– Да, похоже, для того чтобы построить Эдуарду Сеймуру новый дворец, придется продать половину Лондона, – подхватил я.

Став лордом-протектором, герцог Сомерсет принялся возводить для себя новый дворец на Стрэнде; для этого ему пришлось не только снести множество старых домов, но и уничтожить часть древнего склепа собора Святого Павла. Останки выдающихся жителей Лондона были погружены на телеги и вывезены в Финсбери-филд, где и выброшены вместе со всяким мусором.

– Я слышал, он заказал два миллиона кирпичей, чтобы перестроить обветшалый фамильный дворец в Уилтшире, – заметил Николас. – Его ведь называют Волчьим логовом, верно?

– Нет, Волчьим замком. И за все это заплачено из казны, ныне совершенно опустевшей.

У Болотных ворот нам пришлось остановиться, выжидая, пока проедут все повозки. Я заметил на стене листок, на котором было напечатано новое постановление, подписанное королем; из него следовало, что отныне городские ворота будут закрыты в темное время суток, а город станут патрулировать отряды ночной стражи.

– Судя по всему, ожидается, что воскресная церковная служба станет причиной очередных беспорядков, – предположил Николас. – Хотя жители Лондона в большинстве своем протестанты.

– Не все, – возразил я.

Этой весной атмосфера в городе была напряженной, памфлеты против папы римского и традиционной мессы по латинскому обряду появлялись один за другим. На представления пьес и интермедий был наложен запрет, после наступления темноты простолюдины и молодежь не должны были появляться на улицах. Волнения, вспыхнувшие в сельской местности в мае, и буйные выходки солдат, расквартированных в Лондоне в ожидании отправки на войну с Шотландией, добавили властям немало хлопот.

Наконец последняя повозка прошла через городские ворота; при этом она так резко накренилась, что едва не раздавила стражника, который, побледнев, отскочил в сторону.

– Поехали, – скомандовал я.

Для того чтобы оказаться в моем доме на Канцлер-лейн, нам пришлось пересечь Чипсайд. Город, по обыкновению, был шумным и многолюдным; подмастерья в синих фартуках, ремесленники в кожаных и холщовых куртках, торговки в чепцах и передниках создавали густую толпу, сквозь которую с усилием проталкивались вооруженные джентльмены, за которыми следовали слуги. Сидя в седле, я скользил взглядом по окружавшим меня лицам, исхудалым и встревоженным. Наступило самое тяжелое время года: прошлогодние запасы подходят к концу, до нового урожая еще далеко, а цены неумолимо растут. Нищие, закутанные в рваные одеяла, жались у дверей домов; больше всего их было вокруг Чипсайдского креста. Пытаясь поймать взгляды прохожих, они умоляли о сострадании.

– Думаю, тебе стоит заехать ко мне, умыться и переодеться, – сказал я Николасу. – А потом вместе отправимся к Копулдейку. Наверняка он сейчас в своей конторе в Линкольнс-Инн, а это, слава богу, поблизости. После того как мы с ним побеседуем, можешь оправляться к себе домой.

Мы миновали собор Святого Павла, въехали в Ньюгейтские ворота и оказались на Канцлер-лейн. Дома я первым делом велел своему управляющему Джону Гудколу разобрать багаж, позаботиться о лошадях и принести нам воды для умывания. Сам же я незамедлительно отправился в спальню, где растянулся на кровати, чтобы дать отдых спине. Снизу до меня доносились знакомые звуки и топот шагов. Четыре года назад скончалась моя домоправительница Джоан; первого управляющего, которого я принял на ее место, мне пришлось уволить, ибо он непозволительно пренебрегал своими обязанностями; вскоре подобная участь постигла и второго. Два года назад на службу ко мне поступили Джон Гудкол, его жена и их двенадцатилетняя дочь; прежний их хозяин, адвокат, недавно умер. У него была большая семья, и, оказавшись в жилище холостяка, Гудколы смогли вздохнуть свободнее. За домом они следили добросовестно и, будучи слаженным семейным трио, понимали друг друга с полуслова, не допуская ни малейших промахов. Правда, в Линкольнс-Инн ходили слухи, что Гудколы являются приверженцами прежней религии, но я предпочитал закрывать на это глаза.

