Найти парня, который будет меня домогаться, и попросить защиты? Подкараулить его, украсть, соблазнить, когда он будет расслаблен? Какой еще бред можно придумать? Тем более, это мне самой может выйти боком.

Еще можно попросить денег, он точно даст, но скорее всего через кого-то. Можно заявить, что я беременна, но разве он дурак, чтобы поверить в чудо.

Три дня, казалось, тянулись целую вечность. Медленно, словно жизнь замерла в определенной точке, и только один человек мог завести меня, как стрелки часов снова. Снова вдохнуть жизнь.

С Макаром вообще сложно спорить, если он что-то решает, лучше согласиться, чтобы не огрести. Но мне нравятся его решения. Мне нравится его ум, его раскатистый голос. Мне нравится, как резко, грубо он прижимает меня к себе, не отпускает, трахает до потери пульса, пока дела не оторвут его от меня снова.

Дела, дела. Как у него дела? Выписался ли из больницы, промыл ли раны, оставленные моими ногтями.

На фоне мыслей и тихого шепота, испуганных за мое состояние друзей, я услышала стук. Резкий, как порыв ветра. Оглушающий, как удовольствие от проникновения любимого большого члена.

Я вскочила с кровати, чуть не падая. Друзья тут же встрепенулись, и Паша придержал меня за локоть. Ноги после долгого лежания затекли.

– Это, наверное, Макар, – улыбнулась я, переминаясь с ноги на ногу. – Понял, что не может без меня и пришел извиниться.

Не знаю, что я такого сказала, но друзья испуганно переглянулись.

Даша открыла штору, впуская слепящий свет, и я прикрыла глаза, но продолжала гипнотизировать голубую, шелушащуюся древесину.

Паша осторожно отпустил мою руку, смотря на меня точь-в-точь, как на душевнобольную. Полосатая пижама, наменянная три дня, создавала соответствующий образ.

– Сама откроешь?

– Иди, ты, – прошептала я, заламывая руки и прижав их к болезненно ноющему сердцу. – Я приведу себя в порядок.

Паша пошел вперед, а я так и не двинулась с места.

Пусть он. Пусть будет он. Я не буду спорить. Я буду послушной. Я буду давать в попу, когда он захочет. Как это все унизительно, но сейчас я готова была на все, только бы вернуть свое счастье. Только бы еще хоть раз ощутить на себе его взгляд, его прикосновения, удары тела друг об друга. Как же хочется снова услышать хлюпающие звуки, от которых еще недавно я бы покраснела, а сейчас готова раздвинуть ноги от одного порочного воспоминания.

Стук повторился, и Паша рванул двери на себя.

Вся радость в миг улетучилась, когда в дверном проеме показался как всегда одетый с иголочки Данила.

Он мельком взглянул на Пашу, подняв уголок губ, когда заметил его гавайские шорты и посмотрел на меня.

– Привет.

– Как он?! – тут же спросила я, разочаровавшись в пресловутой надежде.

Зачем он приехал. Зачем теребит и без того расколотую душу.

– Уже работает. Кремень, – пожал он плечами и протянул руку.

Кремень. Ну кто бы сомневался. И наверняка даже не думает о своем здоровье. Ему бы полежать. Лучше со мной.

Я хмурюсь, когда замечаю в руке папку.

– Что это?

– Тебе. То, что Макар дарил.

– Ого, – подала голос Вероника, но мне было не до радости или восторгов.

– Что дарил? – не поняла я, чувствуя, как по телу проходит холодок, а капля пота стекает по немытой три дня спине. Как выглядят мои волосы, я даже боюсь представить.

– Может, ты уже заберешь, и сама посмотришь, – раздраженно дернул папкой Данила, и я на трясущихся ногах прошла вперед.

В папке были документы. На собственность, которая теперь за каким-то чертом принадлежала мне.

– Что это за хрень?! – закричала я, сотрясаясь всем телом, и не веря, что вижу, как Макар свел все наши отношения к торгово-рыночным.

Мы отлично потрахались – на тебе телефон за сотню штук. Взяла в рот – на тебе тачку, которую водить нельзя. Дала в задницу – на тебе жил площадь.

– Меня просто попросили передать.

– Передать. Передать, – шептала я как безумная, смеясь и плача. – Передать мне, что я в его глазах была шлюхой?!

