Всё шло своим чередом: праздник, гости, поздравления. В разгар веселья один из присутствовавших, как бы спохватившись, сказал:

– А, кстати, вы знаете, что год назад в этой самой квартире была убита женщина?

Все стали бурно обсуждать подробности. Племянник подавленно, молчал. В полумраке  и наступившей тишине, скрипнула дверь, на пороге возникла старушка. Она тяжело прошаркала к креслу и устало села в него. Все молчали. Лицо племянника исказила гримаса ужаса. Он отшатнулся и закричал:

– Нет! Этого не может быть, я же убил тебя!

Старушка, так ничего и не сказав, пристально посмотрела в глаза племяннику, встала и вышла.  Убийца бился в истерике. Мы молчали, уже не скрываясь, в комнату вошёл Сергеев и приблизился к преступнику, тот затих и протянул руки для наручников.

Звонок в дверь привёл всех в чувства. Сергеев вышел и через минуту вернулся испуганный с бумажкой в руке. Это была телеграмма, в ней говорилось, что Клавдия Яковлевна заболела и прийти не может…

Воскресный вечер безвозвратно пропадал. На прошлой неделе, я по делам ездила в соседний город. И там, неожиданно, встретила подругу, связь с которой оборвалась лет десять назад. Так приятно было пообщаться, повспоминать и перемыть косточки общим знакомым. В беседе выяснилось, что они всей семьёй с детьми, бабушками, дедушками, собаками и канарейками переехали. Отказалась уезжать только её тётушка. Вот моя подруга и решила воспользоваться дружеским положением, и уговорила меня взять посылочку с обещанием навестить одинокую родственницу.

Шла я по нужному адресу, предвкушая «радость» общения с незнакомой старушкой. Дом в центре, а значит старый с высокими потолками, лепниной и скрипучим полом. Дверь открыла удивительная дама. Высокая, подтянутая, модно одетая женщина в туфлях на каблуках, а вовсе не беззубая старушка в платочке шаркающая тапками. Она пригласила меня войти, из комнаты доносилась музыка. И хозяйка, и мелодия показались очень знакомыми.

– Здравствуйте, меня зовут Инесса Львовна – представилась дама.

Я тоже назвала своё имя. Тут, при более ярком освещении стало видно, дама в замечательном пост бальзаковском возрасте, но также стало понятно, что цифры в паспорте никогда не превратят её в старушку. Инесса Львовна относилась к той замечательной породе женщин, которые хороши в любом возрасте, от младенчества до глубокой старости.

Я передала посылку и направилась к выходу, но к счастью хозяйка меня остановила.

– Нет уж, нет уж! Без угощения и беседы я вас не отпущу. Поскучайте тут минуточку, сейчас почаёвничаем, тем более что вы привезли мне чудесное варенье, должна же я вас отблагодарить.

– Хозяйка вышла, а я осмотрелась, дом ей полностью соответствовал. В нём не было ничего лишнего: окна с тяжелыми портьерами, тахта, накрытая клетчатым пледом, в углу вольтеровское кресло с торшером, свет от которого делал комнату тёплой и уютной, а хозяйку лет на десять моложе. У стены стояло пианино, в центре круглый стол, накрытый скатертью с бахромой. Возле тахты на маленьком столике (я не поверила своим глазам) катушечный магнитофон, с большими бобинами. Вот оттуда-то и звучала удивительно знакомая мелодия.

– С подносом в руках вернулась Инесса Львовна. Мы собрали со стола ноты, я зацепилась взглядом за одну из фотографий. На ней были двое, она со скрипкой в руках – несомненно, хозяйка в молодости и он, у рояля.

И я вспомнила. Мне было лет десять, мама ходила на дом к портнихе (тогда мало, что можно было купить в магазине) и вот, пока они там всё примеряли и подгоняли, я, от нечего делать, подсматривала в чужие окна. Застройка в те времена широтой просторов не отличалась, и можно было регулярно наблюдать за чужой жизнью.

