При мысли об этом Мориц расхохотался.

   Девушка у него под боком с любопытством дёрнулась, выгнулась дугою, освобождаясь от его цепких объятий, и, заглянув ему в лицо, поинтересовалась:

   - Что тут забавного?

   Мориц подавил нервный смешок. Стряхнул с себя все негативные мысли, эмоции, и притянул девушку ближе, покрывая её поцелуями и погружаясь в тёплую, пьянящую вседозволенность. Разум его вновь помутился, удары сердца вошли в новый ритм. Он шептал ей слова: нежные, отрывистые, жаркие; разрушая этим сам себя, отдавая ей свою душу по капельке. Он произнёс её имя, и идиллия вдруг взорвалась, -- он получил несильную, но довольно звонкую пощёчину.

   -- За что? -- недоумённо спросил он, и в ответ получил сцену ревности, удивившую и потрясшую его до глубины души. Он вновь -- в который раз за последнее время! -- почувствовал, как из-под ног уходит твёрдая почва. Он вновь оказался на пустынном пространстве растерянности, в самом сердце трясины неопределённости и неведения.

   Её звали не Изабелла. Где он вообще услышал это вздорное имя?! Её зовут ЮЛИЯ, и чужое имя в его похотливых устах наводит её на нехорошие мысли. С кем он спутался?! Чем он вообще занимается, когда её нет рядом?! Она теперь твердо знает: развратом. Он так погряз в этих делах, что теперь даже не в состоянии разобраться, как зовут ту, которую он в данный момент обнимает.

   Оглушённый открывшимися новыми обстоятельствами Мориц вместо того, чтобы её утешить, успокоить и обнадёжить, ринулся в словесную перепалку, контратакуя множеством стихийно возникших вопросов.

   Откуда она родом? Помнит ли о своём прошлом? Знакома ли с графом Константином Барлом и Морицем? Почему её память исчерпывается только смазанными детскими воспоминаниями и последним неполным годом?

   Он её испугал. Он прочёл это в её внезапно заискрившихся слезами глазах. Ощутив укол совести, он в свою очередь испугался, почувствовав призрачный холод возвращения прошлого, когда он только проснулся от многолетнего сна и один только его вид вызывал в ней... в Изабелле панический ужас.

   Он растерялся, вновь уподобившись старому, очерствевшему, от обилия пролитой им крови, солдату.

   Она убежала. А он остался, придавленный грузом холодного, мёртвого прошлого, накрепко впившегося в него крючьями воспоминаний. Он вновь перебрал в памяти все былые обиды и неудачи, и старая, кипучая ненависть снова всплыла, покалывая его в самое сердце и заставляя волком выть от злобы на мерзавца Сифакса за то, что тот, как и десять столетий назад, вновь украл его девушку, и даже больше -- он прибрал к рукам его тело, подсунув ему свою мерзкую, никчёмную оболочку.

   Мерзавец! Как он ненавидел это лицо!

   Не в силах сдержать свою ярость, Мориц перебил в замке все зеркала, внутренне со злобой желая, чтобы при этом на физиономии Сифакса появилось не меньше ссадин, чем на его разбитых в кровь, об стекло, кулаках.

<p>

3</p>

   В этот день он её не нашёл. Она где-то спряталась -- достаточно хорошо, чтобы сбить его с толку, и он, бродя по замку, терялся в догадках, порождающих плохие предчувствия и разжигающих мрачный огонь затаённого страха, запертого за пудовыми замками, но бередящего душу смутными ощущениями.

   Он находился в пугающем положении. Он осознал это только сейчас и чем больше он об этом задумывался, тем острее перед ним представала опасность.

   Он чужой среди чужаков, и если среди "переписчиков" Сифакса есть хоть один, отдалённо напоминающий Курандо, то он недолго сможет скрывать свою сущность. Его быстро раскусят, и как поведут себя докопавшиеся до истины "псы" Сифакса -- можно только догадываться.

   Мориц задался вопросом: а как бы повёл себя он, узнав, что у него внезапно сменился хозяин? Остался бы верен прежнему, или же безразлично воспринял данную перемену?

   Внезапно он остановился как вкопанный. Его поразила промелькнувшая в мозгу аналогия.

   "У нас нет постоянных хозяев. Нас передают с рук на руки. В течение десятка веков я сменил уже не менее двух десятков Владык".

   Он рассмеялся. Нервный смешок пронёсся по пустынным коридорам и залам старого замка. Это забавно: "переписываются" оказывается все -- не только обычные люди, но и Владыки и сверхполководцы.

   Смешок оборвался на пронзительной ноте. Что-то он очень сильно расклеился. Надо взять себя в руки. Нервно массируя виски и лоб, он попытался привести в порядок свои хаотичные мысли.

   Он в стане врага. Но не является ли теперь этот стан его собственностью? Если так, то как следует ему поступить? Стоит ли его присвоить себе, или же, как и прежде: "не брать ничего самовольно из имперской добычи и, отдав её им, покорно просить вернуть её, если можно"?

   Нет! Дикий страх пронзил его острой иглою. Он уже один раз всё им отдал. С него хватит. Ему надоело терять, и не важно как зовут теперь девушку -- Ирия, Изабелла, или же Юлия -- он так просто её не отдаст. Он долго служил верно Владыкам. Он многим пожертвовал. Пора и остановиться. Должно же прийти когда-нибудь время, когда он сможет пожить лишь для себя.

<p>

4</p>

   Сны -- это зеркало нашего внутреннего состояния. В снах нет запретов, и то, что глушится, запирается днём, пробуждается ночью и обретает свободу. Сны -- это скопище мыслей, поднятых со дна подсознания страхами, желаниями, совестью.

   Мориц спал. И сон его был глубок и тревожен. Он словно плыл в подземном туннеле, и тяжёлые каменные своды, нависая над головой, дышали угрозой. Он нервничал, зная, что ему предстоит неприятная встреча. Он плыл на свидание с очередным Владыкой и содрогался, как нашкодивший школьник, не желая представать перед его взором, ибо отчётливо осознавал, что дух мятежа уже пустил в его душе свои корни.