— Черт! — бормочу себе под нос, хватая телефон из заднего кармана. Я быстро открываю его и собираюсь позвонить Татум, когда вижу, что иконка связи все уменьшается и уменьшается. — Ублюдок. — Используя свет от телефона, я направляю его на входную дверь и берусь за ручку, дергаю ее, но она не поддается. Сдавшись, начинаю идти вдоль крыльца, когда мой телефон срабатывает. Открыв телефон, я читаю сообщение.

Беги.

Непреодолимое чувство ужаса нахлынывает на меня. Я резко оборачиваюсь, никого не обнаруживая. Ничего, кроме проклятого воображения. Знаю, что эти парни играют в игры — это не первое мое родео с ними, — но я не знаю, как далеко они могут зайти. Я видела, как Бишоп убил уже троих. Не собираюсь играть в русскую рулетку со своей жизнью и в руках психопата-миллиардера, или кем бы он там ни был.

— Я не буду играть в твои игры! — кричу в темную ночь. Ожидая ответа или хотя бы смеха, я слышу... ничего. Лишь шелест ветра, шелестящего по сухим, почти осенним листьям, — вот и все, что мне отвечают. Проглотив страх, иду вдоль крыльца, не забывая о задней двери. Может, Брэнтли просто оставил меня здесь в качестве больной шутки? Я бы не удивилась, если бы это был его глупый план. Закатив глаза, я иду дальше, пока не дохожу до боковой двери, которая притаилась за кухней. Дергаю ручку двери, но она тоже заперта. Поворачиваюсь, ударяясь затылком о дверь. — Черт, — бормочу я. Шорох листьев привлекает мое внимание, и я поворачиваю голову в его сторону. — Брэнтли! — огрызаюсь я. — Это не смешно. Мы можем уходить! Ты высказал свою точку зрения.

— Немного дерзко для цыпочки, которая слишком долго не появлялась на сцене, тебе не кажется?

Я слишком хорошо знаю этот голос.

— Ну, как не удивительно видеть, как ты выходишь из тени, Бишоп. Отвези меня домой. Холодно. — Отталкиваюсь от двери и собираюсь пройти мимо него, только его рука летит к моей, и он толкает меня назад. Я ударяюсь затылком о дверь. — Черт! Ты...

Его рука закрывает мне рот, а его свободная ладонь сжимает мое горло. Он стискивает крепко, достаточно сильно, чтобы моя голова пульсировала от недостатка кислорода. Я стучу по его руке, заглядывая глубоко в его глаза. В темноте едва могу различить его острый взгляд и челюсть. Его губы кривятся в коварной ухмылке, от которой у меня одновременно слабеют колени и голова, потому что эта ухмылка действительно должна вселять в меня страх божий, и она вселяет. Но она также заставляет мои глупые женские части покалывать.

— Прекрати это гребаное дерьмо, Мэдисон. Что за херня с тобой сегодня, и отвечай мне только честно. — Он наклоняет голову, скользя взглядом вверх и вниз по моей одежде. — Помнишь ту игру, в которую мы играли в лесу? — Он разжимает свою хватку на моем горле и освобождает мой рот, слегка отступая назад. Вытащив из заднего кармана армейский нож, он раскрывает его, а затем в мгновение ока лезвие упирается мне в шею, а его рука возвращается назад, закрывая мне рот. Он проводит носом по моему носу, изучая глаза. — Мммм... — Бишоп ухмыляется, его глубокий рык вибрирует в моей груди. — Ты отвлекаешь.

— Все в порядке, — огрызаюсь я, когда он слегка разжимает мой рот. Поднимаю голову и смотрю в его глаза, а он с вызовом смотрит в мои. — Отпусти меня.

Парень снова прижимает меня к стене, нож все еще прижат к моей шее, а его колено оказывается между моих ног. Он прижимает свою ногу к моему клитору, и мои глаза закрываются, но нож, проходящий по моей ключице, вызывает электрические токи, которые заставляют чувства работать сверхурочно. Я в полной жопе с Бишопом. Как мы можем так притягиваться друг к другу — невольно, но в то же время ненавидеть друг друга? Я открываю глаза, когда он разрезает середину моего топа без бретелек, мои соски болят, когда прохладный ночной воздух облизывает их, разжигая пламя. Сосредоточься, Мэдисон. Сосредоточься.

