Михаил Яковлевич Плотников принадлежал к бывшей комсомольско-партийной касте. К сорока пяти годам он успел отрастить чиновничье брюшко и обрести лицо человека, крепко выпивающего: с нездоровым цветом кожи, крупными морщинами на лбу и обвислыми щеками.

Сегодня Плотников был в ударе. Он долго разбирался с причинами медленной подготовки объектов к приватизации, кричал на нерадивых, делал замечания, ставил на вид. Короче говоря, Плотников был в полном упоении от возможности саморазрядиться, которую изредка представлял скучный бюрократический процесс.

Иногда он поглядывал на Красовскую, формально не подчинявшуюся ему, но любившую бывать на таких совещаниях. Екатерина Евгеньевна в свои сорок лет выглядела эффектно. Она была брюнеткой с правильными чертами лица, хорошо сложенной, длинноногой, любительницей носить короткие обтягивающие юбки. Лицо этой опытной дамы совсем не портили очки, придававшие ей вид девочки-отличницы, попробовавшей что-то запретное.

Плотникова с Екатериной Евгеньевной связывали непростые отношения – они были любовниками, причем инициатором здесь выступила сама Красовская. Она соблазнила его в этом же кабинете, где проходило совещание, и отдалась прямо на рабочем столе посреди бумаг и планов приватизации, подписанных самим Чубайсом. Застигнутый врасплох столь неожиданной инициативой чиновницы, Плотников не смог сразу переключиться на интим. Обнимая ей, целуя, занимаясь сексом, он продолжал громко высказываться о том, как лучше провести приватизацию заводов Уральска, как больше заработать на этом. А Красовская только твердила в ответ: «Да, да, да!»

Со стороны казалось, что он диктовал кому-то тезисы к выступлению на очередном производственном собрании, и секретарша, одиноко скучавшая в приемной, не смогла заподозрить шефа в непристойности.

Закончив совещание, Михаил Яковлевич отпустил подчиненных и попросил Красовскую остаться.

– Ну что, Катюш, пойдем в комнату отдыха? – ласково предложил он, когда все вышли.

Красовская невольно кинула взгляд за спину председателя, где в отделанной полированными древесными плитами стене едва виднелась дверь в кабинет, предназначенный для отдыха руководителя после утомительной работы. Там стояли кожаный диван с креслами, телевизор, в шкафу имелись чайный сервиз и хрустальные рюмки. Холодильник всегда был наполнен набором жаждоутоляющих напитков: минеральной водой, коньяком и водкой.

– Погоди, Миша, – Красовская не торопилась устраиваться на кожаном диване, – с этим успеется. У нас недавно проводился конкурс по продаже трех магазинов. Представляешь, вскрываю один из конвертов с предложением участника, и, думаешь, что нахожу?

– Доллары? – брови Плотникова прыгнули вверх.

– Какие доллары? Вскрываю конверт, достаю бумагу, а там фига нарисована.

– То есть как фига? Кукиш, что ли?

– Какой-то юморист вместо того, чтобы предложить свою цену, нарисовал нам фигу, мол, не дождетесь. Представляешь? – Красовская изобразила возмущение, хотя на самом деле ей было смешно, и она с удовольствием рассказывала знакомым об этом курьезном случае.

Плотников нахмурился, собрав морщины на лбу.

– Провокация! Недобитые красные хотят дискредитировать идею приватизации, об этом Анатолий Борисович еще в прошлом году говорил. Но мы не позволим! Ты милицию вызвала? Надо провести следствие, проверить по бумагам, кто подавал заявку. А потом этих деятелей хорошенько прижать, чтобы другим неповадно было.

Он коротко и энергично выругался матом.

– Ты думаешь, мы не посмотрели, от кого поступила заявка? – хмыкнула Красовская. – Сделали в первую очередь! Фирму никто не знает, хозяин неизвестен.

Она достала ментоловую сигарету, картинно закурила, отставляя локоть чуть в сторону. Плотников повел толстым носом, вдыхая аромат сигареты – сам-то он бросил курить почти два года назад – осведомился удивленно:

– А деньги он заплатил за участие в конкурсе? Разве не жалко выкидывать их на ветер?

