По вечерам Зейди перебирала кое-что из вещей в сундуке, который отец сделал для нее. Дворец стоял у подножия горного хребта, и погода там была намного холоднее, но мама настояла, чтобы она взяла с собой наши красивейшие наряды (включая как розовое платье Зейди, так и мое красное), в дополнение к ее черепаховому гребню и нити белого жемчуга, подаренной отцом маме в день их свадьбы. В сундуке также был и обещанный Сэми дорожный плащ, который он подарил ей вчера. Он был сшит из плисового зеленого бархата без изысков, за исключением медной пуговицы, застегивающейся на воротнике.

– Я никогда не трогала ничего мягче, – сказала я, осторожно его поглаживая.

– Разве только спину ската.

– Да, но он бы выглядел не так симпатично в качестве плаща.

Улыбка Зейди была напряженной.

– Нет, полагаю, что нет.

– Что такое? Точнее, я знаю, что происходит, но, может быть, есть что-то конкретное, что тебя беспокоит? Что-то, с чем я могла бы помочь?

Она вздохнула.

– Знаю, что это глупо, но я продолжаю думать о чем-то вроде чуда, которое случится, и тогда мы придумаем, как изменить все это. Это невозможно, я знаю. Но я не могу перестать об этом мечтать.

– Единственный вариант, при котором они позволили бы тебе остаться, – это если бы ты вдруг перестала быть красивой, а мы обе знаем, что этому никогда не бывать.

Скорее наоборот, за последние несколько дней Зейди стала даже прекраснее.

Печаль полезна для души, сказал отец после несчастного случая, когда я оправилась от боли и недуга, но еще не свыклась с ощущением разодранной плоти на моей в остальном безупречной коже. Те, кто никогда не знал боли или невзгод, мелкие, как волны, плещущиеся о берег.

А что плохого в том, чтобы быть мелким? – спросила я у него.

Что скрывается под поверхностью мелководья? Ничего. Океан оживает только тогда, когда ты погружаешься на глубину. Чем глубже ты заплываешь, тем больше тайн и удивительного тебя поджидает.

Я сдвинула брови и прижалась ближе к нему, но тогда он меня не убедил. Я никогда в жизни не видела мелководья, но одно я знала точно: по мелководью можно добраться до берега. И не существовало большей тайны или большего чуда, чем суша. По крайней мере, для меня.

Зейди сложила плащ и вернула его в сундук.

– Я не могу избавиться от ощущения, что боги каким-то образом поменяли наши судьбы. И что мне суждено быть той, кто останется…

– А мне было суждено уехать, – закончила я и выдохнула через нос. – Ну, мы являемся идентичными близнецами. Даже отец раньше путал нас, когда мы были малышами. Возможно, на самом деле я настоящая Зейди, а ты истинная Нора, – сказала я со смехом.

До того несчастного случая люди часто путали нас, называя меня Зейди так часто, что даже сейчас я до сих пор запросто отзываюсь на ее имя как на свое собственное. Бывали времена, когда я ощущала такую близость со своей сестрой, что истинно верила в то, что я составляла одну половинку целого человека, а она составляла другую. Я не смогла бы жить без нее так же, как не смог бы существовать человек лишь с половиной сердца.

Зейди улыбнулась, но той ночью, когда мы легли спать, она опять повернулась ко мне спиной, как сделала это в прошлый раз. Одним из величайших утешений в моей жизни было осознание того, что, даже если я не могла понять смысл действий моей матери или предсказать, что может произойти в будущем, я, по крайней мере, знала мысли Зейди, и, возможно, даже лучше, чем свои собственные. Она была предсказуемой, надежной, честной и доброй. А еще ответственной и неконфликтной. От нее нельзя было ожидать чего-то непредсказуемого. Она была прямолинейной, как горизонт, и стабильной, как рассвет. Мы знали, сколько я себя помню, что этот день наступит, и я всегда предполагала, что Зейди готовилась к нему, как и я.

В какой-то момент я проснулась ночью и не обнаружила рядом спящей Зейди. Мое беспокойство продолжалось всего мгновение, пока мне не пришла в голову мысль о том, что, должно быть, она снова сбежала ради поцелуев с Сэми. Я твердила себе, что не завидую, но что, если я ужасно целуюсь? Откуда Зейди вообще знала, как это делать?

