Посвящается Маргарите,

которая появилась сначала в романе,

а потом в жизни.

_ _ _

…не верь в это, просто наслаждайся этим.

Пит Удольф

_ _ _

…книга и лабиринт – одно и тоже…

Хорхе Луис Борхес

«… Так приготовлялся этот напиток жрецами племени, которое обитает за большим горным хребтом, к востоку от долины Мароба. С ним связана и до сих пор передаваемая из уст в уста легенда, которую я поведаю кратко.

Однажды ученик жреца бога огня, ослепленный любовью к женщине, которая никогда не смогла бы принадлежать ему, решил испросить у огненного Рагни помощи. Он стал готовить священный напиток, но, произнося заклинание, забыл ту его часть, где говорится о долях, в каких нужно было взять все составляющие золотого питья. И когда юноша вылили три четверти питья в огнь, а одну выпил сам, он упал навзничь и увидел, что где-то высоко над ним лежит ничком великан, понял ученик жреца, что видит Рагни, младшего из богов, поддерживающего жертвенный огнь на небе. Кожа у него была красная, сотни золотых глаза пристально смотрели на юношу. Он увидел, что из уст небожителя вырвалась струйка пламени, и дыхание бога донеслось до него и едва не опалило ему лицо. Рагни не шевелился, он лежал лицом вниз и поза его повторяла позу человека словно двойник в зеркале. Затем бог начал свой танец и юный маг, как марионетка повторял все движения Рагни, будто и впрямь стал зеркальным отражением бога. Вскоре причудливый танец их замедлился, Рагни снова стал неподвижен, глаза его блуждали. Перед взором бога возникали видения. Они разрастались, в них все строилось по своему особому порядку. Рагни виделись никем не созданные миры. Рагни бредил, опьяненный золотым питьем, и отделяясь от своего творца, сны бога вплетались в ткань мира. Говорят, и теперь еще можно встретить их, как прожилки слюды в гранитной породе, и при столкновении с ними…»

Страница была хрупкая как крыло мертвой бабочки. Чуть дрогнет рука, и она сломается, раскрошится. Но нужно перевернуть ее. Обычно он, поддерживая всей пятерней, как голову ребенка, приподнимал ее, затем давал себе короткую передышку, – набрать воздуха, задержать дыхание, – и переворачивал. Начинал жадно сглатывать глазами буквы, пока не прочитывал лист. Фотоаппарат лежал рядом. Он, прицеливался и щелкал разворот. Снова перечитывал последние строчки, с ужасом понимая, что вот уже сейчас нужно будет снова взять страницу за крыло и перевернуть. Изматывающая работа! А книга толстая, и когда еще кончится? Порой казалось, что не много разных книг он прочел, пролистал, снял на фотопленку, а лишь одну, бесконечно длинную, в которой есть любое слово любого языка, любая частичка мира земного и космоса. Тогда он вспоминал книги Еноха – небесных писцов, священную завесу Творца…

На этот раз он не стал переворачивать страницу, а снова и снова перечитывал последние слова. Затем выключил лампу и откинулся на спинку стула. Минутная слепота – светящиеся точки заметались перед ним в броуновском движении. Совсем стемнело, и комната надвинулась на окно, словно хотела вывернуться через него наружу. Предметы стали огромными и медленно падали на него: высокие шкафы из ореха, как панцирем покрытые темными корешками книг, старый стол с бесчисленными ящичками, в которых до сих пор неизвестно что лежит, поскольку от многих потеряны ключи, готический стул, напоминавший ему болезненного кастильского инфанта на парадном портрете в латах. Он в окружении, пойман. Из-за стола не подняться, ребра и спина болят – чертова работа! Он выкарабкался из объятий стула с подлокотниками, не в силах достаточно отодвинуть его назад.