— Хватит, бл*дь, врать мне, Мэдисон! — кричит Бишоп, все больше приближаясь к моему лицу. Поднимая руки и располагая их по обе стороны от моей головы, он заключает меня в клетку. — Почему. Черт возьми. Неужели мой сегодняшний вопрос о твоем прошлом что-то в тебе вызвал? А? — спрашивает он, вжимаясь своей толщиной в мой живот.

Борись с этим.

— Нет.

— Скажи мне правду, Мэдисон.

Ложь.

— Это ничего не вызвало.

Бишоп снова опускает нож и проводит тупой стороной по моему соску. Я втягиваю воздух и задерживаю дыхание. Секунда. Две секунды. Три секунды. Воля моего тела к дыханию побеждает, и я выдыхаю, когда лезвие опускается к моим джинсам. Он разрезает пояс на моих чулках, и они распускаются, свисая через верх джинсов.

— Еще один раз, Мэдисон, или я трахну тебя этим ножом и буду слизывать твою кровь, пока ты смотришь.

Я закрываю глаза.

— Не...

Он ударяет кулаком в стену рядом с моим лицом. Я никогда не видела Бишопа таким неуправляемым, и не знаю, почему именно моя реакция на мое прошлое вывела его из себя, но это так. Вывела. Его. Из себя.

— Хватит, бл*дь, врать!

Зажмурив глаза, я делаю несколько глубоких вдохов. Не иди по этому пути. Не делай этого... не...

Идя по кроваво-красному коридору, Мэдисон сжала руку мужчины.

— Куда вы меня ведете?

— Ты увидишь, Сильвер. Увидишь.

— Там будут другие дети, с которыми можно играть?

Мужчина посмотрел вниз на Мэдисон и усмехнулся.

— Увидишь.

— Нет! — Я раскачиваюсь взад-вперед на бетоне перед дверью, прижимая колени к груди. Слезы льются по моим щекам, а пот выступает на коже, несмотря на то, что я сижу в прохладной ночи без рубашки. — Нет, нет, нет... — Качаю головой, но все еще слышу его голос в глубине своего сознания. — Это просто сон. Это просто плохой сон. Он не вернется, — повторяю я, раскачиваясь взад-вперед и теребя в руках свои волосы.

— Мэдисон, Мэдисон! Черт!

Чей это голос?

— Нет! — Я снова качаю головой, теряясь в темной пучине кровоточащих воспоминаний. — Он всегда возвращается.

— Мэдисон! — ревет другой голос на заднем плане. Другой голос.— Вернись, детка.

Я знаю этот голос.

Мои глаза распахиваются, из груди вырывается леденящий кровь крик.

— Не трогай меня, мать твою! — Сознание начинает просачиваться, и я поднимаю голову, чтобы увидеть Бишопа, Нейта, Хантера, Брэнтли, Кэша, Илая и Чейза, которые окружили меня. Я сразу же закрываю лицо, а Бишоп срывает с себя толстовку, накидывает ее мне на голову, а затем просовывает руки мне под ноги, поднимая меня с земли. Я прижимаюсь к его груди, вдыхая его пряный, сладкий аромат.

— Что, что я сказала? — бормочу сквозь рыдания.

— Ты сказала достаточно, чтобы мы знали необходимое. — Челюсть Бишопа напрягается, когда он смотрит прямо на Нейта, который все еще не смотрит на меня.

— Нейт? — Я шепчу, но он не обращает на меня внимания. Его глаза остаются прикованными к глазам Бишопа. Меня захлестывает волна унижения. Ему стыдно за меня? Что это случилось со мной? Неужели Нейт теперь смотрит на меня по-другому? Все мои худшие страхи обрушиваются на мою грудь, как товарный поезд. Я грязная. Никто не может любить что-то или кого-то, кто прошел через то, что прошла я. Его знание о том, через что я прошла, теперь испортило его мнение обо мне, просто уверена в этом. Мое сердце замирает, а горло перехватывает, когда слезы снова начинают литься по моим щекам.

— Отвези ее домой, — безэмоционально отвечает Нейт.

— Нейт? — Я пытаюсь снова через сломанное горло. — Поговори со мной

Он не двигается, не сводя глаз с Бишопа.

— Отвези ее домой.

Хватка Бишопа вокруг меня становится крепче.

— Мы поговорим об этом позже, — предупреждает он Нейта.

Я не вижу реакции Нейта, потому что зарываюсь головой в шею Бишопа, его пульс бьется о мой нос. Посадив меня на пассажирское сиденье, Бишоп закрывает дверь, а затем подходит к своей стороне, проскальзывает внутрь и заводит свой «Мазерати».