«Можно было надеяться, – писал далее генерал Мосолов, – что при большей сдержанности князя недоразумение удастся уладить». Однако клеветник уже закусил удила и несся, не разбирая дороги.

По словам В.Н. Воейкова, «расположение Его Величества к князю изменилось, и министру Двора было поручено передать ему, что Государь не желает больше иметь его шофёром, предпочитая ездить с Кегрессом – главным механиком придворного гаража. Это был первый видимый знак охлаждения Государя к князю Орлову.

Второй эпизод произошёл в Ревеле, после свидания Его Величества с Императором Вильгельмом в Балтийском порту.

На это свидание, по настоянию министра Двора, князь Орлов был включён в список лиц, сопровождавших Их Величества на яхте “Штандарт”.

Из Ревеля “Штандарт” шёл с Царской Семьёй в шхеры, и на эту поездку князь Орлов в списке сопровождавших особ не состоял.

Почти перед самым отходом яхты Государыня, узнав, что князь Орлов ещё не съехал на берег, поручила министру Двора напомнить ему, чтобы он покинул “Штандарт”».

В мемуарах А.А. Мосолова читаем: «Был назначен отъезд на “Штандарт”. Когда Орлов туда явился, Царица позвала Фредерикса и заявила ему, чтобы граф приказал князю съехать с яхты, ибо Ее Величество не желает его видеть».

Император Николай II и князь В.Н. Орлов (слева от Него, спиной к зрителю) у Царского автомобиля с гамматическом крестом на капоте

Более подробно этот эпизод описала А.А. Вырубова: «Вспоминаю случай, после которого князь Орлов обиделся окончательно, – это было после одной из официальных встреч в Ревеле или Балтийском порту. Их Величества уходили в шхеры и было приказано графу Фредериксу передать князю Орлову, чтобы он уехал с остальными официально прибывшими лицами обратно в Петроград. «We wanted it to be way in Finland without any gossips» [Нам бы хотелось на пути в Финляндию избавиться от всяких сплетен (англ.)]; Их Величества знали, что gossips (сплетни) шли, главным образом, от князя Орлова».

Император Николай II и князь В.Н. Орлов (слева от Него, спиной к зрителю) у Царского автомобиля с гамматическом крестом на капоте

«Приведённый в ярость переменой отношения к нему Государя, и приписывая всё это Императрице, князь Орлов, – пишет В.Н. Воейков, – стал изощряться в насмешках и издевательствах над Государынею, совершенно ни перед кем не стесняясь, чем наносил большой вред престижу Трона.

Несмотря на всё ухудшавшиеся к нему отношения со стороны Государя, князь Орлов, тем не менее, продолжал оставаться на занимаемом им посту.

Под конец пребывания Царя в Ливадии, в Ялту приехал на несколько дней Распутин, о чём мои подчинённые мне немедленно донесли, и затем ставили меня в известность о том, где он бывал и с кем виделся.

Приезд его дал лицам Свиты обильную тему для всевозможных острот. Князь Орлов, в ожидании выхода Их Величеств к завтраку, при посторонних Двору лицах, со смехом сказал: “Теперь я спокоен. Распутин приехал – значит, всё пойдёт хорошо”».

Парадокс, однако, был в том, что князь В.Н. Орлов был участником первой встречи Императора Николая II с будущим Его Другом – Григорием Ефимовичем Распутиным, состоявшейся в Петергофе в 1906 г. – в пятницу 13 октября, в день Иверской иконы Божией Матери.

Заведовавший в то время Царской охраной генерал А.И. Спиридович этот день и на склоне лет помнил ясно: «13 октября 1906 года Государь пригласил к Себе одного из придворных чинов [князя В.Н. Орлова. – С.Ф.], и подавая ему большой лист бумаги, сказал:

– Вот прочтите, князь, тут и вас касается.

Приглашённый стал читать. То было письмо, которым автор обращался к Государю, прося принять приехавшего из Сибири старца Григория Ефимовича, который привёз Государю икону святого Симеона Верхотурского. В письме говорилось, что старца того можно найти у автора письма, настоятеля одной из петербургских церквей и что, если Государь смилостивится его принять, то пусть он прикажет это дело служащему при нём князю такому-то, и он уже разыщет старца и представит его Государю.