Нужно ехать в город сдавать пленку в печать. Издатель уже давно торопит. Эта несносно большая книга «О священных напитках язычников» просто доконала его. Тяжело работать так быстро, читать постольку, с его способностью держать в голове все, когда-либо прочтенное… «И отделяясь от своего творца, сны бога вплетались в ткань мира… и теперь еще можно встретить их, как кусочки слюды в гранитной породе…» – бормотал он, бродя по дому.

Он медленно переходил из одной комнаты в другую, пока не обошел всю библиотеку. Она занимала в доме двенадцать комнат в башнях, три больших зала – по одному на каждом этаже и остальные маленькие комнатушки кроме спален, ванной и кухни с кладовой. Он входил в рамку дверного проема, и оказывался внутри очередного орехового хранилища, где сам воздух, казалось, был потемневший от времени. Везде в различных вариациях повторялась одна и та же тема: окна, составленные из небольших квадратных стекол в свинцовом переплете, письменный стол словно сказочный замок, стул с высокой спинкой. Главенствовали в каждой комнате книжные шкафы, они владели свободным пространством от пола до потолка, неизменно cтройные и величественные, как фасады готических соборов. Изредка, в узких просветах между шкафами можно было обнаружить висящую на стене картину или резное блюдо. В залах со средневековыми книгами было еще и оружие. В северной башне, в комнате под самой крышей он как обычно задержался. Здесь он сел за стол, и открыл маленькую записную книжку в белом кожаном переплете. Дневник его жены. За несколько часов до смерти она писала об осени за окном, о прочитанном стихотворении, словом, ничего серьезного, но теперь все поневоле казалось значительным… Из-за сумерек он уже не мог читать, но видел эти слова на странице, поскольку они давно осели внутри него.

Пора было ехать, он погладил белую книжку и хотел было взять ее с собой, но передумал. Каждый раз, когда ему приходилось покидать дом, у него появлялось желание забрать это все с собой, словно он не может дышать ничем иным кроме запаха страниц, словно книги, выстроенные на полках, это клетки его организма.

Внизу в прихожей, все еще думая о снах бога, он вспомнил о странной двери под лестницей и отправился туда – проверить. Но вместо двери перед ним была стена. Опять стена… а три дня назад он, выходя в темный коридор, заметил на этой стене прямоугольник, обведенный полоской света, словно пушистой желтой ниткой. Когда он дотронулся до стены, она подалась вперед и отворилась как обычная дверь. У него было только мгновенье, чтобы оглянуть комнату. Первое, что пришло ему на ум – она напоминала кабинеты средневековых безумцев, ищущих философский камень, взгляд тут же заплутал в колбах, ретортах, кусках минералов, кристаллах, и тут он глянул прямо перед собой и отпрянул в ужасе. В центре комнаты стоял стол, весь заваленный расчлененными трупами старых книг. Страницы были обезображены – порезаны ножом, кое-где на них были следы крови. Обрезки листов, отодранные корешки валялись по всему полу… Прямо перед ним возник какой-то сгусток воздуха – иначе он не мог это назвать; если бы он обнаружил такое в воде, он счел бы это большой бесформенной медузой, но в воздухе… это напоминало расплавленное стекло, которое постоянно перетекало то в одну, то в другую сторону, но все же удерживалось в неких границах. Он коснулся этого сгустка. Ощущение было приятное, сродни тому, какое испытываешь, когда, сильно разогнав автомобиль, высунешь руку в окно ладонью вперед, – чувствуешь, что в руке шевелится мягкий и упругий шарик… Однако существо – он почему-то сразу наделил его душой – видимо, напуганное или недовольное его бесцеремонностью, поспешно стало исчезать, словно утекало в проделанную в воздухе дыру, его кисть затягивало следом, но он успел отдернуть руку прежде, чем сгусток исчез. Ниоткуда взявшийся порыв ветра швырнул ему в лицо обрезки книжных страниц, слова замелькали у него перед глазами, он отпрянул назад и дверь захлопнулась перед ним. Под его пальцами теперь была стена. Гладкая стена и никакой двери. Как и сейчас.