в котором буржуазной интеллигенции предстоит дать себе отчёт относительно требований и интерпретаций, таких, какие только и могут обеспечить ей в сегодняшних обстоятельствах активное вмешательство в жизнь и влияние на неё, в отличие от привычной произвольной и бесплодной деятельности221.
Хотя ни единого номера так и не вышло в свет, этот замысел заслуживает внимания как феномен художественной политики, типичный для периода, предшествующего нацистской диктатуре и значимый не только в связи с дружбой Беньямина и Брехта. Парадоксально, эстетические и политические взгляды художников и интеллектуалов, придерживавшихся левых убеждений, раскрываются в материалах нереализованного плана лучше, чем во многих опубликованных документах222. Krise und Kritik стуит рассматривать в контексте других хорошо изученных групп и журналов того времени. Анализ проекта также позволяет избежать предвзятого мнения о взглядах Беньямина. Судя по дискуссиям, связанным с журналом, вовлечённый в политику, готовый принять участие в повседневной борьбе Беньямин отнюдь не забыл своих изначальных «метафизических» стремлений. Скорее следует говорить о том, что и отношение Беньямина к актуальным событиям также зиждилось на характерной для его раннего периода строгой философской позиции, в основе которой – созерцание феноменов и углублённый анализ текстов.
План журнала словно увеличительное стекло сфокусировал интенции Беньямина и Брехта в одну точку. В связи с этим замыслом они выработали позиции в области политики, художественной теории и художественного мастерства, послужившие отправным пунктом их дискуссий с 1931-го по 1938 год. Но ни прежде, ни после не было стольких оснований надеяться на практическое воплощение намеченных перспектив.
Момент, когда казалось, что вскоре можно будет перейти от планирования к осуществлению, всего несколько недель отделяли от прошедших 14 сентября 1930 года выборов в немецкий Рейхстаг. Сенсационный прирост голосов, отданных за нацистов – с менее миллиона в мае 1928 года до почти шести с половиной миллионов в сентябре 1930 года, – был не просто предупреждением о приходе национал-социалистов к власти. Рассказывают, что на следующий день после выборов Лео Лёвенталь сказал остальным сотрудникам Института социальных исследований: «Мы не можем здесь больше оставаться, нужно готовиться к эмиграции»223.
Опасность установления фашистской диктатуры была всего лишь крайним выражением ситуации, повсеместно характеризуемой как «кризис» – ни одно другое слово не употреблялось в те годы столь часто. Напряжённое положение в сферах политики, экономики и культуры давало к тому множество поводов. Мировой экономический кризис достиг в Европе пика летом 1930 года; в Германии количество безработных выросло за год с менее чем двух до более четырех миллионов. Весной пало коалиционное правительство Германа Мюллера и был распущен Рейхстаг; множились забастовки, демонстрации, уличные столкновения, были приняты чрезвычайные меры. Согласно «Декрету против радикалов», принятому в январе 1930 года, государственные служащие, признанные неблагонадежными, не могли занимать ответственные должности. Открыто заговорили о нарастающей фашизации.
Страница дневника Армина Кессера с вырезкой из газеты Tempo от 3 марта 1931, анонсирующей выход журнала Krise und Kritik
Интеллектуалы и художники страдали от кризиса не только в связи с высоким уровнем безработицы. Нередко запрещались театральные постановки, а цензура в печати усиливалась. Характерно, что к слову «кризис» прибегали независимо от политической ориентации. Идеологи набирающего силу национал-социалистического движения также пользовались им, говоря о проявлениях «кризиса культуры, оказавшегося при пристальном рассмотрении кризисом общества»224.
Критическая ситуация в общественной жизни побудила группу авторов задуматься о самостоятельном издании журнала, чтобы способствовать осознанию собственной ситуации и усилению своего влияния на общественную жизнь. Krise und Kritik объединял различные движения мысли; никто не может быть назван единственным автором идеи. Первоначальным толчком были беседы Беньямина и Брехта после их сближения в мае 1929 года. В записной книжке, начатой в тот месяц, Брехт записал название Kritische Blдtter [Критический бюллетень], непосредственно связанное, как и помещенный там же «План журнала», с более поздним меморандумом Krise und Kritik, написанным Беньямином225. Возможно, именно с этими мыслями Брехт писал Бернарду фон Брентано, берлинскому корреспонденту Frankfurter Zeitung, 2 июля 1929 года: «Нам всё же надо поговорить о журнале. Я вижу всё больше возможных сотрудников!»226
Развитие проекта отражено в письмах Эрнста Ровольта своему автору, Бернарду фон Брентано, в 1930-м и 1931 го дах227. Идея приобрела более определенные очертания в течение нескольких недель лета 1930 года. Ровольт её поддержал, он прочил в руководители Герберта Иеринга, берлинского театрального критика, печатавшегося, как и Беньямин с Брехтом, в его издательстве. В письме Брентано от 25 июля 1930 года Ровольт уже советовал быть сдержаннее: «Вероятно, журнал Иеринга придется отложить, времена очень уж паршивые для подобных начинаний». Ещё через шесть недель издатель по-прежнему считал, что периодическое издание находится «в самом зародыше, как и прежде», «всё к настоящему моменту очень неопределённо». «Необходимо обсудить всё при встрече и подробно». Это не мешало Ровольту высказывать в письме Брентано весьма определенные идеи относительно облика, содержания и авторов журнала:
Объем будет 32 страницы, формат как у Das Tagebuch, набор простой, без претензий, почти как у научного издания; необходимо сосредоточиться на литературных темах, возможно, включая немного театральной и кинокритики. Весь журнал должен заполняться пятью-шестью постоянными сотрудниками. Вряд ли понадобится так называемый редактор. Формированием номера займётся, вероятно, Франц Хессель; издательских расходов на секретариат и прочее нести не придется; каждый выпуск будет распространяться, скорее, как брошюра, хотя, конечно, можно будет оформить и подписку.
Основными авторами будут Беньямин, Брехт, Иеринг и Вы. <…>
Беньямин, Иеринг и Брехт готовы участвовать в принципе. Главное – сотрудничать только с авторами, придерживающимися, как нам известно, ярко выраженных левых взглядов, чтобы все статьи писались с этих позиций.
Обсуждение Беньямином, Брехтом и Иерингом основных принципов работы можно отнести к сентябрю 1930 года101. В начале октября Беньямин посвятил Шолема в план издания, не удержавшись от того, чтобы подчеркнуть свое и Брехта участие в нём:
Я обеспечил одобрение плана издателем Ровольтом, предложив себя в качестве ответственного за организационные и практические вопросы, уже проработанные мной в долгих разговорах с Брехтом. Его программный подход будет научным, даже академическим, а не публицистическим, и он будет называться Krise und Kritik228.
Брехт, похоже, включился в процесс воплощения идей, сформулированных за лето, лишь позднее. Он писал Брентано в конце октября 1930 года:
Что касается журнала, то я пока не имею об этом никакого представления. Я ни разу не говорил об этом с Ровольтом и знаю только то, что рассказали мне Иеринг и Беньямин… Нет ещё никакой договорённости о редакционной коллегии. Я предлагаю Иеринга, Беньямина (с ним хочет работать Ровольт, и он, насколько я его знаю, будет полностью нас поддерживать), Вас и меня229.
