— Мэди, мы не должны говорить ни о чем прямо сейчас, но в конечном итоге, я хочу знать на 100 процентов, что произошло, и все, что между ними — хорошо?

Я ничего не говорю, наблюдая, как темная ночь танцует между ветвями деревьев и листьями.

— Ответь мне.

— Да. Я расскажу тебе все, что помню.

Парень подается вперед, когда мы оставляем хижину вдалеке.

— Почему? — спрашиваю я, когда мы выезжаем на шоссе.

— Почему, что? — Он смотрит на меня каждые пару секунд, не отрывая глаз от дороги.

— Почему ты должен был сделать это именно так. Зачем пугать меня?

Бишоп делает небольшую паузу, пока тишина не затягивается.

— Страх — это твоя повязка, детка. У каждого из нас есть свои «повязки». Те маленькие места, которые могут поставить нас на колени, если мы ими побалуемся.

Ответ удивляет меня.

— О, а у тебя какая?

Он снова делает паузу, достаточно долгую, чтобы я догадалась, что он не собирается отвечать, поэтому я прислоняюсь лбом к прохладному окну и закрываю глаза, внезапно чувствуя себя усталой и истощенной.

— Ты.

Распахиваю глаза. Не желая слишком явно показывать, насколько удивлена, я смотрю на темную дорогу впереди.

— Что?

— У меня ее не было, — признается Бишоп. — Так воспитал меня мой отец, поэтому я такой, какой есть. Наша кровь, я имею в виду, кто мы такие, мы не можем позволить себе иметь повязку. У моего отца ее тоже нет. Он женился на моей маме для прикрытия, а не по любви — не то, чтобы я говорил о любви. — Бишоп смотрит в мою сторону, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, затем снова сосредотачивается на дороге. — Но я просто хочу сказать, что у меня ее нет. А вот те гребаные чувства, которые я испытываю, когда думаю, что кто-то издевается над тобой? — Он выдыхает порыв воздуха. — Я бы убил их в одно мгновение и не раздумывал бы дважды. Это может быть не потому, что я испытываю к тебе чувства или что-то в этом роде. Это может быть просто потому, что мы вроде как... друзья. В гребаном смысле.

— Друзья? — подражаю я, пробуя это слово на языке. Значит, он слишком заботится обо мне и испытывает ко мне какие-то чувства. Если нет, тогда зачем ему убивать кого-то из-за меня? Он звучит растерянно, примерно так же, как и я. Понимаю к чему он клонит, Бишоп всегда был другим для меня, независимо от того, через какое дерьмо он меня протащил. Но это действительно опасно для него? Так сильно переживать за «друга»?

— Почему это плохо? — быстро спрашиваю я, прежде чем успеваю остановить себя. — Я имею в виду, почему наличие повязки — это плохо?

— Это слабость. Мне нечего было терять, пока я не встретил тебя. Я не могу позволить себе иметь слабость, не в этой жизни.

— Ну, может быть, мы встретимся в другой жизни, и я смогу стать для тебя чем-то большим, чем заплаткой. — Я смотрю на него, и его глаза встречаются с моими. Темные глубины погружаются в мои, цепляясь за них, как пламя за угли.

— И чья она будет? — спрашивает Бишоп, вскидывая брови, когда он переводит взгляд с моих губ на глаза.

— Твоя.

Подъехав к моему дому, Бишоп выходит из машины и открывает мне дверь.

— Я могу идти, Бишоп.

— Да, — бормочет он, подхватывая меня руками под ноги и поднимая с сиденья. — Но ты не обязана. — После нашего короткого разговора по дороге домой я поняла, что мне нужно отпустить его. Я не могу продолжать держаться за то, что, как мне кажется, мы могли бы иметь вместе, потому что этого не произойдет. Он — Бишоп Винсент Хейс, а я — это я. Чертова неразбериха.

Поворачиваюсь к нему лицом, как раз когда мы подходим к входной двери. Входной двери, на которой нет никаких следов вечеринки, бушевавшей ранее. Думаю, кто-то — или кто-то из Королей — завершил ее.

— Могу я тебя кое о чем спросить?

Он широко открывает дверь.

— Да.

— Если я спрошу тебя о чем-то... ты скажешь мне правду?

— Это зависит от обстоятельств, — отвечает Бишоп, заходя внутрь и закрывая за нами дверь. — Если это касается меня, то да, но если это касается клуба, то нет.

