Но даже если бы и не эта страшная опасность — сложно представить себе, как мы сможем преодолеть такое расстояние пешком, учитывая, что с нами Миро, у которого нет даже коляски — его мне придется нести на плечах.

У нас был с собой спутниковый телефон, по которому можно связаться с Олтеницей. Однако Альянс не проводил спасательных операций на нежилой территории, о чем нам несколько раз напомнил начальник поста при выезде из города. Расписавшись в журнале, мы согласились с тем, что осознаем все опасности и отправляемся наружу на свой страх и риск.

На пустоши, и без того увязшие в туманных сумерках, быстро наползала темнота. Сейчас, кажется, уже почти девять вечера. Не пройдет и получаса, как вокруг будет кромешная тьма.

— Нам надо вытащить отсюда этот драндулет и заставить его ехать, — решительно заявил я, поднимаясь и обернувшись к Петру. — Иначе эти люди найдут нас и прикончат!

— Без тягача не вытащишь, — с сомнением покачал головой Харон, окинув безнадежным меланхоличным взглядом накренившийся автомобиль. — Он тяжелый. Мне придется быть за рулем, а ты один на горку не вытолкаешь.

— Я один толкаю как двое. Иногда как трое, — хрустнув плечами и сняв с лица мешающий дышать респиратор, заявил я.

— Все равно не сдюжишь.

— А мы все-таки попробуем! — вскрикнул я, разозлившись. — Давай-ка, поднимай свою задницу! Если бы ты вел машину нормально, у нас бы сейчас не было этой проблемы!

— У нас не было бы этой проблемы, если бы вам не понадобилось сюда переться…

— Я плачу тебе за это пять штук, — напомнил я с нажимом, угрожающе надвигаясь на водителя. — А вдобавок еще и спас твою шкуру, пока ты хныкал и готовился целовать этим ублюдкам пятки. Русский ты, говоришь? А ну живо встал на ноги!

Угрожающий тон подействовал — водитель, не став больше спорить, отправился за руль.

Затея, однако, показалась мне практически безнадежной. Я не соврал насчет своих сил — годы напряженных тренировок с железом не прошли даром. Но в одиночку вытолкать на крутую горку джип весом в тонну, колеса которого глубоко увязли в грязи — это задача непосильная для одного человека. Петр газовал, забрызгивая все вокруг влажной грязью. Я отчаянно скрежетал зубами и матерился, чувствуя, как вздувается от напряжения каждая жилка.

— Эх, жаль, я не могу помочь, — обессиленно лежа на земле, бормотал Мирослав.

Мужик за рулем вновь припомнил слова молитвы.

— Ну, давай! — ревел я, словно носорог, практически зарываясь напряженными ногами в вязкий грунт и стараясь изыскать в резервах своего организма еще хоть какие-то запасы сил.

Эта история могла бы окончиться плохо для всех нас. К счастью, небеса, похоже, таки услышали молитвы угрюмого Харона. А может я, подстегиваемый отчаянием, выжал из себя усилие, которое прежде никогда не давалось мне в тренажерном зале. Так или иначе, колеса вездехода наконец вырвались из грязи и он, натужно взревев, выбрался назад на проезжую часть.

Из моих легких еще секунду по инерции рвался воинственный рев, который пережил в ликующий победный крик. Глаза заливал пот, сердце радостно билось в груди, легкие натужно перекачивали через себя литры не слишком чистого воздуха… неважно. Мы сделали это! Мы будем жить!

— Поверить не могу! — ахнул сидящий на земле Мирослав, восторженно захлопав в ладоши и даже забыв, казалось, о своем ранении. — Братишка, да ты просто монстр какой-то! Этому Молотильщику еще повезло, что он уполз с ринга живым.

Я за секунду осушил половину протянутой Петром бутылки воды, а вторую половину вылил себе на голову. Я весь промок от пота и был забрызган летящий из-под колес грязью, но был, кажется, счастлив.

— Давайте-ка в машину, — велел я. — И веди в этот раз нормально, лады?!