В дверь спальни постучали. Я вскочил и крикнул: «Войдите!» В дверях появился Джон Гудкол с тазом для умывания. Надо было привести себя в пристойный вид. К тому же я хотел попросить Джона нанять мне для предстоящего путешествия в Норфолк крепкую молодую лошадь.

Контора Эймерика Копулдейка находилась на углу Линкольнс-Инн-сквер. С большинством своих коллег-барристеров я был в той или иной степени знаком, но с Копулдейком, как и сообщил Пэрри, мне довелось встретиться лишь однажды. Так как дела требовали его постоянного присутствия в Норфолке, в Линкольнс-Инн этот человек бывал не часто. При виде нас с Николасом он не проявил особой радости, однако пригласил войти.

Копулдейку, приземистому тучному коротышке, несомненно, уже перевалило за пятьдесят; на лице его, украшенном крючковатым носом и пухлым двойным подбородком, застыло суетливое и недовольное выражение. Предложив нам сесть, он махнул в сторону стройного молодого человека в аккуратном сером дублете, сидевшего за столом у окна:

– Мой помощник Тоби Локвуд.

Локвуд встал, поклонился и вновь опустился на стул. Волосы у него были черные, густые и кудрявые; борода, обрамлявшая круглое плосконосое лицо, по части густоты не уступала шевелюре; голубые глаза светились умом. Я вспомнил, что, по мнению Пэрри, помощник отличается куда большей сметливостью, чем его патрон.

– Мастер Пэрри впутал нас в чрезвычайно неприятное дело, – произнес Копулдейк, откинувшись на спинку стула, и в голосе его послышалось откровенное раздражение. – У меня не было ни малейшего желания заниматься этим расследованием, но мастер Пэрри настаивал. Что ж, мы с вами прекрасно понимаем: в данном случае он выполняет волю своей госпожи. Но я рад иметь такого помощника, как вы, сержант Шардлейк, и особенно рад тому, что благодаря вам у меня самого есть возможность остаться в Лондоне. Ни одно из дел, которыми я занимаюсь, не будет рассматриваться на летней выездной сессии, – добавил он. – Поверьте, будучи жителем Норфолка, я прекрасно осведомлен, насколько там неспокойная обстановка. – Копулдейк прищурил глаза. – Вскоре по поручению лорда-протектора в Норфолке должно начаться расследование, связанное с противозаконными огораживаниями земель под пастбища. Несомненно, норфолкские крестьяне примутся с пылом отстаивать свои права, уповая на то, что закон одинаков для всех. Я предпочитаю держаться от подобных распрей подальше. Вы, конечно, дело иное. Насколько мне известно, вы работали в Палате прошений, а значит, у вас имеется изрядный опыт общения с простолюдинами, – не без скрытого сарказма добавил он.

Слова его задели меня за живое, однако Копулдейк явно не стоил того, чтобы затевать с ним спор. Пропустив его колкость мимо ушей, я произнес:

– Я дал согласие расследовать дело мастера Болейна, и, следовательно, мне предстоит отправиться в Восточную Англию. От вас, сэр, мне необходимо получить письменное подтверждение того, что я являюсь вашим доверенным лицом.

– Да, я уже подготовил это подтверждение! Тоби! – Копулдейк высокомерно кивнул своему помощнику, и бородатый молодой человек протянул мне документ.

– Благодарю вас. – Я пробежал бумагу глазами. – Насколько я могу судить, брат Копулдейк, все в полном порядке. Не хватает только вашей подписи.

– С превеликим удовольствием ее поставлю!

Хозяин кабинета взял документ и снабдил его подписью с затейливым росчерком. Возвращая мне бумагу, он не удержался от вздоха облегчения.

Я повернулся к Локвуду:

– Если я не ошибаюсь, вам предстоит поехать с нами?

– Да, сэр, – негромко произнес молодой человек.

Если Копулдейк говорил без малейшего акцента, то речь его помощника выдавала в нем уроженца севера.

– Мастер Пэрри сказал, что вы хорошо знаете Норфолк, – заметил я.

– О, Тоби знает Норфолк как свои пять пальцев! – воскликнул Копулдейк прежде, чем Локвуд успел ответить. – Провел там полжизни, выполняя мои поручения. У его отца есть небольшая ферма, но выделить наделы своим сыновьям он не в состоянии. Поэтому Тоби решил изучать закон, и я взял его под свое крыло, – снисходительно пояснил он и повернулся к Николасу. – А вы, молодой человек, тоже будете сопровождать своего патрона?