– Да будет вечной ваша битва, – провозгласил Тибо и поднялся со своего места.

Бумага осталась нетронутой пером; вдохновение этим утром покинуло Тибо, поэтому он решил пройтись по ещё сонному городу и побыть наедине со своими мыслями.

Если кто-то однажды скажет, что Тибо любил гулять, то он будет прав только отчасти. Да, любил. Но в определенные часы, когда глубокий и затуманенный взгляд поэта не встретится со взором заинтересованного прохожего. Взоры осязаемы. Они сверлят и прожигают. Тибо был в этом уверен, и когда жизнь в городе бурлила и неслась потоком, он отсиживался в своей тихой гавани.

Но пока было слишком рано, поэтому единственными спутниками бодрствующего поэта были голоса незримых птиц – таких же поэтов, как и он сам.  Лишь изредка Тибо прислушивался к ним; беспомощный в поисках вдохновения, он был не в силах отделаться от ненужных и вязких мыслей.

«Вдохновение сродни коту!» – воскликнул про себя Тибо. – «Ты кормишь его, ласкаешь, эдакий прирученный лев мурчит для тебя, он живёт с тобой, так сказать, прописался в твоей квартире, и ты из доброты душевной не взимаешь с этого нахала плату. И в один день хитрая морда пропадает с твоего поля зрения, уходит в неведомые края, даже не махнув хвостом тебе на прощание! Что же это? Как это понимать? И вдохновение туда же! Этот неземной полет воображения, это озарение черноты и туманности разума, такое высокое и недоступное, но так похожее на простых невинных существ! Случайная ошибка или грубая насмешка?»

Загруженный размышлениями он шел, углубляясь в город. Множество цветущих деревьев обступали его со всех сторон. Асфальт редел, впереди петляла широкая тропинка. Если бы Тибо прислушался, он бы услышал шум реки, – Орн протекал совсем рядом.

«Насмешка! Вероятнее всего. Но не хотелось бы спорить с провидением.» – продолжал он рассуждать.

Звуки шумящей воды тем временем усиливались. Молодой поэт поднял голову и скользнул взглядом по прозрачному искрящемуся потоку реки.

«Нужно будет прийти сюда ночью!» – решил он, совсем позабыв о своем былом возмущении. – «Как дивно звёзды будут отражаться на водной глади! Ах, как жаль, что ни Анри, ни я – не художники. Было бы восхитительно, если бы кто-то отобразил всю эту прелесть на холсте.»

Тибо брел вдоль берега. Мысли в его голове собирались в клубок, который он не желал распутывать.

В какой-то момент ему показалось, что пение птиц приобрело более человеческое звучание. Тибо лишь усмехнулся и покачал головой, думая, что ослышался. Чьё-то пение повторилось, вознесясь над журчанием реки и растворясь в утреннем воздухе.

Кто-то пел, и пел совсем рядом. Но как! Этот голос не был напряжён старанием, он скорее был нежен, ясен, свеж и так предательски тих, что нельзя было разобрать слов в мелодии. Песня звучала словно на незнакомом языке.

«Кто же так рано гуляет?» – удивлённо моргнул Тибо, ищя взором источник прекрасного пения. – «Где же сей ранний соловей?»

Снова стала слышна мелодия, и поэт обернулся на звук.

На другой стороне была совсем ещё юная девушка, она не обращала совершенно никакого внимания на противоположный берег, что позволило Тибо остаться и послушать её волшебный голос. Девушка прошла к реке по влажной траве, и ее босые ноги погрузились в холодную воду. Она постояла недолго в таком положении, с интересом разглядывая дно Орна; затем опустила в реку ведро, которое она не выпускала до этого из рук. Набрав нужное количество воды, девушка вернулась за вторым ведром, что вскоре тоже стало полным и увесистым.

И при этом она не прекращала что-то напевать. Её мягкий голос не менялся, даже когда течение наровило унести отяжелевшее ведро или сбить ее с ног.

Тибо стоял в тени ивы и, прислонившись спиной к стволу, с умилением наблюдал за незнакомкой. Он не заметил появления улыбки на своем лице. Опомнившись, он достал из внутреннего кармана жилета тонкий блокнот и принялся торопливо записывать строчки, пришедшие ему на ум. Придумав своему будущему творению простое название «Соловей», поэт вновь поднял взор на противоположный берег.

