Тибо рассмеялся, даже не собираясь обижаться.

– Хорошо, – все ещё улыбаясь решил он. – Тогда скажите ему, что это жандармы.

Качая головой и что-то добродушно бурча под нос, служанка удалилась.

Тибо сел в одно из кресел и устремил взор в окно. Его ничуть не заботило, что столь ранний час не время для визитов. Он, конечно, не был эгоистом, все объяснялось тем, что он любил проводить каждую свободную минуту с Анри. Разве Тибо виноват, что таких свободных минут утром было предостаточно?

В свою очередь, Анри, обречённый на ранний подъем, любил поспать. Его сон был крепок, словно доисторическая каменная глыба. Сколько же пропущенных завтраков и обедов стоил ему такой сон! Тем не менее, он совсем не огорчался, если пропускал прием пищи. Считая понятия «завтрак», «обед», «ужин» пережитками прошлого, Анри со спокойной душой садился за стол в любое время суток и ел то, что ему было угодно.

Анри, в отличие от Тибо, был эмоционально спокоен и сдержан, но ни в коем случае не зажат. Молодой человек никогда не являлся этаким тихоней. С самых первых секунд общения с Анри, собеседник понимал, что у человека перед ним нешуточный характер. Нотки уважения в тон голоса нового знакомого добавляли ещё и манеры Анри, в том числе, манера говорить.

В его духе были вежливость, смешанная с полным неинтересом, учтивость с презрением, возвышенные речи с говором черни. Он подносил слушателям верхушку белейшего первого снега и обливал его грязью из сточной канавы.

Конечно, если бы он так делал всегда, за ним бы закрепилась репутация необузданного нахала. Анри слишком дорожил своим статусом, между прочим, заслуженным по праву. В обществе он был сдержан, понятно, не из скромности, а чтобы таковым казаться. Однако, если какой-либо джентльмен или милая мадемуазель пожелает завести диалог с месье Пеллетье, то он с удовольствием будет разглагольствовать на любую тему.

Забавно, что собеседники Анри будут думать о нём только то, что он хочет, чтоб о нём думали. Анри умеет смотреть в душу. Это вызывает и восхищение, и ужас.

Сейчас же, его сонный и недовольный взгляд встретился с бодрым и смеющимся взглядом Тибо. Молодой человек уже не без грусти распрощался с постелью, облачился в халат и теперь возвышался над сидящим в кресле другом.

– Что же ты, скот этакий, забыл-то у меня в квартире, а? – произнес Анри совершенно беззлобным и уставшим голосом. – Бойся меня, мерзавец! Я ещё помню латынь, порчу наведу, так и знай.

Тибо был слишком рад видеть друга и не обращал внимание на его безобидные колкости.

– В переводе на человеческий это означает «доброе утро», да? – насмешливо сощурил он свои зелено-серые глаза.

Оставив вопрос без ответа, Анри, зевая, вышел из комнаты.

В это время мадам Дюбуа готовила завтрак. Ароматы крепкого кофе смешивались с запахом жареных яиц и ветчины. Готовую еду она принесла на подносе и оставила на маленьком столике перед Тибо; он ни к чему не прикоснулся, дожидаясь возвращения Анри.

Тот совсем скоро снова появился в дверях. Умытый и с безупречно причесанными волосами, – он любил порядок во всем. Единственное, с чем он не мог расстаться по утрам – его любимый турецкий халат и теплые домашние тапочки.

– Ну, садись скорее и выслушай меня! – воскликнул в нетерпении Тибо.

– Боже мой, я думал, что ты уже ушел, – лукаво буркнул Анри, вздыхая. – Или же, что ты мне просто приснился. Увы! Это не одно из моих причудливых сновидений, и ты, друг мой, наделён грешной плотью… И докучливым характером. – поток его бесстрастных речей лился, пока он вальяжным шагом пересекал комнату. – Не оставь сироту без ответа: почему мне все это терпеть, мой дорогой жрец искусства? – Анри плюхнулся в кресло напротив Тибо и взял большую кружку с кофе.

– Потому что мы с тобой неразлучны как Ахилл и Патрокл! – незванный гость сделал несколько глотков дымящегося напитка из своей кружки и заговорил воодушевленней. – Ну, слушай же! Этим утром со мной случилось нечто прекрасное! Я гулял по берегам Орна, мне нужно было вдохновение. Свежий воздух так бодрит разум, а шум воды уносит его далеко-далеко. Сегодня восхитительная погода, знаешь ли.

