Квартиры одинаковые: две комнаты по девять метров каждая, прихожая, туалет и ванная. Две двухэтажные кровати для четырех человек на комнату. Один шкаф на всех с разделением полок, открыв который, я убедился, что за личное пространство придется еще повоевать. Завтрак с семи до десяти, обед с часу до трех, ужин с пяти до семи. Окошко выдачи открывается ровно в назначенный час и закрывается по графику, даже если в него стоит очередь от самых дверей. Не успел – ходи голодный. Спасибо, что предупреждают заранее о такого рода вещах, первые дни без части полученной на распределении информации дались бы еще труднее. Попав в колонию, я понял, что именно здесь придется выживать, а вот дома у меня все было в порядке. Была работа, крыша над головой, да, денег не хватало, но временами я мог позволить себе купить что-то, сейчас и здесь такого не будет.
Я хотел добиться лучшей жизни, хотел показать людям, что они способны на большее и достойны иного, а получилось все наоборот. Подвел и погубил целый город, благо в живых не осталось людей, знающих о моей роли в мятеже. Стоит попавшим сюда вместе со мной догадаться, кто виноват, и я пожалею, что монстр с пистолетом не прострелил мне голову. Вот же угораздило, не ту блондинку послушал, ой не ту.
Первую ночь работать было особенно тяжело, ведь я не спал целый день, и не успел как следует отдохнуть перед назначенным часом. По распорядку от меня требовалось находиться на главной улице и ждать гвардейцев. Так и случилось: нас собрали, выстроили, заковали в кандалы и ровным строем повели за пределы колонии к шахтам. Весь путь запомнить не удалось, но я успел отметить выложенную ровным асфальтом дорогу с оградой по обе стороны. Она вела строго от пункта А в пункт Б, без возможности свернуть куда-либо. Оказавшись на месте и получив указания, взялся за дело, но через первые полчаса понял, что руки дрожат от усталости, дыхание участилось, а голова начала раскалываться от нехватки воздуха. Не знаю, как я, привыкший работать в офисе и отправлявший целыми днями телеграммы, пережил ночь физического труда в нечеловеческих, по моим меркам, условиях. Никто из заключенных со мной не разговаривал, не делился опытом и не пытался помочь. Только гвардейцы отдавали команды, следили и контролировали.
Ничего, кроме погрузки камней и земли на тележки сегодня мне не поручили. Их требовалось вывозить и сваливать снаружи, освобождая в шахте столь необходимое место. Увидев, что мне с трудом удается дышать из-за стоявшей повсюду пыли, выдали респиратор, но он не помогал. В конце смены болело все – руки, ноги, поясница, шея. Вернувшись в комнату, упал на кровать и отрубился в ту же секунду, даже не успев раздеться и не обратив внимания на отсутствие постельного белья. Все это казалось такой мелочью, не требующей внимания. Выспаться все равно не удалось. Холод и жесткость матраса заставляли ворочаться каждый раз, когда я ощущал, что бедро или целый бок начинают болеть еще больше. Открыв глаза, заставил себя подняться и понял, что каждое движение дается с неописуемым трудом.
Горячей воды в трубах уже нет. Ее давали с семи утра и пока не кончится определенный на каждый дом резерв. Умывшись в холодной и наскоро приняв душ, закутался во всю свою малочисленную одежду. Пока соседей по комнате нет, решил своровать у них запасные штаны и белье, сразу нацепив их на себя для сохранности и тепла. Все честно, они конфисковали мою, новую, только что выданную, а я забрал их. Часы в коридоре показывали обеденное время, и я решил попробовать посетить столовую. Если очередь будет не очень большой, есть шанс получить порцию горячей еды.
Дойти до павильона раздачи мне не удалось. Стоило оказаться за пределами здания и звук приближающегося вертолета заставил вздрогнуть и остановиться прямо посреди улицы. Моему примеру последовало еще несколько человек, они смотрели вверх и пытались увидеть, откуда приближается транспорт. Разглядеть вертолет удалось сразу, он шел на посадку в нескольких метрах от главных ворот. Судя по реакции, такое здесь происходило не часто и вызвало любопытство и интерес со стороны заключенных. Дежурившие на стене гвардейцы замерли и тоже наблюдали за посадкой. Тут из главного административного здания вышел офицер, проводивший мое распределение в сопровождении четверых гвардейцев. Я сразу узнал его, мужчине было далеко за сорок, седая борода и волосы, выбившиеся из-под форменной шапки. Теплая куртка не скрывала его широкой груди, человек держал себя в физической форме и вполне мог дать отпор любому заключенному, что решит бросить ему вызов.
