— … библиотека маленькая.

— Да. В общем, во время профилактики мама открыла трагедийный второй том на странице с гравюрой, и Отелло, душащий Дездемону, вдруг повернул голову и подмигнул ей, улыбаясь. А потом снова принялся жену душить. Мама рассказывала, что улыбка эта была такого сорта, что у неё мороз по коже прошёл.

— Вот это уже интереснее, — оживился Ариэль Аттиус.

— Стала мама дальше листать, и тут выяснилось, что второй том умудрился перенять способность оживлять картинки. Из зависти. Зависть тоже может горы свернуть. Но если в комедийных иллюстрациях это выглядело мило, то в трагедиях…  сами понимаете…

— Хо-хо! Воображаю — «все благовония Аравии не смогут запах крови смыть…» И тут леди Макбет улыбается и подмигивает, да не как-нибудь, а шаловливо.

— Вот именно! Совсем другой смысл. Представляете, Тибальт пронзает шпагой Меркуцио, а сам в это время улыбается и подмигивает. У любого создалось бы впечатление, будто второй том посвящён каким-то маньякам-психопатам, для которых убийство — это развлечение. За Шекспира обидно, он не про то писал.

— И что же было предпринято?

— Мама придерживается мнения, что убеждение — наименее травмирующий способ коррекции поведения книги, сбившейся с пути. Поэтому она не стала применять чары, а исподволь, день за днём, внушала второму тому мысль о его величии и явном превосходстве над легкомысленным собратом.

— Получается, шутовство было заменено манией величия?

— На деле вышла смесь этих свойств. Второй том стал напоминать Мальволио в жёлтых подвязках. И уж после его удалось убедить, что персонажам трагедийного тома — серьёзного солидного собрания, достойнее демонстрировать печаль. Благородная одинокая слеза, тихо сползающая по щеке, уместна в любом месте шекспировской трагедии и внушает читателю уважение. Было проверено на одной гравюре в сцене с Бенволио и Ромео. «Я потерял себя, и я не тут. Ромео нет, Ромео не найдут…» — поворот головы, взгляд на читателя и слеза по щеке…  Так же больше подходит, правда?

— Э-э-э…  наверное, — согласился Ариэль Аттиус, но мне показалось, что идея весёлых шекспировских маньяков запала ему в душу. — Однако если мы тут каждую сбрендившую книгу обхаживать будем, такой бардак начнётся…

— Это потому что библиотека большая, — сказала я с серьёзным лицом.

В этот момент со стороны стеллажа послышалось громкое шипение и плевки. Выяснилось, что Кайлеан Георгиевич, оставленный нами в профессиональном пылу, заскучал и развлекался тем, что дразнил змеиную книгу.

— Действительно прыгает, — сообщил он, когда мы вернулись. — Особенно если пошипеть в ответ.

Маленький эльф возмущённо сверкнул зелёными очами.

— Я очень надеюсь, что звуки плевков, которые раздавались на всю библиотеку, издавали не вы, Ваше Высочество. Кстати! Пройдёмте, леди Данимира, в драконий отдел. Там много интересного.

— Конечно, — с энтузиазмом сказала я.

Кайлеан закатил глаза к потолку.

— Мастер Аттиус начнёт с одного неинтересного обугленного стеллажа, который он неизвестно зачем сохраняет много лет в столь плачевном виде. А я ведь неоднократно предлагал возместить ущерб!

Хранитель осклабился с дребезжащим смешком:

— Чрезвычайно наглядный пример в назидание подрастающему поколению. Было бы непростительным расточительством его лишиться.

В драконий отдел мы прошли потайными ходами, соединяющими линии лабиринта напрямик, и там Ариэль Аттиус действительно подвёл меня к стеллажу, на котором явственно виднелись следы пожарища.

Как выяснилось из рассказа хранителя, обугленный стеллаж был делом рук юного Кайлеана Георгиевича, который в малолетстве заболел драконами и просто бредил ими. Драконья магия — дело серьёзное и совершенно не детское, король счёл, что его младшему сыну ещё рано приобщаться к столь опасным тайнам, и отдел был для принца закрыт. Тогда с изворотливостью, достойной лучшего применения, Кайлеан всё-таки проник в запретное помещение (применив к несчастному персоналу ряд разнообразных заклинаний: заклинание запрятанных грёз, заклинание понедельничного оцепенения и возмутительное заклинание, вызывавшее неодолимое желание покататься на карусели в парке).

