Он был для меня утешением, и принятие его предложения говорило о смирении. Когда я отменила нашу предстоящую свадьбу, то по одному только его взгляду поняла, что уничтожила жениха своей правдой.

Правдой, что я принадлежу другому. То, что осталось от моего сердца, тела и души принадлежит мужчине, который меня отверг.

Агония на лице моего жениха довела меня до предела. Он подарил мне свою любовь и преданность, а я выбросила их на ветер. Я сотворила с ним то, что сотворили со мной. Я ослушалась свое сердце, и мой господин и монстр стоили мне Коллина.

Спустя несколько минут я освободила нас обоих. Собрала сумку и покинула жениха в поисках кары. Я провела за рулем всю ночь, понимая, что время не играет никакой роли, оно несущественно. Меня никто не ждет.

Минуло уже больше шести лет, и вот я возвращаюсь к отправной точке – к жизни, от которой спаслась бегством. В душе творился кавардак, пока я взывала к разуму, говоря себе, что уход от Коллина не ошибка, а необходимое зло, которое я причинила, чтобы освободить его от своей лжи. Я поступила с ним подло, дав обещания, которые никогда бы не исполнила. У меня больше нет сил любить и почитать в болезни и здравии, потому что я утаила силу своего недуга.

Я так и не призналась ему, что позволяла себя использовать, терзать, а порой унижать, и развращать… и что наслаждалась каждой секундой. Так и не поведала своему жениху, как обескровила свое сердце – лишилась его, – пока у него не осталось иного выбора, кроме как биться в отчетливом ритме, подстраиваемом под биение другого сердца. Тем самым я уничтожила свои шансы познать и принять любовь, которая исцеляет, а не ранит. Я знала и страстно желала только одну любовь – ту, что продлевает мою болезнь. Я болела от желания, от страсти, болела от жажды и тоски. Эта извращенная форма любви оставляет шрамы и изматывает сердца.

Если мне не удастся, пока я здесь, достаточно оплакать прошлое, чтобы излечиться, я продолжу болеть и дальше. Таковым станет мое проклятие.

Меня вовсе не ждет счастливый финал, потому что я упустила шанс, приспособившись к темной стороне. Я привыкла к ней, сбросив за тот год все запреты, откликаясь на отвержение и боль и теряя все нормы нравственности.

Об этом не говорят вслух. Такие признания уважаемые женщины не должны озвучивать. Ни при каких обстоятельствах.

Но настало время признаться – больше даже себе, чем другим, – что я сама отказалась от шанса на нормальные, здоровые отношения из-за того, какой стала, и из-за мужчин, которые этому поспособствовали.

Сейчас я просто хочу смириться со своей сущностью и забыть о финале, который меня ждет.

Самое трудное во всем этом – не жених, чье сердце я разбила. А понимание, что один-единственный мужчина, которому хранило верность мое сердце, никогда со мной не будет.

Меня охватывает тревога, когда всплывают еще одни воспоминания. Я до сих пор слышу его запах, чувствую в своем теле его увеличивающуюся плоть, ощущаю его соленую сперму и вижу удовлетворенное выражение в его подернутых пеленой глазах. Я до сих пор испытываю сильный трепет от бросаемых им взглядов, слышу рокот его мрачных смешков и ощущаю цельность его прикосновений.

Когда я въезжаю в город, на меня снова и снова обрушиваются воспоминания. Мои намерения встретиться лицом к лицу с тем, что не давало мне покоя, начинают рушиться кусочек за кусочком. Потому что у меня есть некие представления, как выглядит истинный финал, и больше мне не удастся его избегать.

Возможно, нет никакого исцеления и забвения, но сейчас самое время разделаться с нерешенной проблемой.

Да начнется охота за призраками.

Подъехав к внушительным железным воротам, я набираю код, который дал мне Роман, и, разинув рот, во все глаза смотрю на представшее передо мной огромное поместье. Кругом ярко-зеленая трава и деревья, а вдалеке стоит внушительный дом. Чем ближе я к нему подхожу, тем явственнее ощущаю себя здесь посторонней. Слева от этого дворца располагается гараж на четыре машины, но я решаю припарковаться на круговой дорожке у подножия террасы. Выйдя из машины, разминаю ноги. Дорога не заняла много времени, однако с каждым километром конечности только сильнее деревенели. Дом роскошный, но мне кажется скорее тюрьмой, и сегодня первый день моего заточения.

