Наташа умерла в 2012-м году, в возрасте 80 лет. Её могила находится в полусотне метров прямо напротив окон дома, где она провела последние годы жизни, на огромном кладбище деревни, которая так и называется: Погост Старый Никола. Пьяные резчики допустили ошибку, неверно вырезав православный крест её надгробного камня, так что памятник пришлось установить надписью в другую сторону. И в этом Наташе не повезло! Зато рядом с кладбищем старинная церковь в Суздальском стиле, на стенах которой большая фреска, по колориту и некоторым фигурам напоминающая фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре, – последняя работа Натальи Касаткиной⁵. А ещё сохранилось много замечательных рассказов, написанных Наташей: она явно не была обделена и литературным даром. Ну и, к счастью, сохранились картины.

Михаил Алшибая

Печь в доме Н. Касаткиной. На печи – её натюрморт (1980-е; холст, масло).

Погост Старый Никола. 2000-е. Фото Ирмы Филипповой

Архив Натальи Касаткиной, сохранённый Ирмой Филипповой, содержит несколько рукописных тетрадей с рассказами художницы.

Наталья Касаткина стала писать прозу в последние 7–8 лет своей жизни, с середины 2000-х годов, когда оказалась без движения. И подобно тому как она раньше не подписывала и не датировала холсты, так и тексты, за редким исключением, не датированы.

Эти рассказы едва отличимы от воспоминаний, дневниковых заметок. Но личность автора, выбор сюжета, точный глаз художника, умение удивляться вроде бы обыденному преобразуют предельно простые события и наблюдения в художественную прозу. Иногда автор отталкивается от одних и тех же событий, но помещая их в разные «рамки», рассказывает непохожие истории. И эти кочующие по текстам сюжеты являются ещё одним притяжением для читателя. И хотя герои этих рассказов – реальные персонажи, среди которых не только домочадцы, но и люди известные (например, Михоэлс, Мельников, Гамзатов), и всё происходит в конкретных обстоятельствах, редакция воздержалась от комментирования имён и событий этой части книги именно в силу её художественности.

Подавляющее большинство рассказов публикуется впервые.

Структурная композиция книги и названия частей принадлежат редакции издания.

Вид из окна дома Н. Касаткиной. Погост Старый Никола.

Лето 2020

Всё-таки если подумать, во всём можно найти что-то хорошее. Я вспоминаю рассказ о девочке, которой по жребию из гуманитарной помощи достались костыли вместо куклы, о которой она мечтала. Но отец научил её во всём искать хорошее. И она нашла: «Я радуюсь тому, что эти костыли мне не нужны!» Вот и я стараюсь всему радоваться.

Казалось, чему тут радоваться? Ведь лежать полгода на спине с переломами – не такое уж весёлое дело. Зато можно читать с утра до вечера (а это мало кто может себе позволить). И я с головой окунулась в мир давно полюбившихся образов Диккенса. Я совершала подчас нелепые, но такие милые поступки вместе с мистером Пиквиком, острила вместе с Сэмом Уэллером, страдала и радовалась вместе с Флоренс и Крошкой Доррит, запускала огромных бумажных змеев вместе с мистером Диком. Диккенс протянул мне руку помощи. Я не расставалась с ним в первые два года болезни. На третий год я поняла, что переборщила с чтением лёжа, и зрение резко ухудшилось. Читать было трудно, а писать легче. Пришлось переходить на графоманство. Теперь уже вижу, что ходить мне трудно, а сидеть и писать легче. Вот сижу и пишу, всё-таки занятие.

Один знакомый навёл меня на мысль: писать воспоминания. Он подарил мне общую тетрадь. На последней страничке красивым мелким почерком было написано пожелание заносить в эту тетрадь «черепки» и «осколки» своих воспоминаний. Мне эта мысль понравилась. Я всегда любила и собирала всякие черепки и осколки. В детстве мама каждый вечер выгружала из моих карманов целую кучу черепков и осколков разноцветного стекла. Она не верила, что со временем из них можно будет построить прозрачный сверкающий дворец. А жаль. Я так мечтала об этом!

И вот я пустилась в плавание «без руля и без ветрил».

Поскольку я не знала правил настоящего графоманства, выработала свои.

Фрагмент разворота одной из тетрадей Н. Касаткиной.

Авторская рукопись

Ещё полупроснувшись, утром, я начинала рыхлить засохшую землю своей памяти, выуживая оттуда черепки и осколки и прочие археологические ценности. На это уходило некоторое время. Но это меня не смущало: я всегда любила поваляться. А теперь-то кто меня осудит? Когда моя совесть всё-таки побуждала меня подняться, я поднималась. И начинала сеять.

Первым делом я начинала спешно царапать тупым карандашом по бумаге, боясь забыть накопанное ранним утром. Проходило некоторое время, пока посеянное начинало пускать ростки, зацветать и колоситься. И вот тогда начиналось самое приятное в графоманстве. Я доставала общую тетрадь и переписывала в неё то, что наиболее удачно отплодоносило, безжалостно отбрасывая сорняки. Вот и всё. Но, может быть, когда-нибудь произойдёт чудо, и глаза мои снова обретут былую орлиную зоркость. Тогда я перейду обратно из графоманов в читатели. И ещё спою вместе с симпатичным персонажем Диккенса из «Рецептов доктора Мериголда»:

Знобки-ознобки,

Ну и мороз!

Наталья Касаткина с родителями – Агнией Александровной и Александром Никаноровичем. Москва. 1934

Первое моё впечатление от этого мира было не из приятных. Помню себя ползущей по бескрайней белой равнине. Я не просто ползу, но в ужасе уползаю от страшной опасности, которая гонится за мной по пятам и при этом старается влить мне в рот что-то отвратительное, горькое.

Как я потом узнала, у меня в 2 года была малярия. Видимо, опасность, которая за мной гонялась, была маминой рукой с ложкой хины.

Следующим запомнившимся мне фактом жизни было знакомство с неким Гришей. На голове у Гриши был красный вязаный колпачок с большим помпоном. А на шее под воротником пальто был такой же шарф с завязанными сзади концами. За эти концы Гришу водили, он ещё учился ходить. Под носом у Гриши постоянно блестели две сопли. Я очень восхищалась Гришей и даже сочинила про него песню. Но об этом – молчок. Это слишком личное…

Моя мама иногда обманывала меня в детстве. Я этого не знала и всему верила. Например, она как-то принесла мне кукольный зеркальный шкаф, когда я болела, и сказала, что это подарок от доктора Айболита. И что он велит мне хорошо слушаться и принимать лекарства. Понятно, что мне было гораздо приятнее получить этот шкаф от доктора Айболита, чем просто от мамы. И я стала хорошо принимать лекарства и слушаться. И вскоре выздоровела.

А ещё я очень любила разглядывать свои болячки и синяки. И очень при этом любила, чтобы все меня жалели. Но у мамы было мало времени на это. И она выдумала для меня Ивана Трофимовича. Она мне сказала, что знает одного человека, Ивана Трофимовича, который тоже любит разглядывать свои болячки. А также любит, чтобы все его жалели. Она предлагала его позвать, чтобы мы вместе всё разглядывали и жалелись. Но я была очень стеснительная и стала бояться, что мама и вправду его позовёт. Поэтому как только мама кричала: «Иван Трофимович, иди к нам!» – я тотчас же прекращала это саможаление. Так мама отучила меня от дурной привычки. Значит, иногда и обманы идут нам на пользу!