***

Мы вернулись в Олтеницу около одиннадцати вечера, под мелким моросящим дождем. Я устал, и на обратном пути помалкивал, борясь со сном. Я чувствовал себя ответственным за возврат этой сумасбродной экспедиции, затеянной мною, домой, не рисковал закрыть глаз и доверить нашу судьбу Петру. Мирослав на заднем сиденье посапывал. Хорошо, ему-то как раз отдохнуть сейчас полезно. Когда из темноты вынырнули контуры первых хозяйственных построек, окружавших город, мышцы моего лица ощутимо разгладились от облегчения.

— Что это с вами? — с тревогой осматривая пулевые отверстия на автомобиле, осведомился начальник КПП на въезде в Олтеницу (тот самый, что выпускал нас). — Попали в переплет?

Петр угрюмо молчал, вопросительно посмотрев на меня, мол, сам объясняй.

— Думаю, это были «славяне», — объяснил я офицеру. — Напоролись на них около сгоревшего храма под Генераторным. Мы едва унесли ноги.

— Я же говорил вам! Наши куда соваться! Черт, да вам повезло, что вы все целы и невредимы!

— Не совсем невредимы. В Мирослава попали. Ему нужно в больницу.

— Дима, ты чего, не надо! — хриплым спросонья голосом запротестовал Миро. — Это царапина, ничего страшного. У нас там знахарка есть, она мне сделает припарки…

— Никаких знахарок! — отрезал я, и спросил у офицера. — Больница все там же, на прежнем месте?!

— Да, — кивнул начальник поста. — Но там без денег палец об палец не ударят.

— С этим разберемся.

— И вот с этой бандурой мы тебя не пропустим, — офицер кивнул на автомат Калашникова. — Ты же вроде без него выезжал, нет? В журнале не записан…

— Это трофейный.

— Хм. Все равно надо сдать в камеру хранения. Гражданским в черте города носить оружие запрещено. Можешь забрать его при выезде, заплатив пять евро за каждые сутки хранения, или можешь продать нам.

— Как угодно, забирайте! — я охотно избавился от автомата. — Петр, вези в больницу!

— Ты обещал три тысячи, когда вернемся, — угрюмо проворчал Харон. — И еще стекло разбито…

— Какое нахрен стекло?! — разозлился я. — В больницу вези, я сказал! Получишь свои три штуки, как приедем.

Водитель неохотно направился вверх по центральной улице. В зеркало заднего вида я видел, как бойцы на КПП переговариваются, глядя нам вслед, и, кажется, офицер передает что-то по радиосвязи.

— Дима! — Миро схватил меня за плечо. — Не глупи! Не надо мне в больницу! Давай лучше в табор, если не хочешь много всего объяснять людям из контрразведки…

Взглянув на брата, я смог убедиться, что он бледен и слаб. О том, чтобы доверить его какой-то чокнутой цыганке и оставить без нормальной врачебной помощи, не могло быть и речи.

— Ни о чем не беспокойся, — улыбнулся я.

Всего лишь за час я обеднел на семь тысяч евро. Три тысячи, как договаривались, я перевел на личный счет Петра, едва он остановил нас у приемного отделения олтеницевской больницы. Мужик больше ничего не бормотал насчет компенсации за разбитое стекло, но и «спасибо» никто из нас другому не сказал. Так и расстались. Еще четыре тысячи мне пришлось заплатить дежурному врачу за то, чтобы Мирославу качественно промыли и зашили рану, обеспечили его всеми необходимыми медикаментами и круглосуточным уходом в чистой палате.

— Мы дали ему снотворное. Он будет спать до утра, — сообщил мне врач, выйдя ко мне из операционной, когда было уже за полночь. — С ним все в порядке, ранение для жизни неопасно.

Я слушал его, отчаянно борясь со сном — глаза то и дело слипались, а голова норовила упасть на грудь. В руках я держал свою серую спортивную куртку из одного из стоковых магазинов Сиднея, очень грязную и местами промокшую от крови. То и дело пробегавшая по коридору медсестра настояла, чтобы мою рану от стекла на левой руке промыли, замазали зеленкой и забинтовали. Кроме этого, ко мне никакого внимания здесь не проявили.

— Вам бы сейчас отправиться спать, — вздохнул врач, с сожалением глядя на меня.

— Я так и собираюсь сделать. Где у вас здесь отель?

— Ближайший — в двух кварталах вверх по улице. Гостиница «Бухарест». Но вначале я должен сказать, что у нас за дверьми отделения военные, которые хотят поговорить с вами.