В автобусе половина группы сразу расположилась для сна. Я же был так возбужден, что и думать не мог задремать. Мимо мелькали лужайки и колоритные домики, вдали плыли горные хребты. Должно быть, это было великолепное зрелище, но сейчас оно казалось мне лишь симпатично раскрашенным занавесом давно ожидаемого представления. Я нетерпеливо ждал, когда он отодвинется и начнется действие.

Первое время дорога была почти пустой, по потом стали попадаться машины, едущие в нашем направлении. Некоторых мы обгоняли, некоторые обгоняли нас, словно спеша поспеть к открытию кордона первыми. Я принялся было успокаивать себя, что, наверное, в той стороне находится популярный курорт, и все эти машины едут туда, тогда как мы вот-вот свернем с дороги на тихий проселок. Но, судя по всему, я ошибался.

– Так, информация о дате открытия просочилась, – вздохнул Тошук. – Впрочем, этого следовало ожидать. Посмотрим, насколько это усложнит нашу задачу.

Машин становилось все больше.

– О, похоже, мы рвемся туда не одни, – послышался сзади хриплый спросонья голос Ержи.

Последние сотни метров мы двигались медленным кортежем среди машин, припаркованных у обеих обочин. Наш автобус сделал последний поворот, и впереди из-за леса показались очертания темной преграды. Это была стена! Я сотни раз видел ее на фото и видео. Перерезав дорогу, как ножом, она тянулась от нее в обе стороны: налево ползла вверх по склону, то здесь, то там выглядывая из-за деревьев, после чего исчезала в дымке; направо – плавно спускалась к морю, голубевшему далеко внизу. Но здесь нас ждало другое море, состоящее из голов в бейсболках и поднятых рук, держащих телефоны, селфи-палки и даже профессиональные камеры. Операторы с камерами концентрировались около пикетчиков с плакатами, которые что-то возбужденно кричали в их объективы.

Все выбрались из автобуса. Подождав Тошука, который остановился сказать пару слов водителю, мы осторожно двинулись сквозь толпу к стене.

– Я требую, чтобы меня и моих детей пропустили внутрь! – слышался громкий женский голос. Подойдя поближе, мы увидели женщину лет тридцати пяти, державшую за руку флегматичную девочку и параллельно качающую еще одного малыша в коляске. – Мы медленно умираем в отравленном воздухе городов, мы едим ядовитую генно-модифицированную еду! Люди, которые огородились этой стеной, не вправе одни пользоваться своим раем! Они говорят о своей нравственности, но разве могут нравственные люди спокойно смотреть на то, как мучаются наши дети?!

Мне показалось, что дети ее были вполне довольны жизнью, да и сама дама не выглядела умирающей: во всяком случае, в процессе медленной смерти от отравленного воздуха она ухитрялась регулярно подновлять свой маникюр.

– Что вы намерены делать, чтобы заставить руководство государства открыть ворота? – визгливо вторила ей толстая китаянка, держа в руках микрофон.

– Мы будем стоять здесь до тех пор, пока они нас не впустят! Когда мы умрем здесь, у них под дверью, наша смерть будет на их совести!

Еще несколько групп активистов выступало в аналогичной манере, требуя приобщения своих детей к чистой природе Сабинянии. Самая многочисленная из них прибыла, видимо, раньше всех остальных, потому что сумела занять пост у маленькой железной двери в стене (я с трудом разглядел ее за спинами митингующих). Они тоже наперебой обещали, что не позволят закрыть дверь, пока их не впустят внутрь вслед за экскурсантами. Было очевидно, что о нашем запланированном проходе здесь все знали. Не знали лишь одного – того, что именно мы, робко жмущиеся к Тошуку, и являемся теми самыми счастливчиками, которые выбраны жрецами в ущерб другим страждущим. Я подумал, что не хотел бы, чтобы наша тайна внезапно раскрылась: силы были явно неравны. С надеждой я огляделся в поисках полиции, которая обычно сопровождает подобные сборища и, наконец, увидел: поодаль, на пригорке действительно расположились трое людей в форме. Они лениво посматривали на толпу и вряд ли готовились кого-то спасать.

Внезапно все головы повернулись в одну сторону: на периферии митинга, где стена ныряла в гущу деревьев, несколько человек пытались приладить к ней приставную лестницу. Свои действия они сопровождали громкими бессмысленными криками, видимо, выражающими их решительный настрой. Они выглядели, как типичные представители какого-нибудь ультралевого движения за права сексуальных меньшинств: вычурные прически с частично выбритыми, частично окрашенными в разные цвета, частично заплетенными в косички и дрэды волосами, куча всевозможного металла в ушах, носах, губах и пупках, кричащие надписи и рисунки, напечатанные на одежде и вытатуированные на теле. Наконец, им удалось установить лестницу; одновременно подоспевшая группа журналистов и просто любопытных подставила свои камеры. Из пестрой массы леваков отделилась одна энергичная девица с зелеными волосами. С плакатом под мышкой она полезла наверх. Как известно, сабинянская стена достигает более пяти метров в высоту. Здесь было точно не меньше. Выдвижной лестницы хватило лишь на треть. Девица, встав на предпоследней ступеньке, развернула свой свиток и некоторое время с гордым видом позировала перед камерами. Плакат гласил: «Рай для всех, а не для избранных!»

– Но ведь там, за стеной, находятся отнюдь не виллы олигархов, – решил разговорить ее один из журналистов. – Там люди, пашущие, как лошади, и живущие, как примитивные земледельцы две тысячи лет назад. За что же вы на них ополчились?

Зеленоволосая была готова к вопросам.

– Так и есть – за стеной есть рабы и есть господа! Первые работают, как лошади, а вторые присваивают результаты их труда и живут в праздности. Мы требуем, с одной стороны, освобождения сабинянских рабов. С другой стороны, мы все имеем право воспользоваться природными территориями, лесами и пляжами, которыми в настоящее время владеет небольшая кучка людей, эти так называемые жрецы.

– Но ведь это суверенное государство! – удивились из толпы. – Вы предлагаете напасть на него и захватить?

– Это не государство, – невозмутимо ответствовала пикетчица. – У него нет никаких признаков государства. Это банальный землезахват в пользу нескольких олигархов. Есть сведения, что их бизнес находится за пределами стены. И это очень крупный бизнес. Возможно, наркотики. Во всяком случае, есть основания считать, что своих рабов они держат в повиновении с помощью психотропных веществ. Именно поэтому здесь такая высокая смертность. Кроме того, всех неугодных просто убивают. Но эти тайны надежно скрыты стеной.

Толпа возмущенно загудела. Все собравшиеся уже прихлынули к лестнице, кроме разве группы, которая по-прежнему держала оборону около дверцы.

– Но какое государство, на ваш взгляд, должно напасть на Сабинянию, чтобы восстановить справедливость? Если вы предлагаете сделать это силами США, то не будет ли это, как обычно, циничным актом агрессии мирового гегемона? Не передадим ли мы после этого Сабинянию от одних олигархов другим?

Я изумился, поняв, что автором реплики был …Тошук! Он незаметно сделал знак нашей группе, сгрудившейся вокруг него, и шепнул: – Скоро полдень. Нам откроют дверь, и мы должны будем действовать быстро. – Увидев, что наши товарищи метнулись было к двери, он взволнованно замахал: – Нет, постойте! Так вы привлечете внимание.

Я не расслышал, что именно отвечала на вопрос Тошука зеленовласка. Что-то довольно складное. Видимо, провокации не были для нее неожиданностью. Неоднозначную тему США, гегемонии и военной агрессии подхватило сразу несколько голосов. В толпе начались споры, которые пыталась перекрикивать пикетчица, надеясь удержать лидерство. Между тем Тошук знаком велел нам медленно отходить к двери, которую по-прежнему блокировали несколько человек. Их вяло интервьюировал какой-то корреспондент-неудачник, не сумевший пробиться к лестнице.

– Как вы думаете, откроют ли сабинянские власти дверь при таком количестве протестующих? – спрашивал он.

– Возможно, сегодня они на это не решатся, – с наигранной бодростью отвечал коротышка с плакатом, понимавший, что первенство по привлечению внимания безнадежно оттянула группа с лестницей. – Но если они на это рискнут, мы сделаем все возможное, чтобы заставить их пропустить нас внутрь. Жестоко удерживать монополию на природу и чистый воздух, когда столько людей в Европе страдают посреди сжимающегося кольца урбанистической застройки…. – твердил он заученной скороговоркой, хотя вялый корреспондент его уже не слушал.