— Преданность? — Он ставит меня на пол, и я поднимаюсь наверх, а он следует за мной.

— Что-то вроде этого, — бормочет он себе под нос. Так тихо, что я почти не замечаю этого. Зайдя в свою комнату, я растягиваюсь на кровати, сдувая волосы с лица. Матрас прогибается, когда Бишоп садится на него. — Мне нужно спросить тебя кое о чем, и мне нужно, чтобы ты была честна со мной, — начинает он.

Я сглатываю все нервы, которые вызывают эти слова, и киваю. Знаю, о чем он собирается спросить, — и мысленно готовилась к этому всю дорогу домой, — но это все еще тревожит меня. Я никогда не произносила эти слова вслух. Никогда никому не рассказывала свой самый темный секрет, не говоря уже о парне, к которому у меня есть чувства.

— Кто-то что-то сделал с тобой, когда ты была маленькой?

Повернувшись к нему, я опускаю голову на ладонь. Тени от тусклой лампы отбрасывают резкие линии на его челюсть и идеальный нос. У него профиль модели из GQ, но извращенный ум Майкла Майерса. Очаровательно. Выдохнув, я закрываю глаза.

— Да.

Он скрипит зубами, я открываю глаза и наблюдаю, как его руки сжимаются в кулаки на коленях. Его ноздри раздуваются.

— Кто?

Я знаю его имя. Не знаю где он и что с ним случилось, но знаю его имя.

— Я не знаю, кто он. Мало что помню. Знаю только, что это началось, когда я была маленькой. — Ложусь на спину и подкладываю руки под голову.

— Расскажи мне все подробности, — просит Бишоп, поворачиваясь ко мне лицом. — Я серьезно, Мэдисон.

О, я знаю, что он это имеет в виду, и знаю, что если назову ему имя, он без проблем найдет этого парня. Неважно, находится ли Лукан в Китае или он уже под землей. Я знаю, что Бишоп найдет его и убьет, если он еще жив, но это моя добыча. Я давно обещала себе, что однажды получу свое возмездие, и не собираюсь обманывать свое молодое «я», поэтому лгу.

— Я не знаю его имени.

Бишоп внимательно изучает мое лицо, и я начинаю паниковать. Знаю, что он может читать людей; он читает людей так точно, но всегда говорит, что ему трудно читать меня. Несмотря на то, что я знаю это, паранойя начинает работать в усиленном режиме, и я прочищаю горло, понимая, что должна сказать ему что-то, чтобы он немного отступил. Бишоп открывает рот, вероятно собираясь обвинить меня в очевидной лжи, но я вмешиваюсь.

— Он называл меня Сильвер.

— Сильвер? — спрашивает Бишоп, обдумывая эти слова. — В смысле, он знал, что ты Серебряный Лебедь?

Я пожимаю плечами.

— Честно говоря, я не знаю.

Бишоп встает и идет к двери. Остановившись, он наклоняет голову к плечу.

— Поспи немного. — Затем парень уходит, оставляя меня там вариться. Черт. Я дала слишком много? Он понял, кто это? Конечно, нет. Никто не знал, что так меня называл Лукан, кроме меня и Лукана... и…

Забудь.

Но Бишоп умен — слишком умен. Он улавливает вещи, которые ускользают от обычных ушей и глаз.

Сбросив ноги с кровати, я тянусь под нее, пока рукой не нащупываю потертую кожу, к которой я так привыкла прикасаться. Вытащив ее, передвигаюсь по кровати, пока не прислоняюсь к изголовью. Открыв первые несколько страниц, я перехожу к тому, на чем остановилась.

10.

Откровение

Et delicatis praetulissem, sicut truncum arboris fluitantem olor et quasi argentum bullet sicut mortiferum.

— Соблазнительная, как плывущий лебедь, но смертоносная, как серебряная пуля.

— Я хочу знать почему, — допытывалась я, пытаясь заставить Хамфри признаться. Почему так важно, чтобы женщина не родилась в этом культе?

— Я же сказал тебе, женщина. Ты знаешь только то, что я хочу, чтобы ты знала. Ничего из этого не должно иметь для тебя смысла, потому что ты женщина. — Сдерживая все свои реакции, я села на один из стульев. Глядя на обжигающе горячее пламя, которое мерцало в каменном камине, я повернула голову к нему.