- Реинкарнация, - говорю, - Других версий нет. У меня у самого дед в 41-м ушел в ополчение, очкарик, винтовка на пятерых. Маме два года было. Так она до сих пор пишет в "Красный крест" - думает, он в плен попал, выжил, осел и теперь у нас родственники в Германии.

- Да... - говорит Вертеньев, - запутанность та еще. А я, представляешь, даже на похороны к отцу не поехал. Зачем, думаю? И так ведь все ясно.

Он вздыхает.

- Ты просто тогда еще Пхову не умел делать, - говорю, - А то бы поехал.

- А можно ведь и на расстоянии... - улыбается Вертеньев, - кстати, Лама приезжает. В воскресенье в Центре будет телеги двигать...

- Супер! - говорю, - То, что доктор прописал!

Разговаривать с ним - одно из самых больших удовольствий. Мира того, что называется дружбой.

Больше не спрашиваю. Допиваю пиво.

"Ого! - думаю - Лама! Это круто! Вот ведь как - одни книжки пишут, другие их читают, третьи в Чечне или еще где ошиваются, четвертые ряженые стреляются, и так далее. А кому надо, тот делом занят. Не всякой там чепухой."

- Скоро, скоро, - говорю Вертеньеву, - Вернусь, к своим баранам...

Но Вертеньеву я ничего про Чечню не сказал - ему и так все ясно. Он закончил съемки, мы отвели Варьку к бабушке с дедушкой и накачались пивом. И вот, вечером я звоню тебе в Ялту с Главпочтампта на Тверской, - подвыпивший, но внутренне железный, как Терминатор.

- Солныш! - кричу, - Я все сделаю, чтобы тебе не было стыдно за меня! Я опять пишу роман! С квартиры выгоняют, и поэтому приезжать сейчас рановато! Тем более, что мы с шефом едем на неделю в Элисту, подхалтурим и вернемся! Я тут же сниму новую квартиру - и вы приедете! Потерпишь еще чуть-чуть? Я тут тебе пишу стихи! Знаешь, кто ты? Ты Лотос моей прозы! А я - твой кретин и неудачник! Ничего, Элиста все покажет! Первую буддийскую ступу в России посмотрю! Обойду ее раз сто! Я знаю, что ты держишься молодцом! Привет всем. Пока...

Прощаюсь, выхожу. покупаю еще пива, иду к метро. Средних цен проститутки на улице смотрят на меня с инстинктивной недосягаемостью в глазах.

"Ом мани пеме хунг, - думаю, - Алмазные свиньи. В том и состоит драгоценность человеческого тела, что его вовсе и нету... Ладно уж. Вспомню вас, когда буду медитировать..."

Допиваю пиво, еду домой, спать.

5. Карачаровские мицелии. Кусок пятый.

Что такое - быть буддистом? Да это просто, когда все - хуйня, кроме самой сути. На что бы ни посмотрел, о чем бы ни подумал. Парламентские слушания, в любой стране. в любое время - это раз. Школа, армия, границы, разные языки, подводные лодки, и ядерные и такие, родственные отношения, чужой ребенок или свой, клонирование, зомбирование, уринотерапия, вера в различных богов. Потому что если кто-то мешает жить, то вряд ли это исправишь касанием. Война - само собой, также бессмысленная штука. Ведь если кто-то унижает женщин, и кому важно, с кем та или иная женщина в какой-то отрезок времени спала - да он ущербен, и вестись на его задирания от того, что он не может жить в мире с самим собой... Если слов не понимает, так по морде ему! Собственно, это война и есть. Что уж тут говорить о товарно-денежных отношения - вообще сплошная абстракция. И из-за этого кто-то где-то должен умирать? Да упрись он рогом в стену, кретин! Нет, ребята - без Дхармы тут не разберешься.

Например, сегодня суббота. Все другие всегда вспомнят, что у них сегодня день рождение мужа сестры. Они, небось, об этом помнят с предыдущего дня рождения кого-либо из своих близких. А я? Я иду звонить старому приятелю Кащею. Он должен быть дома.

- По грибы поедем? - спросил он меня сразу после "алле", - А, Толь?

И взаправду - по другому тут и не скажешь - мы поехали по грибы. Еще больше перепутывать времена. А что делать? Грибы я должен взять с собой это уже давно и прочно вошло в контекст моей жизни с этим романом. Ну, и как без этого - моего романа с этой жизнью. Да, это действительно только лишь "я" - ничего более.

Это самое место, грибная поляна, находилась вблизи Карачаровского железнодорожного переезда - что было расценено новейшими музыкальными отшельниками как неслучайный фонетический признак особый силы. Обнаружил ее неделю назад знакомый Фриц. Поняв, что остальные места безнадежно вытоптаны неофитами - друзьями тех друзей, которые на этих местах сакрально обещали нам с Фрицем ничего никому не показывать - лидер даб-группы с названием "Калина Юга" отправился в лес и не возвращался несколько дней. О том, что с ним там произошло, он никому не рассказал - только смеялся, потряхивая разлохмаченными волосами, заплетенными в 84 дрэда. Когда мы познакомились, я еще удивился, откуда он знает про 84 тысячи мешающих эмоций, бурлящих в сознании и закрывающих путь наверх - и Фриц сообщил, что я первый, кто удосужился их посчитать, а потом догадался, что мастер, которого менты взяли два месяца назад с афганским чарсом, просто вывел все его мешающие эмоции наружу. Так или иначе, но факт первичности обнаружения карачаровской поляны - куда направлялись теперь мы с Кащеем, давшим клятву никогда и никому не показывать этого места - придал Фрицу ощущения истинной природной беспредельности, о чем он и предпочитал помалкивать дабы не растерять, пятый день как упиваясь текилой в квартире-студии на Каширке и осуществляя задуманное на поляне ушастое буйство психоделического ума.

Нет, все таки литература - повдумчивей. Когда-то я учился в музыкальной школе по классу фортепиано - даже получил диплом, с которым можно было работать, например, в детском саду. Потом у него была панк-рок-группа "Пес поручика Безбрежнева" - они пили пиво, портвейн, водку, самогон и однажды, по ошибке, растворитель для девичьего лака, залитый во флакон из под одеколона "Саша" - сочиняли дурные тексты и записывали их на старый магнитофон, сводили по дорожкам, слушали и радовались, будто придурки. Много чего было у меня в юности - такого, незначащего - что вспоминать придется разве что перед смертью, да и то будет еще много такого по делу, что до этого и руки не дойдут. Как учились в школе, как думали, что жизнь... Да чего мы могли думать, псевдосуициидальные пубертатные сопляки?

А теперь я вот шел за грибами, и цели мои были практически ясны, но попутчик - интересен разве что как персонаж. При этом описывать Кащея тоже смысла не было - он был собой, как любой опиатный наркоман, даже бывший, даже в приличной компании друга-журналиста. Про литературу мы с ним почти никогда не говорили. Кащей хвалился, что любому в морду даст - но только поверь, как сам в морду и получишь, а его как раз рядом то и не будет, по объективным причинам. Откуда я это знал? Из опыта. Ботинки, джинсы, свитер, кожаная куртка Кащея - все было обманным и метафизическим. Всего этого могло не быть - и было бы совсем другое, и так миллион раз.