Она бесцельно бродила по саду, узнавая знакомые деревья. Два последних года школы, которые она провела в этом доме, она много времени проводила в саду. Отец купил качели специально для нее. Забравшись на них с ногами, она часы напролет проводила наедине с книгой. Летом на качелях в саду, зимой в кресле в своей комнате. Тихий, мечтательный ребенок, не доставляющий родителям хлопот. Ева такая же, милое существо, а вот Ян другой. На самом деле, Ева очень похожа на своего отца, мужчину-мальчика, а в кого Ян – неизвестно. Он не похож даже на сорванцов-братьев. С рождения особенный, далекий от всех, кроме сестры. Иногда ей казалось, что небесные сценаристы что-то здорово напутали. Если бы все пошло по плану, по глобальному маминому плану, согласно которому все беды и несчастья обойдут их семью стороной, все должно было случиться иначе. У нее родилась бы одна Ева, и мужчина-мальчик до сих пор был бы с ней, улыбаясь по утрам своей застенчивой, головокружительной улыбкой. Он берег бы свою жену Александру, серьезного журналиста, занимающегося проблемами образования или здравоохранения. Не случилось бы никакого «На Говерле», феерического шоу, выстраданного потом и кровью, и каждый день требующего новых жертв – вообще ничего такого не случилось бы.

Она так живо представила себе всю картину, что у нее захватило дух. Они бродили бы сейчас по саду вдвоем, она и мужчина-мальчик, а мама колдовала бы на кухне над праздничным ужином. Братья были бы в Европе, на пару заправляя каким-нибудь футбольным клубом средней руки. Отец каждую неделю мотался бы в свое бюро приглядывать за особенно интересными проектами. Но только у истории нет сослагательного наклонения. Глобальные мамины планы не сбылись. Она умерла, мужчина-мальчик тоже покинул ее навсегда, и теперь она бродит по саду одна, как медведь-шатун. Одна, одна, совсем одна… А где дети? Поймала себя на мысли, что давно не слышала их голосов. Остановилась, оглядываясь, но никого кругом, только яблони в цвету.

– Ева! Ян! Где вы?

Не хватает только потерять детей! А паника уже на пороге, сегодня ей многого не нужно.

– Ян!! Куда вы подевались?

Сын вырос, как из-под земли.

– Мы тут, мам, – сказал он спокойно. Ева возникла рядом и встала за плечом брата.

Понятно, это цветущий сад играет такие скверные шутки. В мелькании светотени не разберешь, что происходит. Не разберешь опасности, не увидишь ее.

А она уже на пороге, опасность. Опасность в твоем сердце. Примостилась там, и внезапно ей стало тесно. Она тряхнула головой, чтобы вытрясти дурные, прилипчивые мысли.

– Я уж подумала, что потеряла вас. Пойдем, посмотрим на дедушкиных собак.

Федюша перед уходом сказал, что собаки заперты в вольере. Даже если с ними что-то не в порядке, никакой опасности нет. Надо было расспросить Федюшу, как обстоят дела, а то Ксения выразилась туманно. Возможно, это просто домыслы скучающих селян. Их хлебом не корми, дай выдумать какую-нибудь страшилку. Ладно, расспросить она еще успеет.

– Дети, пойдемте, я покажу вам вольер.

Они свернули налево и вскоре вышли за границы сада. Лужайка, такая же запущенная, как и все остальное, отделяла сад от лабиринта, еще одной грандиозной задумки отца. Всеволод Качур страшно гордился своей идеей и в прихожей на почетном месте висел подробный план. Лабиринт планировался, как развлечение. Место, где дети и взрослые могли бы гулять или играть, гоняясь друг за другом, живая изгородь выше человеческого роста, а между ней дорожки. Его заложили вместе с фундаментом дома и через пять лет, к моменту окончания строительства, он почти достиг желаемой высоты. Для ухода за лабиринтом сначала приглашали специального человека из Черкасс, но потом работу освоил Федюша. Каждый год он немало времени проводил, подстригая изгородь.

Теперь все изменилось. Времена процветания остались в прошлом. Сейчас лабиринт выглядел сплошной зеленой стеной, из которой торчали молодые побеги. Причем стена выглядела совсем не дружелюбно. Она казалась какой-то ощетинившейся и очень-очень плотной.

