Полевой лагерь Первой дунайской армии генерал-фельдмаршала Румянцева жил своей жизнью. В отдалении, ближе к лесу, там, где стояли гренадеры графа Вяземского, слышался барабанный бой. Из расположения Астраханского пехотного, растянувшего свои серые палатки за штабными шатрами, раздавались крики капралов и унтеров. В направлении Шумлы, обгоняя колонну какого-то пехотного батальона, пропылил эскадрон гусар. Два молодых солдатика с натугой тащили большой казан в сторону огороженного рогатками и плетнем временного городка, туда, где высились шатры командующего и всей его свиты. Пожилой унтер в накинутом поверх мундира фартуке ворчливо подгонял рядовых.

Жаркое июльское солнце раскалило воздух. Прошло уже три недели, как на землю Северной Румелии не выпадало ни единой капли дождя. В знойном мареве висела мелкая, как абразив, пыль, поднятая тысячами ног пехотинцев, копытами лошадей конницы, орудийными передками и повозками интендантов.

Вот уже второй час Лешка маялся на солнцепеке возле одного из шатров главного квартирмейстерства и все поглядывал в ту сторону, куда только что утащили обед.

– Должны бы уже скоро вернуться, вашбродь, – кивнул комендантский капрал в ту же сторону. – Вона, повара туды последний котел потащили. Значится, и их высокопревосходительства совсем скоро изволят откушать, а всех, кто с каким делом у них тама был, стало быть, отпустят от себя. Потом оно, конечно, им и поспать надобно будет. Ну а как же опосля хорошего обеда да в такую вот жару им и не поспать? А вы бы пока в тенек все же зашли, господин капитан, напечет ведь вам голову. Вона с самого утра ажно солнце как жарит! Ну, чисто ведь пекло, и какой уже день!

– Ладно, Селантьевич, немного осталось, потерплю. Все правильно говоришь, я вот за этот шатер покамест зайду, вот там, в теньке-то, и буду дожидаться, – Алексей кивнул на небольшую полоску тени, видневшейся за выцветшей на солнце парусиной.

– Ну да, ну да, ждать-то оно так, это ведь завсегда тяжело, – вздохнул пожилой ветеран и кивнул сменившемуся с поста солдатику. – Пошли, что ли, в роту, Ванька? С сапог тока вон пыль себе сбей! А ты давай, Устимов, принимай, значиться, свой пост! Смотри только у меня, чтобы здесь порядок завсегда был, и как только их высокоблагородия завидишь издали, так сразу же господину капитану об этом доложи. Ну все, меняйтесь теперяча!

– Караул сдал! – пересохшими губами проскрипел сменяющийся и, перекинув фузею на плечо, шагнул в сторону.

– Караул принял! – молодой солдат встал на плотный, вытоптанный участок земли и опустил свое ружье к ноге.

«Да, вот кому не позавидуешь, стоять на самом солнцепеке, – подумал Егоров. – Скорее бы уже со мною все решилось. Да хоть и под арест, лишь бы была какая-нибудь определенность».

Шел уже пятый день, как ополовиненная рота егерей вернулась в полевой лагерь русской армии с Ришского перевала. Трижды за это время Лешке пришлось давать пояснение скучным штаб-офицерам, как в устном, так и письменном виде, и отвечать на множество всяких вопросов о боях за эти последние два месяца. Опросили также всех его обер-офицеров и даже трех старших унтеров водили под караулом в штабные армейские шатры.

– Все про вас выспрашивали, ваше благородие, – доложился по прибытии хмурый Макарович. – Как вы роту ночью после Козлуджи поднимали и как велели её тихо из дивизионного лагеря выводить. К кому перед этим ходили, и долго ли вы времени были там. Ну и про перевал, это уж само собой, тоже много у нас выспрашивали. Особливо про то, почему мы с егерями бригадира Заборовского обратно под Шумлу не ушли и как встречали у крепости энтих турчанских вельмож.

Копали глубоко. Лешке даже пришлось вспоминать события трехлетней давности по кровавым боям у крепости Журжи. Припомнили ему и дело с полковником Думашевым, но особенно много вопросов было по службе под началом Суворова.

