят время постоянные посетители, жители окрестных домов, студенты, молодёжь, уличные бродяги, заядлые выпивохи и всякий, кто ищет спасения в Вечном городе от вездесущих туристов.

До поздней ночи шумит рыночная площадь. Светят огнями открытые рестораны, сидят за столиками влюблённые парочки, громкий смех взрывающий темноту звёздной ночи, перезвон стеклянной посуды и рокот мотороллеров давно уже стали её привычным антуражем.

И только он один невозмутимо и отстранённо возвышается посреди человеческого муравейника и, склонив голову, молча взирает на смену времён и бесконечность человеческой суеты. Лица его почти не видно, оно скрыто глубоким капюшоном, и только вечернее солнце на излёте дня ненадолго освещает его своими лучами.

Суровая фигура монаха-доминиканца, положившего руки на книгу, стоит на высоком постаменте в центре площади Кампо де Фьори. Этот величественный памятник нераскаявшемуся Джордано Бруно, выполненный скульптором Этторе Феррари, был установлен в 1889 году при огромном стечении народа. На открытие памятника в Рим приехало шесть тысяч делегаций со всего мира.

К собравшимся гостям один из организаторов торжества – профессор Бовио обратился со словами: «Кто бы ни направился в Рим на чествование, всякий будет чувствовать, что различие наций и языков он оставил за собою и вступил в отечество, где нет этих преград. Присутствующие на открытии памятника, воздвигаемого с согласия и на денежные средства всех народов, будут свидетельствовать, что Бруно поднял голос за свободу мысли для всех народов и своею смертью осветил эту свободу».

«Все улицы и площади Вечного города имели ликующий вид, – вспоминал очевидец. – На Кампо де Фьори толпилось в праздничных одеяниях несметное множество народа. У памятника Бруно разместились сто музыкальных хоров и около тысячи знамён и штандартов разных университетов и обществ. Частные дома и общественные здания были разукрашены коврами и гирляндами из цветов».

Когда-то на месте площади находился цветущий луг, от которого она получила своё название. Поселившиеся неподалёку ремесленники, дали имена соседним торговым районам: улица Сундучников, улица Портных, улица Арбалетчиков. Величественные дворцы эпохи Возрождения окружили площадь с разных сторон: палаццо Канчелярия, палаццо Спада и, ближе к реке, палаццо Фарнезе. От площади их закрыла разновысокая жилая застройка. Рынок до 1869 года находился на площади Навона, расположенной к северу в нескольких сотнях метров.

Четверг 17 февраля 1600 года был объявлен в Риме праздничным днём. И, как всегда делалось в таких случаях, площадь принарядили цветами и флагами. Несмотря на прохладную погоду, в воздухе уже ощущалось приближение весны нового 17-го века.

Накануне на площади Цветов по указанию губернатора Рима для проведения торжественного мероприятия начались подготовительные работы.

Плотники соорудили два временных помоста. Один в центре – небольшой, квадратной формы, с лестницей и столбом посередине, сделанным из сырого ствола тополя. Второй помост расположили в дальнем, узком конце площади, почти уперев его края в стены домов. За помостом разместили общественные уборные, предназначенные для почётных гостей. Помост был оббит парусиной, украшен гирляндами цветов, а сверху над ним был натянут яркий балдахин, отделанный нарядной бахромой.

Восемь лет прошло с того дня, когда по доносу был арестован и томился в римской тюрьме один из умнейших людей своей эпохи, знаток древнегреческой философии, магистр оккультизма и астрологии, проповедник теории бесконечности Вселенной и множественности миров, монах-доминиканец и поэт – Джордано Бруно из Нолы.