– Ты будешь смеяться, но произошла техническая ошибка. Как мы уточнили, он денег не вносил, но был допущен.

Плотников задумался.

– Странный случай. Надо, пожалуй, подключить наш отдел безопасности, чтобы все проверили как следует. Думаю, здесь не обошлось без помощи со стороны твоих сотрудников. Я договорюсь с председателем Фонда, чтобы он разрешил моим людям поработать. Милицию вы не вызывали?

– Нет!

– Пожалуй, правильно сделали. По городу сразу пойдут слухи, насмешки, докатится еще до представителя президента Дергачева.

– Может, в ФСК сообщить? – предложила Красовская, чтобы показать свою озабоченность.

Михаил Яковлевич недовольно посмотрел на нее и поморщился.

– Московское начальство их не любит, – многозначительно пояснил он. – Когда создавали отделы безопасности в структурах Госкомимущества, чекисты хотели прикомандировать своих сотрудников. Анатолий Борисович выступил резко против, и теперь мы сами себе хозяева, без ненужных соглядатаев. Хотя меня они все же обхаживают.

– В каком смысле? Хотят вытащить информацию или, как сейчас пишут, сделать агентом?

– Ты, Катюшка, начиталась всякого литературного мусора. Нет, хотят пристроить у меня своего человека, но я сопротивляюсь. С другой стороны, может, лучше согласиться? Все-таки стукач будет на виду, под моим присмотром, а то вычислять, кто именно тебя закладывает, дело непростое, хлопотное. Однако заболтался я с тобой. Пойдем, что ли?

– Подожди еще немного. Хотела с тобой посоветоваться. У нас скоро новый конкурс, на продажу выставлен спиртзавод.

– Знаю, в Сельмашевском поселке. И что?

– На него есть хороший покупатель…

– Погоди, погоди!

Плотников приложил указательный палец к губам и показал Красовской на дальний угол большого кабинета, где стояло два стула, а между ними столик с графином воды, двумя стаканами. Екатерина Евгеньевна затушила сигарету, и они сели там, продолжая дальнейший разговор вполголоса.

Уральск, территория Центрального городского парка, 19 мая, 15:25

– Граждане, господа, товарищи, куплю чеки за хорошую цену!

Молодой парень в потертых джинсах и спортивной куртке стоял возле киоска с детскими игрушками и курил. Иногда он отрывался от своего занятия, и тогда проходившие по дорожкам городского парка люди слышали его хрипловатый от долгого курения голос:

– Куплю чеки, куплю чеки!

Потом парень снова затягивался сигаретой, изредка поправляя висевшую на груди картонную табличку с надписью черным фломастером: «Куплю приватизационные чеки (ваучеры). Дорого». На лице его надолго поселилась скука.

Во второй половине мая уже было довольно тепло. Холод, наконец, отпустил, и народ скинул тяжелые куртки и кепки, теплые шарфы и береты. На деревьях городского парка только-только распустились маленькие ярко-зеленые листики, еще не успевшие покрыться серой уличной пылью. Молодой скупщик чеков, не прекращая своего занятия, невзначай поглядывал на стоявших в разных местах парка таких же, как он, менял. Впрочем, эти люди не только обменивали чеки на деньги. Они меняли рубли на доллары, скупали золото и золотые часы.

Милицейские наряды, которые иногда заглядывали в парк, не обращали на скупщиков никакого внимания: за все было уплачено, место куплено, общественный порядок никто не нарушал. Милиционеры чинно, по двое, прогуливались по дорожкам, весело поигрывая черными дубинками, болтавшимися на поясе.

Рядом со скупщиками чеков на скамейке пристроил аппаратуру скрипач – молодой мужчина, смуглый, как цыган, в черных штанах, заправленных в сапоги, расшитой красными нитями белой рубахе и надетой поверх кожаной жилетке. Он играл на скрипке известные мелодии, играл неплохо, и люди останавливались послушать, вставали полукругом. Некоторые бросали в положенный на скамейку картуз разные монеты, а кто-то клал и бумажные рубли. Звуки скрипки, усиленные двумя динамиками, плыли над городским парком, придавая своеобразный колорит солнечному весеннему дню.