Неспешно поглощая завтрак, Анри отстраненно и невыразительно кивнул. Тибо продолжал:

– Я гулял и думал о том, как бы замечательно было, если бы кто-то из нас был художником. Ведь эти прекрасные пейзажи когда-то пропадут. Время ничего не щадит. Вся красота умрет однажды. Должен же найтись хоть кто-то, кто продлит ей жизнь.

Анри снова кивнул и на этот раз даже изрёк:

– Художники – врачи прекрасного.

– Именно! – согласился Тибо. – Я гулял в окружении великолепия, будто простолюдин, попавший в иной мир. Однако, так оно и было, мне кажется сейчас. Мне слышалось пение птиц, такое чарующие. Сквозь завесу моего сна я услышал саму Эхо, она вторила невинной перекличке птиц. Знаешь, немногим позже я осознал, что она вовсе не Эхо, нет! Ни как иначе, это птицы вторили ей!

– Дай угадаю, – зевнул Анри. – Это был всего лишь голос какой-то нищенки? То самое деревенское отребье.

Тибо удурченно уставился на друга, у него перехватило дыхание, словно от удара.

– Не говори так. – пробурчал поэт с некоторой обидой и приступил к своему завтраку.

Анри в несколько крупных глотков прикончил большую кружку кофе и со стуком поставил ее на столик.

– В чем я неправ? – в свою очередь нахмурился он. – Что будет, если каждого бродягу называть Апполоном? Или если наименовать дрянную уличную куртизанку прелестной нереидой? Все это пустые преувеличения, которых они не заслужили и, поверь мне, никогда не заслужат. Все достойны себе подобного. Божества стоят восхищений. Отбросы достойны нищеты.

– Следовательно, она божество. – упрямо возразил Тибо, все это время слушавший друга с недовольной гримасой.

– Черт бы тебя побрал, какой же ты глупец! – с сожалением вздохнул Анри. – Даже если она такой кажется, ты не можешь судить о ней так. Не каждый площадной шут служитель Плавта.

Задумчиво пережевывая ветчину, Тибо отвёл взгляд. Нечего и говорить, что такого рода разговор сеял в его душе обиду и больно разочаровывал.

– Что же ты приуныл? – хмыкнул Анри, вытирая рот салфеткой.

В порыве обиды Тибо едва не нагрубил ему, он вовремя прикусил язык и спустя пару секунд ответил:

– Я не приуныл. Ты всего-навсего сказал, что бедные достойны нищеты. – он бросил мимолётный взгляд на Анри. – Ну, а кто по-твоему я?

Тот разразился хохотом и хлопнул друга по плечу.

– Не обижайся, Тибо, прошу тебя! Я вовсе не желал тебя обидеть этой случайной фразой. Я расскаиваюсь и прошу у тебя прощения.

После тщенных попыток скрыть улыбку, Анри поставил пустую тарелку на поднос и позвал мадам Дюбуа.

– Забудем этот разговор. – решил он. – Не будем же мы спорить из-за какой-то девушки.

Во избежание ссоры, Тибо согласился с ним и тоже поставил свою тарелку и кружку на поднос. Служанка бесшумным призрачным видением появилась, забрала грязную посуду и вновь исчезла, будто бы её и не было.

– Я ценю нашу дружбу больше пререканий и пустой болтовни. – примирительно заключил Анри.

Тибо был польщен. Прозвучавшие слова вконец прогнали недавнюю обиду.

– Да, ты прав. Лучше уж поговорим о поэзии. Всё-таки, событие у реки произвело на меня немалое впечатление. Оно даже даровало мне вдохновение. – Тибо достал из кармана сложенный лист и развернул его. – Смотри! Я уж думал, что более ни строчки не осилю. Вот почему, я говорил, что та девушка божество. – поэт убедительно посмотрел на друга. – Она рассеяла мрак в моем разуме и подарила мне свет искусства.

Анри подпёр подбородок кулаком, готовый слушать.

В тайне обрадованный, что никаких суждений о девушке не последовало, Тибо начал читать стихотворение, иногда поглядывая на слушателя; но Анри будто хранил эмоции в глухом подвале своей души под амбарным замком. Его аккуратное лицо ничего не выражало. После того, как прозвучала последняя строчка, он, очнувшийся от своих дум, машинально произнес: