– Так вы не против, если поминки будут в два, Сашенька?

– Да, это прекрасно, Ксения Васильевна. Священник придет? Вы вызвали?

– Конечно! Обязательно! – испуганно замахала руками Ксения. – Все сделает, как надо.

– Тело из Смелы привезут в десять?

– Не в десять, а в двенадцать, так мне сказали в похоронном агентстве. Поэтому поминки назначены на два.

– Да-да, они говорили, я забыла.

Еще в Киеве она созвонилась со смелянским похоронным агентством, чтобы те организовали доставку тела, гроб и другие необходимые вещи, и заранее расплатилась, не торгуясь и не вникая в детали. Бесспорно, похоронный бизнес прибыльный бизнес, ведь сколько кругом таких растерянных родственников.

– Вам надо отдохнуть, деточка, – Ксения ласково погладила ее по руке. Лицо домоправительницы опять стало добрым и сочувствующим. – И покушать надо что-нибудь, вы даже чаю не выпили. Вам всем надо отдохнуть, завтра будет трудный день.

Спасибо, что напомнила, а то она сама не знает.

– А могилу на кладбище выкопают?

– Да, местные ребята этим займутся, я договорилась. Только их надо будет отблагодарить.

– Отблагодарим, не переживайте. После поминок еще надо угощение раздать, правильно?

– Об этом мы с Нелей уже позаботились. Кулёчки готовы.

– Вы прелесть. А что еще нужно сделать, Ксения Васильевна?

– Да в общем-то ничего, – развела руками домоправительница. – Я только хотела узнать, Сашенька, из города на похороны кто-нибудь приедет?

– Никто.

– Понятно.

Она опять отвела глаза, а Саша почувствовала огромную, просто-таки гигантскую усталость. Она навалилась на плечи, как железобетонная плита, и придавила ее к земле.

– Тогда на этом все. Отдыхайте, набирайтесь сил. Я приду завтра утречком и приготовлю вам завтрак, если хотите.

– Спасибо, но зачем вам бегать туда-сюда? Я привезла продукты и думаю, что мы справимся сами.

– Как хотите, – ответила домоправительница, пожав плечами. Довольно холодно, как показалось Саше. – Но Федюша все равно придет покормить собак. Или вы покормите сами?

– Нет, пусть лучше он придет. Нас они совсем не знают, да и я, честно сказать, не очень представляю, как с ними обращаться.

– Он придет, – кивнула Ксения. Помолчала, а потом все же решилась добавить:

– Конечно, это не мое дело, Сашенька, но избавились бы вы от этих собак. Ваш папа все не хотел, как я ни уговаривала. Не знаю, что вы решите делать с домом, но собаки вам точно ни к чему.

– Спасибо за совет, Ксения Васильевна, я это учту.

Домоправительница вдохнула с чувством выполненного долга. Она неспроста упомянула про собак, что-то ее мучило, Саша это почувствовала. Что-то тут не в порядке. С этими собаками что-то не так, но что? Больные или просто дикие, неуправляемые твари? В свой последний приезд она к собакам не заглядывала. Совсем не помнила даже, как они выглядят. Отец ничего про них не говорил, а ей и в голову не пришло спросить.

– Вас проводить в комнаты, Сашенька?

До чего она за эти годы вжилась в роль, подумала Саша. Ведет себя, как настоящая экономка из позапрошлого столетия. Интересно, а если бы мать осталась жива, она вела бы себя так покровительственно? Нет, ты просто устала и туго соображаешь… У истории нет сослагательного наклонения и задавать подобные вопросы бессмысленно. Подобные вопросы приводят в страну чудес, которая в реальном мире выглядит как комната без острых углов и с решетками на окнах. Комната с белым потолком и правом на надежду, вот так-то.

– Спасибо, мы справимся сами.

– Я там закрыла… кабинет. На всякий случай. Ключ внизу, в котельной, в ящичке, – заговорщицки прошептала она.

Когда Сашиного уха коснулось чужое дыхание, нервные окончания взбунтовались, требуя немедленно прекратить вторжение. Захотелось оттолкнуть от себя эту чужую женщину.

– Прекрасно. Спасибо.

