В эти дни Семен Гудзенко и Юрий Левитанский написали слова песни, фактически ставшей гимном ОМСБОНа. Об этой песне, звучавшей на улицах осажденной Москвы, о ее важной роли потом напишут многие мемуаристы. Есть упоминания и о других стихотворных текстах, сочиненных Гудзенко и Левитанским на мотивы популярных тогда песен.

«Я проснулся от света, ударившего в глаза, – вспоминал В. Кардин. – Надо мной с карманным фонариком в руке склонился политрук.

– Товарищ боец, товарищ боец, вставайте, надо немедленно написать песню.

– Какую песню? – оторопело переспрашивал я.

– Патриотическую. Про Москву. Приказ командования.

– Я не умею сочинять песни.

– То есть как не умеете? – теперь уже политрук был ошарашен. Он, видно, успел доложить, что у него имеются специалисты по части песен, а тут – “не умею”. – Раз приказано, должны уметь.

– Вы не того разбудили, – оправдывался я, – вон спят красноармейцы Левитанский и Гудзенко. Это по их линии…»[27].

Семен Гудзенко записал в своем дневнике:

«Темна Тверская. Мы идем обедать с винтовками и пулеметами. Осень 1941 г. На Садовом баррикады. Мы поем песню о Москве. Авторы – я и Юрка (Левитанский. – Л.Г.)»[28].

Уточним: авторы слов. Песню пели на мотив суперпопулярной в ИФЛИ, а потом и во всей стране «Бригантины» Павла Когана и Георгия Лепского.

Эту песню пели почти всегда, когда солдаты шли строем.

Появление на улицах Москвы подтянутых солдат в строю с полной боевой выкладкой и их песня, утверждавшая: «Мы не отдадим Москвы», имели огромное мобилизующее и психологическое воздействие на жителей осажденной столицы. И авторы книги – свидетели того, как хмурые лица москвичей светлели, выражая надежду. Люди видели, что Москва имеет надежных и крепких защитников[29].

Ситуация на фронте менялась. Командование приняло решение передислоцировать ОМСБОН в Подмосковье, чтобы встретить врага лицом к лицу.

16 ноября 1941 года подразделения ОМСБОНа были подняты по тревоге и отправлены в район Клина.

За центром Москвы начинался настоящий фронт. Бойцы с любопытством и удивлением озирались по сторонам. Миновав Белорусский вокзал, сразу за границей сектора батальона колонна автомашин въехала в маскировочный туннель, образованный сеткой, натянутой вдоль шоссе на уровне фонарных столбов. Поверх сетки были набросаны ветки и желтые листья. Шоссе возле стадиона «Динамо» и Боткинского проезда пересекала железобетонная баррикада с пулеметными амбразурами. В ней были оставлены два проема для пропуска автомашин. В районе Сокола маскировочный тоннель заканчивался. Вдоль дороги торчали бетонные укрепления, противотанковые ежи и надолбы. На развилке дорог к Волоколамску и Ленинграду женщины и подростки копали противотанковый ров, укладывали в штабеля мешки с песком.

«О противнике мы знали немного, – вспоминал Илья Давыдов, – только то, что он под Волоколамском, за Московским морем и где-то в Калининской области, далеко за Клином. Но уже за Солнечногорском темп движения резко снизился. Следом, пытаясь нас обогнать, шли танки и кавалерия. Оседланные лошади стояли в кузовах автомашин седло к седлу. Укрываясь от снега и ветра, к ним прижимались смуглые низкорослые кавалеристы. Сутолока на шоссе продолжалась до самого Клина. В городе обстановка оказалась не лучше. На узких улицах полно артиллерии, автомашин и пехоты. Группы красноармейцев отыскивали свои части. На окраинах трудились тысячи людей – копали противотанковые рвы»[30].

Колонна продолжала движение. Недалеко от Ямуги она свернула с дороги и двинулась по заснеженному проселку. Остановились в деревне Борщево… Поступил приказ укрепить оборону на рубежах Решетниково – Завидово – Конаково – Шестаково: установить минные поля и лесные завалы. На следующий день батальон продолжал путь по замерзшим проселкам вдоль границы Московской и Калининской областей. В небе то и дело появлялись группы вражеских самолетов. За Московским морем и где-то южнее гудела артиллерийская канонада. На дорогах часто встречались кавалеристы, автомашины, беженцы.

Отряды ОМСБОНа сосредоточились в районе Ямуги, в пяти километрах севернее Клина.

«…У деревни Ямуга тяжелыми ломами долбим промерзший грунт, закладываем взрывчатку […], – вспоминал Юрий Левитанский. – Ночью минируем железнодорожное полотно. Зима 41-го года была ранней и лютой. Красное зарево, свирепый мороз, немцы – совсем рядом. Ставишь мину, потом осторожно вставляешь в нее взрыватель, голыми руками, на сорокаградусном морозе – рукавицы для этого не годятся, – а потом еще надо ее, эту проклятую коробочку, снегом присыпать, чтобы не была заметна, – и так шаг за шагом, мину за миной, долгую эту ночь».[31]

22 ноября немецкие войска остановили атаку кавалеристских соединений и предприняли новую попытку атаковать позиции Красной армии.

«Вдруг воздух наполнился гулом, – пишет И. Давыдов. – Из-за леса вынырнули “мессершмитты”, снизились до бреющего полета и с воем пошли над конниками. Рассеяв пулеметным огнем эскадрон, самолеты с черными крестами вернулись к шоссе, обдавая нас длинными очередями. Батальон залег. Раздался голос комбата: “Огонь!”»[32]

Бойцы ответили пулеметным огнем, «мессер» отпрянул в сторону и вновь атаковал кавалеристов, а потом снова вошел в пике над дорогой, где были сосредоточены омсбоновцы.

«Немцы бомбят и обстреливают из пулеметов, – рассказывал Ю. Левитанский. – Носятся прямо над нашими головами. Падаем в снег, пытаемся стрелять по ним – как нас учили, с “упрежденьем на два корпуса”, – а потом серыми комочками, в серых своих шинелях лежим на сверкающем этом снегу, беспомощно прикрыв голову руками. Первые убитые, первые раненые, оторванные руки, ноги…»[33]

«Бойцы начали укладывать раненых в кузов первой машины, – продолжает И. Давыдов. – Паперник и Гудзенко привели под руки смуглого скуластого конника. Он громко стонал и просил подать ему клинок, отброшенный за дорогу. Клинок подали. Подогнали вторую машину. Быстро погрузили в нее новую партию раненых. Но едва Левитанский с Лебедевым закрепили борта кузова, как Чихладзе притащил еще одного кавалериста (выделено мной – Л.Г.). На могучих плечах борца раненый казался мальчиком. Положили и его. И вторая машина уехала»[34].

Это был первый настоящий бой, в котором приняли участие Левитанский и Гудзенко.

В холодные зимние дни конца ноября отряды заграждения ОМСБОНа вместе с частями Московской зоны обороны сорвали план гитлеровцев прорваться к Москве на самом коротком, прямом и выгодном для них направлении. Немецкие войска искали обходные пути и двинулись в том числе на Рогачёво – Дмитров. Сюда перебросили омсбоновцев, которые снова встали живым щитом на пути у фашистов.