Та сторона пустовала. Незнакомка исчезла.

Тибо ещё раз прочел свои записи и просиял. Вдохновение вернулось к нему, и он ощутил лёгкое головокружение.

– Столь забавный случай! – покачал он головой, завершая писать первое четверостишие. – Дивный соловей!

Закрыв записную книжку, воодушевленный Тибо быстрым шагом направился домой.

Возвратившись в свою квартиру, он первым делом бросился к оставленному на столе листку; тот был полностью освещен желтыми лучами.

– Да! Красота и искусство одержали верх! – воскликнул он, вспомнив утренние мысли о борьбе мрака и света.

Второпях, чтобы ничего не забыть, молодой почитатель творчества переписал на лист уже придуманные строфы и начал усердно сочинять новые. Выходило так гладко, что стихотворение было завершено через считанные минуты.

– Анри оценит! – улыбнулся Тибо.

Он решил не медлить и навестить друга сей же час. Надев коричневый сюртук, поэт аккуратно сложил лист бумаги и засунул его в карман.

Утро было в самом разгаре. Из своих обителей вынырнули «сонные пчелы». Этот тип людей казался Тибо наиболее непонятным. Не успевают «пчелы» открыть глаза, зевнуть, потянуться, позавтракать, глядя в окно, читая газету и запивая чаем дымящиеся булочки, начиненные шоколадом… Нет! У них нет времени на послесонные мечтанья, на газету, окно, и на булочки с чаем. О нет, им нужно вскочить с постели, найти осоловевшими глазами приготовленный с вечера костюм, поглотить завтрак за секунды, обнаружить пятно на новых брюках и судорожно искать новые. Но поиски не входили в их планы! Они теряют время! В итоге, «пчелы» выходят из дома злые на весь мир, опечаленные этим и грядущим днём.

Тибо никогда не принадлежал к такому типу людей, это совершенно не свойственно таким романтикам как он. Более того, он их опасался. Заурядность не менее заразна, нежели оспа. Тибо – душа, эти массы – серая сущность. Он – полет мысли, фантазёр, мечтатель, невинность сердца, они – рутинная система.

Даже сейчас, на улице, где смешиваются воедино представители разных слоев общества, разных типов мышления и точек зрения, Тибо отличался от масс. Ведь они спешили завершить этот только начавшийся день, а он спешил найти первого слушателя своего новорожденного творения.

Точнее, искать ему было и не нужно. Жребий первого слушателя всегда выпадал на долю Анри.

Тибо жил совсем недалеко от своего друга, поэтому в скором времени он добрался до его квартиры и позвонил в дверь. Ему открыла пожилая и прелестная мадам Дюбуа. Тибо не смог сдержать очаровательную улыбку:

– Утро неотразимо доброе, мадам! – сказал он, проходя в прихожую и снимая сюртук.

– Доброе! – согласилась старушка. – Но почему же неотразимо? Его отражение вы, дорогой! – она добродушно посмеялась, глядя на введённого в иступление молодого человека. – Посмотрите же на себя – вы сияете!

Тибо рассмеялся в такт с ней и, пряча глаза, залился румянцем.

– Вдохновение пришло? – поинтересовалась старая служанка, забирая из рук Тибо его сюртук.

– Да! Причем совершенно неожиданно, вы не представляете как! Нет, не словно хаос, не подумайте!.. Здесь, сила в очаровании, трепетности момента…

Мадам Дюбуа смешливо сощурила глаза, из уголков которых лучами солнца исходили морщины.

– Порой я начинаю думать, что не понимаю вас, месье Лавайе.

Вместе они прошли в просторную гостиную. В центре комнаты стояли два темно-зеленых кресла, а между ними затесался круглый газетный столик.

– Что же, Анри до сих пор спит? – спросил Тибо без удивления. – Не могли бы вы разбудить его, мадам?

– Что же я ему скажу?

– Все просто! Скажите, что к нему пришел его друг.

– Извините за откровенность, месье, – пробормотала старушка. – Но когда я так сказала в прошлый раз, месье Пеллетье послал вас ко всем чертям. Не сердитесь на него, он не любит принимать гостей по утрам, вы же знаете.