Домоправительница вопросительно посмотрела на новую хозяйку, но та лишь вежливо улыбнулась в ответ. Чем-чем, а искусством вежливых улыбок Александра Качур владела в совершенстве. Неважно, что тебе хочется визжать от отчаяния, наброситься на окружающих людей и расцарапать им лица – улыбаться надо до конца, без этого в ее профессии никак. Отца нашли мертвым именно в кабинете, но сейчас она не желала это ни с кем обсуждать. Сейчас она просто не могла думать об этом.

Когда Ксения, наконец, ушла, они поднялись наверх. По дальней стене гостиной на второй этаж вела массивная лестница с толстыми балясинами из песчаника. С широкой промежуточной площадки дубовая дверь в резном обрамлении вела в кабинет. Она не говорила детям, где именно умер их дедушка, но проходя мимо, Ян спросил:

– А что за этой дверью?

– Кабинет.

Слова звонко отскочили от стен и рассыпались по залу, как цветное драже. Сын вполне удовлетворился объяснением и дальше расспрашивать не стал. Поднявшись еще на один пролет, они попали на галерею над гостиной, из которой пять дверей вели в пять спален. При каждой имелась своя ванная, а при главной, родительской, еще и гардеробная. Саша облокотилась на перила и посмотрела вниз. Отсюда двухэтажная гостиная казалась просто огромной. Живя в киевской квартире, пусть и просторной, она отвыкла от таких запредельных размеров и вдруг вспомнила, как этот зал представлялся ей раньше, двадцать лет назад. Внизу, как материки и архипелаги в океане, раскинулись диваны, кресла, пуфы и ломберные столики. Ковры просвечивали пестрым рисунком как подводные плато, а торшеры высились из воды, как островные вулканы. А над всем этим царили два парящих альбатроса, никогда не меняющие маршрут – кованые люстры в двадцать энергосберегающих свечей каждая. Только тогда океан казался ей волшебным миром, полным чудес, а теперь – мертвой пустыней. Уже в который раз за этот проклятый день ей захотелось плакать. Такими темпами она скоро побьет мировой рекорд среди телеведущих по количеству остановленных за день слез.

– Мам!

Она обернулась. Дети сиротливо стояли рядом со сваленными в кучу рюкзаками и сумками.

– Куда нам идти, мам?

Этот болван Федюша, конечно, не догадался расставить их вещи по комнатам. Впрочем, нельзя на ровном месте обвинять человека, тем более умственно отсталого. Откуда он мог знать, где они решат остановиться? Комнат же вон сколько… Саша подергала ручку своей старой детской и та с готовностью поддалась. Она вошла. Сердце вздрогнуло, но вполне терпимо. Торкнулось о грудную клетку и успокоилось, только и всего. Просто ностальгия, тревожная жалость по утраченному времени, которая посещает почти всех, кто из реального мира вдруг попадает в мир своего детства.

Та же белая кровать с пологом из цветного ситца, только ситец с годами выгорел на солнце. Тот же ореховый комод с червоточинками, специально выпиленными итальянскими мастерами, маленький секретер, заменявший ей письменный стол, потертое кресло с высокой спинкой, в котором она так любила читать. Романтическая комната романтической девушки. Прелесть. Правда, последние два года жизни в этом прелестном гнездышке она только и мечтала убраться отсюда куда подальше. Мечтала, чтобы и дом, и ее с такой любовью устроенная комната провалились в тартарары ко всем чертям.

– Нравится? – спросила она близнецов. – Решайте, кто останется здесь и пошли смотреть вторую комнату.

Собственно, поднимать вопрос о второй комнате не имело смысла, и она прекрасно это знала. Каждый из них скорее согласится лишиться руки, чем расстанется с другим хотя бы на час.

– Мы будем здесь вместе, – ответил Ян.

Опять этот решительный тон, этот холодный огонь в глазах. И что мальчишка себе возомнил? Что он себе позволяет? Стоп, мамаша. Ребенок ничего ужасного не сказал и не сделал. Ну почему она вынуждена все время говорить себе «стоп»? Почему он не может быть таким же милым, как сестра?

– Но кровать одна, Ян. Ева может остаться здесь, а тебе мы подыщем другую комнату.

– Я останусь здесь с Евой. Кровать большая, мы поместимся.

– Это неправильно, Ян. Тебе лучше занять другую комнату. Места много, нет нужды ютиться в одной кровати.