– Под Александра Васильевича роют, – понял Егоров. – Я-то им что? Так, лишь сошка мелкая, капитанишка, завернутый в зеленое сукно, которого с высоты властителей мира сего и разглядеть-то даже сложно. А тут вон целый генерал-поручик, только что недавно командовавший одной из четырех дивизий армии. Видать, никак не может Каменский простить ему той победы под Козлуджи! Без него ведь там самую главную армию османского визиря Суворов разгромил, когда генерал свои войска начал назад от неприятеля отводить. Все злобится, все причину ищет, как бы ему на своем сопернике отыграться и как выставить его в самом черном свете! Самоуправство ли это было или же он специально под удар превосходящих сил турок русскую армию подставлял? А не умышленно ли он пытался сорвать высокие переговоры с турками тем стремительным броском егерей на горный перевал?! И ведь всего-то какой-то единственной ротой была взята тамошняя крепость, еще и удерживаемая потом целых две недели. Очень все это как-то подозрительно!

Ну да, с Каменского станется, сказывают же, что у него связей хоть отбавляй в самых верхах. Как-никак из сиятельных господ он сам и с нужными людьми всегда знается. Да и перед командующим армией генерал-фельдмаршалом Румянцевым хорошо умеет Михаил Федотович выслужиться. Еще и подать себя ретивым исполнителем высшей начальственной воли старается.

А Суворов что? Да выскочка он, паяц, шут гороховый! Ему бы не воевать и тысячами солдат командовать, а в своем поместье, дураку, безвылазно бы сидеть! А что победы? Да какие там у него победы, так, лишь досадная случайность и простое везение! Разве же это правильно – так, как он, воевать: не полными своими восемью тысячами сорокатысячную армию визиря с ходу атаковать, да еще и после длительного, скоростного марша и в изнуряющую страшную жару! Вон как своими войсками он рисковал! И ведь не послушал никого, откинул все указания начальства, крайне опрометчиво он сам действовал! А если бы разбили его турки там, у Козлуджи, а потом и на дивизию Каменского бы налетели всем скопом?! И все, считай, что нет половины армии у русских за Дунаем. Разбивай их жалкие остатки да заходи беспрепятственно в пределы самой империи!

Ну да, именно так или примерно вот так их превосходительство и «топил» сейчас своего соратника по оружию, боевого генерала, добывшего славу русскому оружию и фактически поставившего победную точку в этой войне. Как там, у классиков? Пока талант пробьется, бездарность уже успеет выслужиться?! Вот как раз в точку! – вздохнул Алексей.

– Ваше благородие, ваше благородие, господин капитан! – послышался голос из-за палатки. – Кажись, там их высокоблагородия к нам идут, – караульный кивнул в сторону дальних шатров.

Действительно, в приближающемся офицере Алексей сразу же узнал своего шефа, главного квартирмейстера армии и представителя Военной коллегии полковника фон Оффенберга.

«Ну вот, похоже, сейчас все и прояснится, – подумал он, вглядываясь в хмурое лицо штаб-офицера. – Видно, не все так радужно, а, да и ладно, мне стыдиться нечего, будь что будет! Лишь бы к ребятам вопросов не было и не расформировали с таким трудом сколоченную, обученную и прошедшую крещение огнем этой войны роту».

– Здравствуй, здравствуй, капитан, – кивнул полковник, оглядывая егеря. – Запарился уже, небось, меня тут ждать? Ну, давай, заходи. Часовой! – окрикнул он застывшего караульного. – Ко мне пока никого не пускать! Я занят буду!

Внутри шатра стояла духота и было вряд ли прохладней, чем на улице. Одно лишь благо, что здесь не было того прямого палящего солнца, как за белой выцветшей парусиной. Барон, вздохнув, ослабил завязки своего шелкового черного галстука и расстегнул верхнюю пуговицу на камзоле.

– Подсаживайся к столу, Алексей, – кивнул он на небольшую скамейку, стоявшую рядом с его походным столом. – Разговор у нас с тобой небыстрый будет, а, как у нас говорится, в ногах правды нет. Так что нечего тебе тут посредине шатра истуканом торчать. Садись, да садись ты уже, – чуть поморщился он, глядя на уставную, стоявшую по стойке смирно фигуру офицера.