Следовавшие за ним гвардейцы поспешили вперед и принялись расчищать дорогу, разгоняя застывших на ней людей в стороны. Прекрасно понимая, что любопытство не позволит мужчинам покинуть улицу и не наблюдать за происходящим, они и не требовали полностью уйти, а на тех, кто не мешался, вообще не обращали внимания. Очнувшись при их приближении, я поспешил перебежать улицу и остановился возле входа в павильон, продолжая наблюдать за процессией. Из проема высунулись несколько человек, пытавшихся понять, что происходит.
Добравшись до стены, офицер дал команду и остановился посередине, поставив руки на пояс, всем своим видом показывая решимость и уверенность. Вертолет окончательно приземлился и выключил мотор, а ворота дрогнули и начали открываться. Всматриваясь в фигуры по ту их сторону, я с ужасом сделал шаг назад и врезался в стену павильона питания. Напротив офицера стоял закованный в кандалы и окруженный четырьмя гвардейцами мужчина. Черный деловой костюм, кожаное пальто, волосы стянуты в хвост на затылке. Без трости и пистолета узнать его оказалось не так просто, но я узнал. Узнал по шраму, идущему из-под ворота рубашки вверх и заканчивающемуся около скулы. Он стягивал кожу, делая лицо отталкивающим. Стоило ему переступить границу колонии и, ужасно хромая, подойти к офицеру, ворота принялись закрываться. А я стоял, пытаясь не упасть от страха.
Кандалы на руках только что прибывшего человека говорили о его причастности к заключенным, а не солдатам. Неужели его наказали и приговорили к пребыванию здесь за те зверства, что парень творил в городе, убивая без суда и следствия всех, кто попадался ему на пути? Если это так, то я даже рад тому, как работает наше правосудие и исправительная система. Офицер о чем-то говорил с ним какое-то время. С моей позиции ничего слышно не было, кроме шепота людей из павильона.
– Неужели, это и правда он? – раздался низкий мужской голос где-то у меня за спиной. Только эти слова удалось расслышать в общем гаме, стоявшем внутри помещения, наперебой со звуками ударяющимися о посуду приборов.
– Глазам поверить не могу, лично Его Высочество принц Рейнхард, – второй голос, более высокий и взволнованный. Услышав произнесенное им имя и титул, я медленно сглотнул ком в горле. Мне стало дурно от одной мысли, кто именно повинен во всех смертях на улицах родного города. Голоса что-то обсуждали, но я отошел от двери на негнущихся ногах, пытаясь прислушаться к другому разговору, происходящему между принцем и офицером. Чем ближе подходил, тем больше внимания со стороны гвардейцев вызывал, пришлось свернуть между зданиями и сделать вид, словно ищу нужную дверь, осматривая стены. Слов разобрать так и не удалось, и я разочарованно вздохнул. Зато отчетливо увидел, как офицер снял кандалы с принца и мимолетно пожал ему руку. Развернувшись, он в сопровождении гвардейцев направился обратно к зданию администрации, оставив нового заключенного в одиночестве посреди улицы.
Вспомнив, для чего вышел из дома, я собирался вернуться к павильону с кухней, но краем глаза заметил движение и замер. С другой стороны дороги прямиком по направлению к принцу шел парень, и к своему ужасу, я узнал и его. И дня не прошло с моего прибытия в колонию, а уже встретил знакомых, какая прелесть. Дезер, муж моей сестры, стремительно направлялся целенаправленно к Рейнхарду и его настрой меня только напрягал. Раз парня не оказалось среди тех, с кем доставили меня, то он должен был поступить раньше. Насколько? День, два? Поспешив вперед, хочу успеть перехватить шурина прежде, чем он совершит огромную ошибку, но не успеваю на долю секунды.
