Глава 1

Задумчиво просматриваю сообщения в смартфоне. Куча новых «прости!» и «давай все забудем!» от Павла, «спасибо за консультацию!» от благодарной клиентки, но ни словечка от мамы.

Звоню в фирму доставки цветов — они подтверждают: да, букет из сорока пяти чайных роз доставлен вчера адресату. Нет, поздравительная открытка не выпала по дороге — за этим у них особо строгий контроль.

Нестерпимо, до легкой вибрации на кончике языка хочется спросить, как адресат отреагировал на мое поздравление, но вовремя замолкаю. Благодарю собеседницу и сворачиваю разговор.

Персонал фирмы не обязан запоминать эмоции одной из сотен клиенток. К тому же, на публику мама всегда держит лицо: сдержанная вежливость Снежной Королевы и легкая полуулыбка Моны Лизы, никому ни о чем не говорящая.

Никогда не думала, что, следуя зову сердца, натолкнусь на стену, выстроенную собственными родителями. Стена — так стена, жизнь продолжается, с родителями или без. Выключаю звук уведомлений и убираю смартфон на полку экраном вниз. Если они не готовы немножко подвинуть свои «правильно» и «неправильно» ради родной дочери… Возможно, им нужно больше времени… или нет.

Отхожу в угол комнаты, вжимаюсь в него лопатками и еще раз придирчиво разглядываю обстановку.

Мой новый офис выглядит просторно и презентабельно: высокий потолок, пепельно-голубые стены, мебели по минимуму. На белых полках примостились книги титулованных на битве экстрасенсов и два изогнутых по спирали кактуса. Купила их давным-давно на цветочном рынке — двух маленьких чудиков, по необычности мне под стать!

Стены украшают тематические картинки: эзотерическая ладошка, где каждая линия имеет свое латинское название, гороскопические созвездия и моя особенная картинка — белый, пустой прямоугольник в иссиня-черной рамке. Сочетание черно-белых линий странно действует на мое сознание, помогая быстрее погрузиться в транс.

Еще один мой фирменный, но крайне ненадежный триггер, увлекающий меня в тонкие миры — это воронье карканье, которое прямо сейчас и раздается из клетки, расположенной на столе прямо перед окном. Накидываю поверх рукава блузы плотный кусок ткани и спешу к птице. Открываю дверцу и ворон охотно взлетает мне на плечо. Снова беспокойно орет.

Четвертая серия каров за последние пять минут — точно хочет до меня что-то донести! Волнуется. Глажу Карлушу по холке, пока он удобно пристраивается на плече.

— Прости, малыш, я по-вороньи ни бе ни ме, ты же знаешь!

С чего он такой беспокойный сегодня? Проверяю кормушку — корма полно, как и воды в поилке. Клетка чистая. Неужели приболел? Может, ему дамы сердца не хватает? Хотя, была бы ему нужна невеста — парень уже давно бы упорхнул в открытое окно. Шансов удрать у него каждый день предостаточно! Мысленно ставлю себе галочку: позвонить ветеринару.

Карлушу я случайно обнаружила на помойке больше года назад. Бедный, полуживой вороненок валялся посреди картофельных очисток почти бездыханный, напоминая комочек черных, бестолково слипшихся перьев. Пальцы тогда сами потянулись к его головке и сразу уловили еле заметную пульсацию жизни. Стянув с шеи платок, я завернула туда птицу и унесла домой. Выкормила, выходила. Окрепнувший, повзрослевший ворон предпочел остаться со мной.

Иногда мне хочется верить, что он привязался ко мне, а не к халявной кормушке и безопасному существованию. Порой я даже отчетливо вижу в его блестящих глазках-бусинках проблески обожания, но кто его знает… Эмоции скоротечны. Сегодня восхищение, а завтра «Ты сама виновата во всем, что между нами случилось!» Я и в людях-то порой ошибаюсь, что уж говорить про животных!

Бросаю мимолетный взгляд на часы. До визита клиентки остается двенадцать минут. Слишком мало, чтобы взяться за последний томик Акунина и слишком много для ничегонеделанья. Впрочем, лучше уж поскучать, чем потом с досадой выныривать из увлекшего за собой текста. Подхожу к окну и наблюдаю за улицей сквозь морозные узоры на стекле.

В этом году февраль расщедрился на зимние дары. Снег вместо грязи — бывают же чудеса! Дети ринулись наружу, оторвавшись от драгоценных гаджетов и с энтузиазмом лепят теперь снежных баб и возводят кособокие крепости.