Письмо было подписано: священник Ярослав Медведь.

Государь сказал, чтобы князь навёл все нужные справки, сделал все распоряжения и завтра встретил бы старца на вокзале и привёз бы его во Дворец. Можно было заметить, что Государь знал уже всё относительно письма и что всё было сделано не без Его согласия.

На другой день, в назначенный час, князь выехал на вокзал в придворном экипаже, без труда узнал приехавшего с узелком старца и привёз его сначала к начальнику Дворцовой полиции.

Убедившись после короткого разговора, что приехавший есть то самое лицо, которое ожидается Государем, князь повёз старца во Дворец.

По приезде во Дворец, старец был принят Государем и Царицей. Он благословил Их образками. Государю он дал писаную на дереве икону Симеона Верхотурского, вершков 6–7 вышиной. Благословил он и всех Детей, поднёс им по образку и по просфоре, Наследника приласкал.

После приёма Государь приказал угостить Григория чаем. Когда же гость ушёл, Государь спросил князя, какое впечатление произвёл на него старец и что он об нём думает.

Князь ответил, что мужичёк кажется ему неискренним, и что, по его мнению, это человек с воспалённым мозгом.

Такой ответ, видимо, не понравился Государю. Поглаживая усы и бороду, Государь смотрел в сторону, затем высказал, что во всяком случае Он очень доволен, что старец привёз Ему икону Симеона Верхотурского. Что при путешествии по Сибири [еще будучи Наследником. – С.Ф.] это был единственный святой, мощам которого Государю не пришлось поклониться, т. к. путь лежал мимо Верхотурья. И что это всегда было грустно Государю.

Государь с начальником Своей военно-походной канцелярии князем В.Н. Орловым

Поблагодарив затем князя за хлопоты, Государь отпустил его и никогда более с ним о Григории не говорил».

И впоследствии Государь не раз пытался увещевать князя В.Н. Орлова. По свидетельству флигель-адъютанта полковника А.А. Мордвинова Император не раз говорил князю: «Если Вы Меня любите, то прошу больше никогда со Мной об этом не говорить, Мне это слишком больно и тяжело».

В разговоре с флигель-адъютантом А.А. Дрентельном Государь искренне недоумевал: «Я не могу Себе объяснить, почему князь Орлов выказывал себя таким нетерпимым по отношению к Распутину; он не переставал говорить Мне о нем плохое и повторял, что его дружба для Меня гибельна. Совсем напротив…»

«Не помню я ни одного случая, – писал тот же полковник А.А. Мордвинов, – чтобы люди из ближайшего окружения Государя за такие, идущие от души и сердца, мнения впадали в немилость. Мне будут сейчас указывать на опалу, постигшую и князя Орлова, и флигель-адъютанта Дрентельна, и фрейлину Тютчеву. Но удаление этих верных, любивших Государя людей было вызвано такими сложными и тонкими интригами со стороны, о которых сейчас трудно кратко, да и не хочется говорить, а вовсе не их откровенными предостережениями.

И адмирал Нилов, и граф Фредерикс, отец Шавельский, даже Воейков, и многие другие в своих интимных разговорах с Государем приводили с не меньшей определенностью, а подчас и с большей, те же доводы, какие высказывали и князь Орлов, и А.А. Дрентельн, и фрейлина Тютчева, и от этого нисколько не пострадали. Да и князь Орлов после своей откровенной беседы с Государем о Распутине продолжал и после того, в течение 4 или 5 лет, пользоваться искренним расположением Его Величества.

Я вновь повторяю, что Государю можно было безбоязненно говорить всё, но при условии, чтобы это шло от души и в особенности, чтобы об этих их настояниях данные лица не разглашали по сторонам с печалованием, что их не слушаются, и, главное, чтобы в этих разговорах с посторонними не упоминалось имя Императрицы. Многие в этом последнем случае бывали неосторожны, хотя должны были бы знать, насколько сильно любил Императрицу Государь, а также и то, что все их слова, сказанные на стороне даже друзьям, доходили старанием болтливого общества до Государя и Императрицы с изумительной быстротой и часто искажёнными».