Последние семнадцать лет она была столь мне близка, как моя собственная плоть. Теперь же я задавалась вопросом, знала ли я ее вообще когда-нибудь по-настоящему.

Утром, когда я проснулась, она снова была подле меня. Я посмотрела на лицо в форме сердечка, расслабленное во сне, и гадала, так же любил бы ее Сэми, если бы шрам достался ей. Я заметила, как изменилась мамина любовь ко мне после несчастного случая. Даже мой папа, в чьей любви я никогда не сомневалась, стал относиться ко мне иначе. Он не мог смотреть на меня без тени печали и сожаления, как если бы он видел две версии меня: ту, кем я была до случившегося, и ту, кем я являюсь сейчас.

Когда Зейди проснулась, я не упомянула ее отлучку, да и она тоже. Отец рано ушел на рыбалку с другими мужчинами, а мама до сих пор спала.

– Что нам нужно сделать? – спросила Зейди, пока мы готовились к предстоящему дню.

– Полагаю, нам необходимо поискать устриц.

– В таком случае мы оставим маму без лодки. И ей придется взять ее у соседей. Или плыть самой.

Я усмехнулась.

– Так даже лучше.

Мы провели в море все утро, и это время пролетело незаметно. Казалось, что все осталось по-прежнему, как до церемонии. Мы плавали наперегонки за несколькими замеченными нами устрицами, и один раз я поддалась Зейди, как часто делала раньше. Мы даже нашли осьминога, прятавшегося в скале, и вытащили его оттуда. По крайней мере, на ужин будет что-то еще, помимо тушеного мяса.

Когда мы вернулись домой, мама была там, как мы и предполагали. Она лежала на кровати, обмахиваясь веером, но села прямо, когда мы поднялись через люк.

– Где вы двое пропадали? – жаловалась она. – Я застряла здесь без лодки на все утро.

– Мы всего лишь хотели провести время вместе, – сказала Зейди. – У нас осталось всего два дня.

Она сдвинула брови.

– Я помню об этом. Я подумала, что, возможно, мы втроем могли бы провести некоторое время вместе, для разнообразия. – Она усадила нас на матрас возле себя, взяв каждую из нас под руку. – Не могу поверить, что всего через пару коротких недель в этом доме останемся только мы одни с вашим отцом.

Я выскользнула из-под ее руки.

– Что ты имеешь в виду?

– Свадьба. Мы с Элиди подумали, что ее следовало бы сыграть в ночь солнцестояния. Это благоприятное время для начала новой совместной жизни и семьи.

Мы с Зейди в ужасе переглянулись. Семья? Мне еще даже восемнадцати не исполнилось. Я не была готова выйти замуж и уж тем более стать матерью.

– Я не понимаю, к чему такая спешка, – сказала я. – Зейди же вот-вот уедет. Разве мы не можем немного подождать?

– Нам повезло, что Сэми вообще согласился жениться на тебе, Нора. Не думаю, что ждать разумно. Кроме того, с отъездом твоей сестры в семье станет на одного работающего человека меньше. Как только ты выйдешь замуж за Сэми, наша семья будет обеспечена всем, и ты – в первую очередь. Разве ты не желаешь, чтобы твоя семья ни в чем не нуждалась?

Так что дело было в деньгах, не во мне. Не буду отрицать, что наша семья находится в крайне сложном положении, но в такой же ситуации находилась каждая семья в Варинии. Во всяком случае, нам не нужно было кормить восемь или десять ртов, как некоторым. Возможно, нашим родителям и не посчастливилось иметь сыновей, которые бы с бо́льшим успехом обеспечивали семью все прошедшие годы, чем мы с Зейди, но маме определенно удалось извлечь максимум пользы из своих дочерей.

– Да, мама, – промолвила я. – Я хочу, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась.

– Хорошо. Мы сделаем официальное заявление о вашей помолвке на празднике Зейди, через два дня. И тогда все в Варинии узнают, насколько повезло нашей семье.

Той ночью меня разбудил звук плача Зейди.

– Что случилось? – спросила я, сев в постели и потянувшись к сестре. Мои пальцы нащупали только пустоту в том месте, где должна была лежать она. – Где ты?