– Что это, мама? – удивленно спросила Ева. Ян ничего не сказал, только насупился.

– Это лабиринт.

– А для чего он?

– Чтобы гулять там с гостями, весело проводить время.

– Что-то он не кажется веселым, – поежилась Ева.

– Это потому, что дедушка жил один. Гости у него бывали редко и за лабиринтом никто по-настоящему не ухаживал. Но это даже хорошо, что он не кажется тебе веселым. Обещайте, что никогда не пойдете туда одни, хорошо?

– А почему?

– Там можно заблудиться. Это опасно. Обещаете не ходить туда?

– Да, – с готовностью кивнула Ева.

– Ян?…

Сын посмотрел на нее холодным, ничего не выражающим взглядом.

– Ян, я с тобой разговариваю. Ты должен обещать мне, что не полезешь туда сам и не потащишь сестру.

Он молчал, как партизан на допросе. Маленький невыносимый упрямец.

– Ян!

Давай-давай, потяни время еще немного, и ты увидишь, чем все закончится. О, ты удивишься, какие разнообразные формы может принимать гнев и какие он приносит последствия! В последнюю секунду, перед тем как лаве вырваться наружу, Ян сказал:

– Хорошо.

Одно короткое словцо удержало стихийное бедствие.

– Ты обещаешь?

– Да.

– Мам, а с тобой нам можно пойти в этот лабиринт? – спросила Ева.

– Со мной можно.

– Мы пойдем туда?

– Посмотрим.

– Ты всегда говоришь «посмотрим», а сама никогда ничего не делаешь.

– Ты сейчас предлагаешь туда лезть, Ева? Я даже не вижу, где тут вход.

– А вход, наверное, вон там, где круглая арка, – дочь подпрыгивала от нетерпения. – Как интересно! Правда, Ян?

Ян угрюмо молчал.

– Ева, посмотри, как там все заросло, – вздохнула Саша. – Только поцарапаемся. Давай отложим экскурсию, хорошо?

– Ну… хорошо.

В глазах дочери мелькнуло такое знакомое разочарование.

– Прекрасно, тогда пойдем к собакам.

Саша повернулась и пошла через лужайку. Высокое небо было усеяно перистыми облаками, но на горизонте начинала клубиться грозовая мгла. Холодный ветер зашелестел в дебрях лабиринта и неожиданно сильно толкнул ее в спину. В воздухе пахнуло напряжением. Видимо, к ночи все-таки разразится гроза. Собачий вольер находился чуть в стороне, за плоским каменным строением, когда-то выполнявшим функции подсобки, хранилища для всякого хлама, оставшегося после строительства, а также птичника. На новоселье отцовские друзья подарили им пару павлинов. Их определили на постой в подсобку и стали называть ее фермой. Павлины прожили недолго. После смерти мамы и мальчиков отец решил избавиться от них и велел Ксении пристроить птиц. В одно прекрасное утро Федюша сгреб красавцев в охапку, засунул в картонный ящик, и уволок в неизвестном направлении. Саша понятия не имела, что с ними стало.

Они обогнули ферму и попали во внутренний двор. Запустение тут чувствовалось еще более явно. Через гранитную брусчатку пробивалась трава. Три облезшие деревянные двери вели в разные отсеки фермы. Одна из дверей была приоткрыта. Федюша, похоже, совсем не следил за хозяйством, да и Ксения, судя по всему, сюда не часто заглядывала. Саша заглянула в приоткрытую дверь. В полумраке виднелись прислоненные к стенам инструменты, ручная тачка, какие-то мешки с неизвестным содержимым. Посередине высилась газонокосилка с бензиновым двигателем, воинственно нацелив на входящих ручки-рога. Запустение. И пахло запустением. Нет, пахло чем-то еще… горячим и животным. Как в зоопарке. Саша содрогнулась и поскорей закрыла дверь.

Дети уже стояли возле вольера. Это было массивное сооружение, вполне в духе архитектора Качура. Четыре толстых каменных столба были накрыты плоской крышей, выступавшей навесом, а слева располагались два больших ящика из бруса. В ящиках были проделаны широкие отверстия. Будки, чтобы собаки могли прятаться от непогоды. Вольер был метра три высотой и обнесен толстой металлической сеткой. В центре длинной сетчатой стены была врезана дверь. Саша невольно поискала глазами задвижку – она была задвинута до упора.