Стоял май, месяц, окна открыты, только что закончился дождь, дома стоят так близко, что я слышала музыку. Она доносилась из дома, напротив, там комната очень похожая на эту. Такой же плед, торшер… Не знаю, как это объяснить, но вот эта картинка за окном навсегда застряла в моём сознании. Именно так представлялся дом моей мечты, вот так тихо и спокойно. Вдруг в комнату вошли двое, девушка с высокой прической прошла, и устало опустилась на тахту. Мужчина сел в кресло. Он что-то говорил, обреченно глядя в пол. Она легла, отвернувшись к стене, только водила пальцем по рисунку на ковре. А он всё говорил и говорил, потом встал на колени у неё за спиной и, казалось, просил прощенья.

Девушка, какое-то время, была безучастна, но вдруг его слова задели её. Она резко повернулась к нему, вскочила, подошла к окну, отдёрнула тюлевую занавеску и что-то кричала, обращаясь к нему, при этом глядя в окно. Вот тут мы и встретились взглядами. Она замерла, а я испугалась и спряталась под подоконник. Потом потихонечку выглянула. Девушка сидела, уткнувшись лицом в колени, и плакала, мужчина испугано и виновато смотрел то на неё, то на окно, потом весь как-то поник и вышел из комнаты.

У мамы закончилась примерка и мы ушли. Не знаю, что там произошло, но эта подсмотренная чужая жизнь, много лет волновала меня. Я всё время фантазировала о причине их ссоры, о том, что они, в конце концов, помирились и зажили счастливо в той замечательной комнате.

Не думала я, что узнаю когда-нибудь продолжение  этой истории.

Инесса Львовна увидела мой застывший на той фотографии взгляд, вздохнув, погладила пожелтевший снимок.

– Вы не торопитесь? Хотите, я расскажу вам одну историю?

Я, конечно же, никуда не торопилась. Вот как всё было на самом деле.

Инна и Владимир вместе учились, она по классу скрипки, а он мечтал стать пианистом. Они были молоды, талантливы и влюблены. Однажды, Володя принёс ноты, сказал, что это малоизвестный ноктюрн Шопена, и предложил выступить с ним на конкурсе. Ноктюрн назывался «Совершенное одиночество».

Репетировали как одержимые, вот во время одной из репетиции их и снял однокурсник. До конкурса оставалось десять дней, когда Инесса поняла, что находится в интересном положении. И всё бы ничего, да амбиции зашкаливали. Владимир успокаивал:

– Всё, хорошо: мы поженимся, родится девочка (он почему-то был уверен, что именно девочка) и мы будем жить долго и счастливо.

– Тебе хорошо говорить, не тебе же рожать и нянчиться. Ты всё так же будешь играть, а я застряну дома с пеленками и кастрюльками. А как же моя карьера? Мы ведь мечтали, как будем гастролировать по всему миру, какие будем знаменитые! И всё это забыть?

– Почему забыть, просто отложить на время, – пытался успокоить её Владимир.

Эти разговоры утомляли и выматывали обоих. Инесса сделала аборт. Но, увы, нервозная обстановка последнего времени дала о себе знать. Их выступление на конкурсе не было провальным, но, ни дипломантами, ни лауреатами они не стали. Вдобавок ко всему, ещё и с авторством случился скандал. Выяснилось, что ноктюрн написал не Шопен, а Владимир. Соврал от страха, что Инесса не захочет с ним выступать.

Вот в тот страшный для них вечер, я и подсматривала за ними в окно.

Инесса считала, что во всём виноват Владимир и так была тверда, что никакие разумные оправдания не переубеждали её. Он же, в свою очередь, чувствовал себя виноватым, но думал, что всё поправимо. Успокаивал любимую, уверял в своей преданности.

– Ин, ну прости меня, я же хотел как лучше для тебя и для нас. И ноктюрн этот, он же тебе нравился, ты же сама говорила, в нём полное совпадение, чувств, мелодии и названия. У нас же так всё хорошо получалось.

– Названия?! – как бы очнувшись, вскрикнула она, – Названия! Всё правильно, совершенное одиночество – вот к чему я пришла в итоге. Выключи, выключи магнитофон, я больше не могу её слышать, она меня убивает. Сначала ты притащил эти ноты, и я как безумная помешалась на них. Я везде слышала эту музыку, она мне снилась. Я даже через ребёнка перешагнула, думая о ней. Почему, почему ты меня не остановил? Почему допустил, чтобы я это сделала?