Эдгар

А она забавная. Вместе со смехом ушли куда-то и усталость, и тяжёлый перелёт. Может, это и к лучшему, что она не бессловесная овца. Если будет просто красивой куклой рядом – хорошо. А если будет живой куклой – лучше. Меньше вопросов, косых взглядов, шёпота за спиной. Хотя разговоров хватит выше крыши. Но её непосредственность может сыграть на руку.

Бриллиант в манто. Хм. Интересно посмотреть, как она будет выглядеть преображённая. Ей пойдёт белый цвет под тёмные волосы. А ещё – пронзительно синий. Под глаза. Надо заняться и этим тоже.

– Это твоя квартира, – вручаю я ей ключи.

Консьерж вышколен, глупых вопросов не задаёт, но внимательные взгляды кидать ему никто не запрещает. И, вижу, девочка немного расстроена или задета, хоть и пытается сделать вид, что ей всё равно. Надо сказать старому козлу, чтобы глаза прятал и поменьше жильцов презрительно мерил.

– Квартира твоей любовницы? – медлит она, но ключ в раскрытую ладонь принимает.

– Нет, – отрицания достаточно. Мне безразлично, какие картины нарисует её слишком живой и восприимчивый мозг. Я бы никогда не унизился до того, чтобы поселить свою невесту, будущую жену, после кого-то. Да и любовниц предпочитал селить на разных территориях. Так оно спокойнее.

Она нерешительно топчется у порога, не смея пройти внутрь. Показываю ей пример. Вхожу. Включаю свет. Две комнаты. Кухня. Удобства. Если бы она сразу прошла внутрь, могла бы понять: до неё здесь никто не жил. Слишком пусто и стерильно чисто: идеальный ремонт и запах краски, штукатурки, новых обоев. Не самый худший запах. В нем только нет жизни. Сплошная пустота.

Новая мебель. Огромная кровать посреди спальни с новейшим матрасом, покрывалом, подушками. Девчонка проводит пальцами по наволочке. Глаза у неё как блюдца. Только истерик мне не хватало.

Беру её за руку. Она вздрагивает. Как в сторону трусливым зайцем не отпрыгнула – не знаю. Плохо. Веду её на кухню. Мебель, плита, утварь. И прокол – абсолютно девственный холодильник. Чёрт. Ни чая, ни кофе в шкафчиках. Хорошо хоть вода в кране есть.

Некстати понимаю, что голоден. Это Сева остался пробовать разносолы в «Дон Кихоте». А я, кажется, даже толком не обедал. Девчонка, наверное, тоже.

Делаю по телефону заказ и искоса наблюдаю, как она потерянным судёнышком бродит по кухне, дёргает жалюзи и что-то высматривает в полумраке.

– Подойди ко мне, – командую, выводя её из задумчивости. Она послушно подходит. – Ближе, – я жену хочу или собаку? Недовольно бьётся где-то на подсознании жестокая мысль.

Снова прикасаюсь к ней и чувствую, как она подавляет в себе желание отпрянуть.

– Так не пойдёт, – ловлю её напряжённо-недоумённый взгляд. – Ты боишься меня?

– Нет, – вероятно, врёт. Но получается у неё неплохо.

– Я противен тебе?

– Нет.

– Тогда почему ты каждый раз вздрагиваешь, когда я к тебе прикасаюсь?

– Не привыкла? – она задирает вверх подбородок. Не резко, совсем немного, но этот жест от меня не ускользает. Какая смелая строптивая девочка. Зажатая со всех сторон, как плохо посаженное дерево.

– Тогда самое время привыкать, – снова беру её за руку и перебираю пальцы. Затем притягиваю к себе. Ближе. Между своих ног. Соляной столп её имя. Жена Лота.

Провожу ладонями от кончиков пальцев до предплечий. Она снова вздрагивает. Зажимаю бёдрами ноги, чтобы не сбежала.

– Ничего не будет, не бойся, – слишком резко, чтобы её успокоить. – Ты должна привыкнуть ко мне. Времени мало, но ты же будешь стараться?

– Буду, – голос её звучит отстранённо. Только мёртвой статуи мне не хватает рядом. Варшавин будет безумно рад меня обстебать, смешать с грязью и снова послать куда подальше.

Я отпускаю её и поднимаюсь. Я большой, а она кажется хрупкой и очень юной. Поднимаю её подбородок. Смотрю в глаза. Она взгляд не отводит, но её всё же слегка трясёт. Я чувствую дрожь её тела. Не прикасаясь. Улавливаю пальцами, что едва-едва касаются кожи.

Наклоняюсь и прижимаюсь губами к губам. Свежие. Нежная. Пахнет мятой. У поцелуя холодный вкус. Отстраняюсь.