Открыв багажник, я вытаскиваю сумки и поднимаюсь по ступеням, изучая далекую от цивилизации землю. Все здесь кажется неприветливым, кроме земли, на которой стоит этот дом. Так и несет богатством.

Ногой прикрыв за собой дверь, я оглядываю холл, в котором на одиноком столе стоит огромная пустая ваза. Уверена, она дороже моей машины. По правую сторону – парадная лестница, по левую – с помпой обставленная столовая. Решив отложить экскурсию по дому, я плечом прижимаю телефон к уху и тащу сумки на второй этаж. Она отвечает после второго гудка.

– Привет, подруга, я на месте.

– Бред какой-то, – приветствует Кристи, когда я вхожу в специально выделенную для меня камеру и осматриваюсь. В комнате стоит совершенно белая кровать с балдахином, которую выбрал для меня отец. Здесь точно такого же цвета шкаф, комод и туалетный столик. Жутко пафосно, кристально-белоснежно и совершенно не отвечает моему вкусу, что вовсе не удивляет. Отец совсем меня не знает.

– Это всего лишь до следующей осени.

– Год, Сесилия, целый год. Мы только что закончили школу. Это наше последнее лето перед колледжем, и именно сейчас твоя мама решила пожить для себя?

Все не совсем так, как говорит Кристи, но ради матери не пытаюсь переубедить подругу, потому что до сих пор не знаю, как объяснить случившееся. Горькая правда в том, что у моей матери случился колоссальный нервный срыв. Из-за него она потеряла работу и пыталась скопить денег, чтобы оплатить счета, которые ей больше были не по карману. Ее парень предложил ей пожить у него – ключевое слово «ей», а не ее внебрачной дочери. Мы с матерью всегда были близки, но даже я в последнее время перестала ее узнавать. Я старалась вести себя как хорошая девочка, но несколько месяцев назад мама ушла в себя, неделями денно и нощно распивая водку, пока не перестала вылезать из постели. Она почти отказалась от меня ради ежедневных пьянок. Я слезно молила ее дать мне объяснения, ответы, но ничего не добилась. Я не знала, как ей помочь, поэтому не стала печалить ее еще сильнее, рассказав, что приняла предложение отца и условия проживания в его доме.

Наблюдая, как моя мать разрушает себя, я приходила в ужас и не хотела, чтобы она осталась без присмотра в таком состоянии. Тем более, учитывая, что все эти годы она была матерью-одиночкой. Когда меня охватило отчаяние, я попросила отца продлить алименты – только на время, – чтобы помочь ей справиться финансово, хотя деньги, которые он отправлял ежемесячно и исправно ему были как слону дробина. Сумма едва ли превышала стоимость одного его пошитого на заказ костюма. Отец отказал и незадолго до окончания школы подписал последний чек, словно выдавая зарплату за оказанные услуги, будто моя мать была его рядовым сотрудником.

Даже в самых смелых фантазиях я не могла вообразить, как они вообще сошлись, как умудрились зачать меня, потому что такие люди не имели права размножаться. Они – полные противоположности. Моя мать… ну, до недавнего времени это была свободная духом женщина с множеством пороков. Мой отец – консерватор с острым языком и военной самодисциплиной. Насколько я помню, его график расписан по часам и подвергается изменениям лишь в самых редких случаях. Он просыпается, тренируется в спортзале, съедает половину грейпфрута и уезжает на работу до заката. Помню по детству, что единственная поблажка, которую он себе позволял, – несколько стаканов джина в конце затяжного рабочего дня. Вот и вся личная информация, что мне известна из-за его сдержанности. Остальное я могу прочесть в Интернете. Отцу принадлежит «Фортуна 500» – компания, которая раньше производила химические реагенты, а теперь производит электронику. Его офис-небоскреб находится в часе езды от Шарлотт, а основное производство располагается здесь, в Трипл-Фоллс. Даже не сомневаюсь, что отец неслучайно построил завод в городе, где рос сам. Я убеждена, что он получает удовольствие, козыряя своими достижениями перед бывшими одноклассниками, некоторые из которых теперь на него работают.