Я стояла и держалась за ручку и меня накрыла паника. Оказывается, она была все время, только я не хотела ее замечать.

Человек в панике, уже не человек. Он не может думать и действовать разумно.

Я старалась дышать так как учили на йоге. На четыре счета вдох, на восемь выдох.

Дыхание меня успокоило. Я села на полку и обнаружила, что соседка моя не спит.

– Что-то случилось? Мы уже приехали? – она села под одеялом.

Крупные серьги закачались. Как ее уши выдерживают такой вес?

Я тут же одернула себя. Какие серьги? Какая разница как они там держаться.

Соседка так и смотрела на меня с ожиданием.

– Я не знаю. Проводница сказала, спрятаться и никому не открывать. Мы стоим уже около двух часов. Сначала кто-то бегал, потом затихло вроде все.

– Наверное, стоит сходить узнать, почему мы так долго стоим. – произнесла женщина и встала.

– Не надо. Вы не видели проводницу. Она была в ужасе. И говорите шепотом. То, что здесь происходит. Неужели вы не чувствуете?

Я действительно чувствовала давление. И ощущение ненормальности происходящего не проходило.

– Не нужно никуда идти, – произнесла я еще раз.

Женщина недовольно скривилась, но села. Почувствовала, наверно, что я не дам ей это сделать. Вплоть до физических действий.

Вообще на меня это не похоже. Обычно я очень спокойная и скорее ведомая. Не люблю принимать решения и нести ответственность за других людей.

Но иногда, в моменты, когда все теряются я могу взять бразды правления в свои руки и тогда во мне просыпаются такие силы, что меня начинают слушать все вокруг.

– Давайте хоть штору поднимем, – с вызовом и обидой произнесла соседка.

– Да вы что, – я кинулась к окну и прижала край, который та было начала поднимать, на место. – А если кто-то снаружи стоит?

– Да кто стоит? Что вы несете? Может у проводницы деньги не сошлись, или украли у пассажира что-то, а вы переполошились.

Она явно было возмущена тем, что я смею ей перечить. Женщине было уже около шестидесяти лет. И ее задевало то, что я позволяю себе ей перечить. Это действительно было странно. Потому что в течении вчера я во всем с ней соглашалась.

Мне тоже не особо это нравилось, но что поделаешь. Возможно, от этого зависела наша жизнь.

– Вы не видели ее глаз. Вы не слышали, какая тут была беготня. Вы не понимаете, произошло что-то страшное.

Я отчаянно пыталась донести, что нам нужно затаиться.

Стояла тишина. Мы не двигались и не разговаривали. Даже не смотрели друг на друга.

Минут через пять я решила, что все-таки можно выглянуть. Неизвестность начала тяготить сознание. а темнота давила не хуже бетонной плиты.

– Я хочу выглянуть в окно, – произнесла я негромко.

– Вы же говорили, что этого делать нельзя.

Вообще то я говорила, что нельзя окно открывать, про выглядывание не было ни слова, но спорить не стала.

– Говорила, но совсем в неизвестности уже невозможно. И давайте как-нибудь будем на одной стороне. Итак, не понятно, что происходит. Я немного отодвину штору и посмотрю.

Соседка махнула рукой в сторону окна, как будто приглашала меня пройти за столик и отвернулась.

И чего она так себя ведет, столько напыщенности. И на меня свысока смотрит. Что за попутчица мне досталась.

Ладно, какая есть уже.

Я глубоко вдохнула и немного отодвинула шторку. На улице было все так же темно, но снег не давал опуститься совсем уж кромешной тьме.

Выглянув, я тут же отпрянула. Вернула на место шторку.

Выдохнула и посмотрела на соседку.

– Там какой-то мужик с автоматом, – шепотом произнесла я. – Он стоял спиной, только собирался поворачиваться. Вряд ли видел меня.

– Что? Вы меня разыгрываете? – у нее сделалось надменное лицо.

И я подумала, а не профессор ли она часом? Очень уж она себя вела похоже.

– Блин, да какая разница, – произнесла я вслух.

Женщина посмотрела на меня тем самым взглядом, которым профессора старой закалки, смотрят на нерадивых студентов.