– Ты целовалась когда-нибудь?

Она проводит языком по губам, словно пытается тоже уловить вкус. И почему-то именно это отдаётся толчком внутри. Жаром в паху. Ядом в жилах. Не отвечает. Медлит. Хочет солгать?

– Сколько тебе? – я знаю ответ.

– Девятнадцать. И да, я целовалась.

– Нечасто, судя по всему.

– Нечасто, – распрямляет она плечи. Почти вызов. Дурочка. Это скорее достоинство, чем недостаток. И тут меня осеняет.

– А сколько мужчин побывало в твоей постели?

Прищурившись, слежу за её лицом. За малейшим колебанием. За мимикой. Эмоциями. Она неискушенна – это я понял. Насколько – сейчас выясним.

– Двое, – в глазах её сверкает и тухнет насмешка. Девочка хочет поиграть? Ну, что ж. Не стоит её разочаровывать.

– И как? Ни один из них не научил тебя целоваться?

– Скорее, я одаривала их поцелуями, – разводит она руками, мечтательно улыбаясь.

И мне хочется стереть эту улыбку. И эту мягкость. И свет в глазах. По-настоящему искренний. Неужели я ошибся?..

– Покажи, как ты это делала, – хотел холодно, вышло с хрипотцой.

– Боюсь, вам не понравится, – она хихикает, как школьница. Впрочем, она и так почти со школьной скамьи.

– Тебе, – поправляю машинально и злюсь. Неужели так сложно запомнить? – Мы договорились на «ты».

– Боюсь, тебе не понравится, – послушно исправляется она, но улыбка её тухнет. Глаза перестают блестеть, а она снова каменеет, как клей «Момент».

– Я рискну.

Она подходит ко мне. Встаёт на цыпочки. Мне приходится нагнуть голову, чтобы ей было удобнее дотянуться. Перед тем, как прикоснуться ко мне губами, она приглушённо фыркает, сдерживая смех. А затем смачно целует меня в нос и оба глаза.

– Их звали Мотя и Хрюн, – доверительно сообщает она мне, – один медведь, а второй, соответственно, свинья. Но оба милые и мягкие. Плюшевые.

– Девственница, – прерываю её милые воспоминания, и она снова замирает, разглядывая пространство за моей спиной.

Тая

Он похож на густой лес. Слишком много хвойных деревьев. За ними не видно пути. За ними так легко пропустить кочку или яму. И рухнуть плашмя, лицом в острые иглы, осыпавшиеся однажды.

Эдгар – катаю по нёбу его имя. Что-то такое льдистое, как его глаза. Голубые с холодным крошевом, как подтаявшие снега Килиманджаро.

Мне нравится здесь. Пахнет свежим ремонтом. И пусть пустовато – в это жильё можно было бы вдохнуть жизнь. Купить или вырастить цветы из отростков. У меня получается. Повесить занавесочки повеселее. Особенно на кухне. Завести магнитики на холодильник.

Я не даю этим мыслями прорасти. Лучше не привыкать. Я ведь знаю: это всё ненадолго. Он мог бы даже и не стараться, но зачем-то пощадил мои чувства, хоть всеми силами и подчёркивает, что я вещь. Всего лишь вещь для каких-то его целей.

Эдгар. Как звон меча. И мне нужно привыкнуть к нему. Очень быстро. Я не спрашиваю, зачем ему это нужно. Сам расскажет, если захочет. Я должна отработать долг. Но всё вокруг – гораздо больше, чем просто деньги. И это пугает меня немного. Хоть я и бодрюсь.

Его поцелуй похож на медицинское обследование. Нечто безликое, как эта квартира. Так не целуют жён или желанных женщин. Так лезут рукой в латексной перчатке между ног на гинекологическом кресле.

У меня почти нет опыта – тётка воспитывала меня в строгости. Да как-то я и сама… не стремилась взрослеть в этом плане.

– Девственница, – как щелчок хлыста. Не грубо, но сильно. Похоже больше на обвинение, чем на достоинство. Ну, в этом мире не очень нынче ценится чистота.

– Да, – разжимаю губы, но смотрю в стену за его плечом. Такие вещи чужому человеку говорить трудно. Где вы, Мотя и Хрюн? Мне будет не хватать вас в холодной огромной постели.

Он хочет что-то сказать. Трёт светлую щетину на подбородке. Холёную щетину, как и он сам. Дорогой мужчина, весь напоказ. От модной стрижки до тускло поблескивающих туфель. Я бы не хотела слышать язвительные реплики в сторону моей невинности, и мне везёт: раздаётся звонок в дверь.