Представляю, какой городище вокруг нашего дома выстроили мои братосестры! Алинка — прекрасный художник, Мишка — строитель, Коля — стратег… Геля, Мира, Катя… Вот бы увидеть их хоть одним глазком! Нереально, конечно, пока родители на меня злятся. Но от души надеюсь, ключевое слово здесь «пока».

На солнце снег искрится, ярко переливаясь, и вынуждает слепо щурить глаза. Правда, на этом белом, кристальном сиянии вся красота за окном обрывается. В остальном вид открывается так себе. Типовые бетонные многоэтажки, чуть левее от них невпопад раскиданные кирпичные коробки складов и гаражей. Бурые дороги, обводящие грязный, неровный узор вокруг зданий. Мусоровоз увозит отходы, неуклюже объезжая припаркованные машины и я с замиранием сердца слежу, чтоб этот монстр не задел мою тойоту, немного выпирающую из общего ряда.

Не успеваю выдохнуть, спровадив мусоровоз, как всем телом вздрагиваю от противного писка домофона. Галочка номер два: домофон нужно срочно заглушить, пока он не убил большую часть нервных клеток.

Поспешно открываю двери и в этажный блок, и в свой офис. Создаю атмосферу: задергиваю шторы, зажигаю свечи. Глажу своего Карлушу, который, то и дело расправляя крылья, беспокойно вертится на плече.

Наконец, дверь медленно отворяется, и в комнату заходит худенькая старушка, гулко постукивая палочкой. Выглядит она, как артефакт с древних, довоенных времен.

Бардовое пальто старинного покроя с горжеткой, в тон ему вуалетка — это в такой-то мороз?! В общем, этакая элегантная, чудаковатая дама с хитрыми морщинками на породистом лице. «Меня зовут Шапокляк», — почему-то вспомнилось мне.

— Присаживайтесь, Алина Альбертовна! — указываю ей на второй стул. — Вам налить чего-нибудь? Водички? Чая? Кофе? У нас тут лифта нет… Вы, наверно, устали на пятый этаж пешком?

— Да, водичка не помешает, — соглашается она, тяжело дыша, и присаживается на краешек стула. — Благодарствую, доченька.

Ее «доченька» царапает мне уши, но я, привычно игнорируя чужую фальшь — мне же не в разведку с клиентами ходить! — уже бегу за непочатой полулитровой бутылкой воды, стаканом и через пару секунд протягиваю их женщине:

— Держите!

Она неторопливо открывает бутылку слегка трясущимися пальцами, наливает себе немного, отпивает пару глоточков. Пока расстегивает пальто, задумчиво, с опаской косится на Карлушу. Уверяю ее, что птица совершенно ручная. Не опасна ни для нее, ни для чистоты ее вещей.

Прошу рассказать про внука и дать его фотографию, по которой мне предстоит сегодня искать потеряшку. Старушка отвечает неприятным, надтреснутым голосом:

— Я принесла его часы, которые он носил последние пять лет. Перед тем, как исчезнуть, он оставил их на столе. Это должно что-то значить. Я уверена. Вот они, возьмите!

Карлуша на моем плече вдруг что-то орет благим вороньим матом и размашисто хлопает крыльями. На долю секунды, между взмахами его крыльев время выпрыгивает в бесконечный, цепенящий миг, пространство сгущается в плотную грозовую тучу, а старушкина рука вдруг превращается в сморщенную когтистую лапку с длинными, кривыми когтями, зажимающими коричневую змеюку с широко разинутой пастью.

Вздрогнув от нахлынувшего видения, вылетаю обратно в реальность. Морок рассеивается также неожиданно, как и появился, вновь являя моим глазам слабую, седую женщину, протягивающую мне часы на коричневом, кожаном ремне.

Э, нет! Что бы это ни было и что бы оно ни значило, пожалуй, я пас. Отдергиваю руку от сомнительной вещички, мотаю головой и решительно повторяю:

— Мне нужна фотография. Без нее я вам помочь не смогу.

— Фотографии у меня нет, — женщина заискивающе смотрит мне в глаза и с грустью качает головой. При этом из ее прически выбивается седая прядка и она, кокетливо ее покрутив, заправляет за ухо тонкими пальцами с идеальным маникюром. Этот жест снова царапает подсознание, вызывая мучительный диссонанс. Хочу разобраться, что здесь не так. На поверхность сознания почти всплывает готовый ответ, но старушка вновь начинает говорить и мысль безнадежно тает в ее голосе.