Устранив все препятствия, юный принц вступил в драконий отдел и принялся беспечно открывать одну книгу за другой. В результате грозная магия вышла из-под контроля, вспыхнул пожар. Спасло принца только то, что один из библиотекарей…  да что скрывать, сам мастер Аттиус внезапно очнулся с мыслью «кто я и что делаю со своей жизнью на этой карусели».

— Это давно было, — мрачно сказал Кайлеан Георгиевич. — Могли бы и не рассказывать. И вообще я всё правильно делал, так не должно было получиться.

— Ах, правильно? — вспылил мастер Аттиус. — Я вам сейчас покажу, леди Данимира…  вы поймёте…  — с этими словами он пододвинул библиотечную лестницу, проворно как корабельная обезьянка вскарабкался на самый верх и принялся упорно тащить с верхней полки огромную книгу в половину своего роста.

Спокойно стоять и смотреть на это не было никакой возможности.

— Подождите, Кайлеан вам поможет! — воскликнула я и схватила Кайлеана за предплечье, забыв про субординацию.

— Ни в коем случае, — пропыхтел хранитель, — книга заговорена, снять её с полки может лишь сотрудник библиотеки…  а то ходят тут некоторые…  пожары устраивают…

— Ну так позовите кого-нибудь, — с раздражением сказал Кайлеан, — кого-нибудь из молодых — Артура, или Лукаса…  или блондинчика этого, как его…  Мортена, что ли…

Я вздрогнула.

… Мортен — это ведь обычное имя, оно ничего не значит. Может, этих Мортенов в Эрмитании как Саш в России, и половина из них — блондинчики…

Но лицо Мартина встало перед глазами как живое, меня затрясло.

Я отстранённо наблюдала как Ариэль Аттиус всё-таки справился с гигантской книгой и сволок её вниз. Он пристроил книгу на пюпитре, начав оживлённо говорить — судя по язвительному выражению что-то чрезвычайно остроумное. Я не понимала ни слова.

Кайлеан начал говорить в ответ, но вдруг прервался, повернулся и резко спросил:

— Что с вами?

Помотав головой, я выдавила:

— Ничего…  Глупости…

Он продолжал пристально смотреть, и, чувствуя на своём лице гримасу, которую не могла убрать, я забормотала:

— Кто-то из них…  я не говорила, нет?.. кто-то — сейчас не могу вспомнить — назвал Мартина Мортеном. Видите, какой я псих…  Просто имя, и я уже трясусь…  Мартин — мой кошмар, он никак не мог оказаться в вашей библиотеке…  Это просто дурацкое имя и расстроенные нервы…

Кайлеан ещё какое-то время изучал моё лицо, затем спокойно приказал озадаченному хранителю:

— Позовите Мортена.

— Не могу, Ваше Высочество, он давно ушёл из хранителей…  уже после вашего исчезновения, но всё равно — давно, может быть, пару лет назад. Какие-то семейные проблемы, его отпустили, и он уехал на родину.

— Опишите его.

Хранитель воздел было руки, но Кайлеан велел:

— Сначала словами. И не мне — леди Данимире.

Ариэль Аттиус безмятежно начал:

— Ну, что сказать про Мортена…  Приятный такой мальчик был, знаете ли, — улыбчивый, светлый…  даже, можно сказать, лучезарный…  женский пол от него был в ба-альшом восторге…

Я похолодела. Я сама описывала Мартина именно в этих выражениях и как никто понимала, в каком восторге можно быть от лучезарного мальчика.

— … Но книжное дело он знал хорошо, — продолжал хранитель, — как маг звёзд с неба не хватал, однако для работы с нашими фондами квалификации было достаточно…  что ещё…  никогда не ленился, никогда не отказывался от сверхурочной работы…  мог и на ночное дежурство выйти вместо кого-то. Жаль, что он уволился. Толковый был парнишка.

— Толковый парнишка, любивший работать по ночам…  — раздумчиво сказал Кайлеан. — Уехал на родину…  Куда именно?

Мастер Аттиус задумался.

— Пожалуй, не вспомню. Но в архиве должно храниться личное дело, там есть все необходимые сведения.

— Фамилию его помните?