– Весьма дорогой, – заметила Ника, и я, развернув к ней лицо, завопила: – Заткнись! А сам он не захотел мне это передать? Сказать в лицо, кто я такая?

– Так будет лучше, – снова пояснил Данила, и я толкнула его в грудь, ненавидя эти слова.

– Для кого лучше?! Для кого?

– Дура! Ты жива останешься. Макару не до тебя!

– Тогда пусть он определится, либо он боится за мою жизнь, либо считает шлюхой. А то у меня знаешь ли мозговой коллапс.

– Он работает. По его приказу тебя в клуб не пустят, – сказал Данила, и я задышала глубже.

Чувствую, как ненависть поднимается из самых недр. Обжигает своей силой. Убивает все светлое, что когда-то было в моей душе. А самое главное отрезвляет. Создает из наивной девочки хладнокровную стерву.

Слезы стираю одним движением, сглатываю и выдыхаю.

Подхожу под четыре удивленных взгляда сначала к столу, беру ключи от комнаты, потом к Даниле.

Он мне нравится – симпатичный, высокий, мускулы там, где надо, но я постоянно чувствовала волны раздражения по отношению ко мне.

Поднимаюсь на цыпочки, осторожно протягиваю руку к его карману, чувствуя предвкушение преступления и страх последствий. Затаиваю дыхание, не дышу.

Почти касаюсь пухлых губ, знаю, насколько сейчас злю Пашу.

– Пусть попробуют, – целую чужие холодные губы и вытягиваю под удивленный дружный вздох ключи от машины.

Потом резко отталкиваю Данилу в сторону Паши, тот теряет равновесие, и они заваливаются на кровать.

А я уже выскочила за дверь, захлопнула, закрыла на ключ и побежала к машине. Получилось!

– Пусть попробует не пустить меня, – говорю себе в слух, перехватывая папку под мышку, слыша, как дверь в общежитие борется с силой ноги Данилы. Хорошо, что их сделали такими крепкими. Еще в советские времена.

– Да как же она заводится, – бурчала я себе под нос, рассматривая кнопочки, которые могли бы по праву занять место в космическом аппарате. – А…

Я улыбнулась сама себе, вставила ключ в потаенный вход и повернула. Машина с автоматической коробкой передач завелась с пол оборота, и я сразу нажала педаль газа и звонко рассмеялась от восторга.

Давно, давно я не была за рулем машины. Макар мне отказывал в этом удовольствии, ссылаясь на отсутствие прав. Ну что, я виновата, что мне их не выдали даже с пятой попытки, а все потому что кто-то наставил на дорогах кучу бесполезных знаков со скоростными ограничениями.

Зато в детстве дед не отказывал. Волга была очень тяжелой, неповоротливой машиной, но если научишься на ней, то остальные покажутся сущим пустяком. Так он говорил, а потом спился от горя, когда умерла бабушка.

Я смахнула слезу, вспоминая самую верную пору, и лихо развернулась, выехала с автостоянки у общежития, как раз в тот момент, когда из двери выбегали Данил и Паша.

Тело переполняла эйфория. Было настолько кайфово вырваться из плена отчаяния, действовать, что я, не сдержавшись, рассмеялась, закинув назад голову, высунула руку и показала средний палец.

Не только Даниле, который наверняка шепчет Макару, что я лишняя в его жизни, но еще тьме, которая плотным кольцом душила меня три дня.

Дура! Боже! Он не бросил меня. Не мог! Он просто заботится обо мне. Квартира, машина. Он не хочет, чтобы я жила в тесной комнатушке. Чтобы ходила пешком. Он хочет, чтобы я была жива и здорова!

А если не так, если он платит мне за секс, то пусть скажет в лицо, а не присылает всяких альбиносов.

Остановившись на светофоре, я посмотрела вправо, через машину заметив машину полиции. Не знаю почему, но вперились взглядом они точно в меня.

– Да ладно, – не верю я и вижу, как один из них выходит из машины и идет прямо ко мне.

Размышлять времени не было, так же, как и объяснять, как у меня оказалась чужая машина. Утро в СИЗО не то, о чем мечтают юные, влюбленные девушки, желающие покорить объект своих желаний.

Руки на руле сжались сильнее, сердце отбивало нестройный ритм, и как только рука офицера хотела постучаться в окно, а светофор как огнем полыхнул зеленым, я вдавила педаль газа, обдавая пухлого мужчину выхлопным темным дымом.