Я мотнула головой и произнесла:

– Вы действительно думаете, что я буду шутить так? Мы стоим неизвестно где. Это не станция. Лес подходит вплотную к дороге. В вагоне стоит тишина, проводница с безумными глазами, беготня до всего этого и еще мужик с автоматом.

Дочка заворочалась под одеялами. если она сейчас проснется, все мы пропали.

“Профессор” подумала о том же. Я впервые увидела страх в ее глазах. Ну надо же, ничто человеческое ей не чуждо. И тут же одернула себя. Сколько можно уже. Все люди ведут себя по-разному в стрессовых ситуациях.

– Если вдруг Маринка проснется и заплачет, лезьте на третью полку. Вон ту багажную. Я положу одеяла, и они вряд ли полезут Вас искать, – произнесла я.

– Хорошо. Но я надеюсь с Вами ничего не случится.

– Я тоже на это надеюсь, – хмыкнула я.

Нервы. Хорошо хоть не рассмеялась. А то со мной и такое могло быть.

Чтобы не допустить неприемлемых реакций, я встала и взяла рюкзак, в котором лежали разные дочкины принадлежности. Покопавшись в нем, я достала фруктовую пюрешку, как только проснется сразу же засуну ей в рот. А там уже и плакать ей нечего будет.

Вообще удивительно как долго она спит.

Закрывая рюкзак, я почувствовала, как кожа покрывается мурашками. Организм отреагировал раньше, чем я могла осознать. Еле уловимый шум. Может показалось?

Показалось ли или кто-то действительно поднимается в вагон. Дочка перевернулась на другой бок и затихла. Я выдохнула и выпрямилась.

Тук-тук-тук… негромкое постукивание.

Не показалось. Кто-то действительно забирается в вагон. Звук открываемой двери.

– Наверное, тот все-так заметил вас в окне, – прошептала соседка.

– Не мог он увидеть. Молчите, – я махнула на нее рукой.

Шаги медленно приближались.

Я легла к дочке и обняла ее, чтобы ей было комфортнее. Шаги были отчетливо слышны. Все ближе к нашему купе. Еще шаг и как раз напротив двери. И вдруг шаги прекратились. Если он сейчас начнет дергать ручку мы пропали. Маринка точно проснется и испугается. А испугавшись, заплачет.

Соседка застыла. Только губы еле уловимо шевелились. Наверное молиться.

Я тоже закрыла глаза. Через мгновение шаги возобновились. Он простоял возле купе не больше минуты, но мне они показались вечностью.

Маринка пока еще не проснулась. Я убрала руки от дочки и взяла телефон. Хм. Надо реже его трогать, а то сядет.

Соседка села и тоже достала свой телефон.

– У Вас много зарядки еще? – спросила я.

– Да. Я так часто телефон не беру, – осуждение в ее голосе было какое-то не настоящее. Как будто она просто говорит по привычке.

– Надо беречь батарею.

– Связи все равно нет.

– А вдруг мы сейчас поедем? Надо ж будет отписать своим родным, что поезд задерживается. Хотя вряд ли мы поедем куда-нибудь. Но связь в любом случае пригодиться. Когда мы дойдем до места, где она есть.

– Вы знаете, я что-то тоже уже не верю, что мы поедем. Подозрительно тихо в вагоне. Как будто кроме нас и нет никого. Вы говорили, что был шум?

– Да.

– Так может произошла какая авария в поезде и всех эвакуировали. А про нас в спешке забыли? А автоматчик это полиция была.

Я задумалась, очень хотелось поверить в это, но…

– А как же проводница?

– Так напугалась, может напортачила чего. Она ж еще студентка. Молодая-ветер в голове.

Я не знаю, как нужно накосячить, чтобы появился такой ужас в глазах.

Больше ничего не происходило. Мы сидели, вслушиваясь в тишину. Но как только за неизвестным закрылась дверь вагона, тишину ничто не нарушало. Спустя пятнадцать минут безмолвия, я произнесла:

– Хочу еще раз выглянуть в окно.

Аккуратно протиснувшись между полкой и столиком, я отодвинула край занавески. Было уже более-менее светло. Рядом с поездом, насколько хватало глаз, никого не было.

– Нет никого.

– И что это значит?

– Я думаю, уже можно выйти. Как-то нет ощущения опасности больше.