– Классная девочка! Да? – шепнул он Алексею. – Жаль только, что не в наш класс попала. Кстати, она на тебя, в первый раз, с таким интересом посмотрела, что меня аж завидки взяли…

– Ладно, Виталь… Отвали… – немного растерялся Родионов. – Девочка, конечно – правда, ничего… симпатичная… но, кто ее знает?! Может, она по характеру – стерва или полная дура…

– А это мы сейчас узнаем, – тихо рассмеялся Горшенков.

Он медленно попятился к стоявшему сзади них Северову и, едва слышно, спросил у него:

– Слышь, Макс! А твоя Трофимова – как – нормальная девчонка? Или…

– Да… нормальная! Все бы бабы такими были! – шепнул ему Максим.

Виталику даже не пришлось пересказывать Алексею услышанное, поскольку тот, желая услышать ответ Северова, сам наклонил корпус своего тела назад настолько, что чуть не упал, но зато уловил сказанное Максимом самостоятельно.

Как раз, в это время, торжественное мероприятие благополучно завершилось, и классы, по заведенному порядку, один за другим, наконец-то, прошли в школьное здание.

В классе все расселись строго по своим местам.

Родионов, как обычно, сел за четвертую парту в центральном ряду вместе с Томилой Валиевой, с которой он сидел с первого класса – с того момента, как их всех насильно рассадили в первый школьный день девять лет назад.

Впрочем, он и Валиева хорошо ладили друг с другом. Алексей, поскольку он был одним из лучших учеников в классе, всегда, если это было возможно, подсказывал ей на контрольных работах и давал списывать домашние задания (вообще-то, он всем давал списывать, не ставя этого себе в заслугу). Томила же тщательно старалась, чтобы на их парте всегда были все те принадлежности, которые необходимы на том или ином уроке.

Конечно, они всегда договаривались заранее о том, кто какие учебники «притащит» на следующий день, но Родионов, в старших классах, стал частенько «забывать» приносить те из них, которые не относились к основным предметам. И добросовестная Валиева тут же прилагала максимум своих усилий, чтобы нужный учебник, в начале урока, все же лежал на их парте.

Ко всему прочему, она была верным школьным товарищем: не болтала лишнего и всегда была готова прийти на помощь.

Виталик же, как всегда, сел за одну парту с Альбертом Ахундовым. Эта пара, непонятно как и когда усевшаяся вместе, всегда была под особым прицелом учителей, постоянно ловивших их обоих на невыполнении домашних заданий и «болтовне» во время урока.

Но тем, что они периодически получали далеко неочевидные «неуды», приятели были обязаны, в первую очередь, самим себе, так как жертвами их частых «приколов», как правило, становились сами доблестные «однопартийцы».

Подсказывая друг другу во время устных ответов с места, Виталик с Альбертом запросто могли в массе правильно сообщенной шепотом информации с самым серьезным видом добавить явную «дезу» – абсолютную чушь, при произнесении которой очередной педагог хватался за сердце, а класс покатывался со смеху.

Результатом для отвечавшего закономерно становились двойка в дневнике и отцовский ремень дома. После этого они, обычно, весь следующий день «дулись» друг на друга и говорили, что теперь «ни в жисть» не будут общаться между собой. Однако, уже через сутки оба прилюдно мирились, и все начиналось сначала.

Алексею же особенно запомнилась история, когда Горшенков как-то принес в школу какую-то очень ценную книгу, доставшуюся его родителям с великим-превеликим трудом, и, расхваставшись ею перед одноклассниками, всего лишь на несколько секунд оставил ее без присмотра.

В результате, тот день для него закончился незабываемо…

Чувствуя «белую» зависть одноклассников и с легким чувством превосходства над ними, Виталик после уроков, «на крыльях славы», пулей отправился домой, чтобы успеть до прихода родителей вернуть эту ценную книгу на ее законное место в книжном шкафу, и… о, ужас… обнаружил на ее титульном листе сделанную корявым «альбертовским» почерком следующую бесценную надпись: «Дорогому другу Виталику от дорогого друга Альберта на долгую-долгую память!».

Память об этом, действительно, еще очень долго не давала спокойно сидеть Горшенкову, так как очень болело его заднее место, старательно отутюженное отцовским кожаным ремнем.

Ну, а следующий, после этого, учебный день в их классе предсказуемо начался с дикого вопля Виталика: «Я убью тебя, Або!» и его захватывающей для многочисленных зрителей погони по школьным коридорам за убегающим от него рослым Альбертом, которому, в тот момент, было явно не до смеха.

Но… и это прошло… И приятели по парте, помирившись, снова взялись за старое.

Алексей медленно окинул взглядом всех своих рассевшихся по местам школьных товарищей.

Вот лениво зевает севший в самом конце их ряда Наирик Атабекян, всем своим внешним видом, от ухоженной прически и элегантного пиджака до модного тогда «дипломата» черного цвета, показывающий собственную взрослость и серьезность.

Рядом с ним – Саша Сличенко, высокий худощавый парень, не очень ладивший с учебой, но – верный товарищ, всегда готовый постоять за справедливость.

А это – «Сева» – Султанова Севиль, красивая, как все метисы (дети, родившиеся от брака людей разных национальностей). Самое интересное, что она, вопреки своим имени и фамилии, внешне выглядела типичной славянкой: русские черты лица, светлые волосы, голубые глаза…

Одно время (в младших классах) она очень нравилась Родионову, но ей самой всегда были симпатичны ребята постарше, «продвинутые» в современной музыке и танцах, да и, вообще, не из их школы. И постепенно у Алексея остались к ней только теплые приятельские чувства.

Лучшая подруга «Севы» – Таня Алиева – тоже очень симпатичная девушка во всем ее поддерживала, а, зачастую, была и инициатором каких-либо совместных с Севой действий.

С их мнением считались все ребята «А» класса. Они были «свои в доску», так как даже менталитет у них был максимально приближенный к мальчишечьему. Ни дать, ни взять – «анархисты» в юбках.

Своего рода другой «девичий полюс» в их классе составляли также весьма симпатичные, сидевшие за одной партой и носившие одинаковое имя, две подруги: Ира Гордеева – очень сильная амбициозная личность с претензией навязывания всем своего мнения, поскольку оно, как ей казалось, было единственно верным, и Ира Брошкина – с теми же чертами характера, но раза в два помягче, чем у своей подружки по парте.

К слову, Розов, имевший неосторожность влюбиться (в младших классах) в Гордееву, позднее сильно «влип» со своим безответным чувством к этой девочке. Его записка, написанная к ней, странным образом попала к учителю, и на «классном часе» ее зачитали перед всеми их одноклассниками.

Сергей и Ира молча стояли, тогда, с красными лицами и не знали, куда деваться от стыда. Естественно, эта история тут же дошла до их родителей, и симпатия Розова от всего пережитого постепенно «сошла на нет». Впрочем, у Сергея был легкий характер, и Алексей даже подозревал, что тот просто забыл об Ире, найдя какой-то новый объект для своего увлечения.

Розов, как обычно, сел с «Доцентом». Эта парочка в чем-то дублировала пару Виталика с Альбертом, но страдали они, все-таки, в основном, от своих громких голосов (их бас, даже при попытке говорить шепотом, можно было легко услышать в другом конце класса, не говоря уже о педагоге, чей стол стоял в паре метров от их парты) и коварных происков Горшенкова и Ахундова, сидевших неподалеку от них.

Двое последних, занимая явно более предпочтительную позицию, выбирали момент, когда учитель поворачивался лицом к доске, и наносили массированный коварный удар по Розову с Пятницким.

«Артподготовка» велась всеми доступными им видами вооружения: метанием, вручную, кусков ластика, выстрелами кусочков скатанной бумаги с помощью «школьной рогатки» – оттянутой назад тоненькой резинки, предварительно завязанной своими обеими концами на указательном и среднем пальцах, и даже посылкой «бумажных голубей», собранных по «спецтехнологии» и имевших большую точность попадания.