Из папки я достал два комплекта фотографий. Разложил их рядом на столе.

— Меня тревожили, — начал я. — Эти маленькие девочки. Те, что на ваших фотографиях. Что-то в них не давало мне покоя. Они казались знакомыми, как будто я видел их раньше. Понимаете?

Он кивнул.

— Продолжайте, — сказал Льюис.

— Сначала не получалось объяснить мои ощущения, сколько бы я о них ни думала. А потом… Сразу после того, как поднялся на чердак, когда Лора услышала шаги, я вспомнил.

Я взялся за фотографию с первой из двух небольших куч. На переднем плане стояла Лора, на несколько лет моложе, держась рукой за каменную балюстраду низкого моста. Возможно, это мог быть Кембридж, но это не так. Фотография была сделана во время нашего медового месяца в Венеции. Через несколько месяцев после покупки дома.

— Смотрите, — показал я. — Взгляните за её спину.

Льюис поднял фотографию и внимательно посмотрел на нее. На мосту, в нескольких шагах позади Лоры, стояли две маленькие девочки, рука об руку, улыбаясь в камеру.

— В момент съемки они находились в поле зрения? — спросил Льюис. — Вы можете вспомнить, действительно ли вы видели их на мосту?

Я покачал головой.

— Сейчас уже невозможно сказать. Я точно помню, что испытал некоторое недоумение, когда снимки удалось проявить. Тогда я был уверен, что Лора позировала на пустом мосту. Мне не очень нравятся снимки, на которых присутствуют другие люди. Мост находился где-то за собором Святого Марка, я в этом уверен. Но люди в Венеции повсюду, от них трудно избавиться и остаться одному. Поэтому я подумал, что девочки, должно быть, появились как раз в тот момент, когда нажал на кнопку спуска затвора. — Я сделал паузу. — А теперь посмотрите на это.

Еще одна фотография Венеции, на этот раз мы вместе, снятые официантом в маленьком ресторанчике на Страда Нуова.

— Посмотрите внимательно, — посоветовал я.

За столиком слева от нас сидела семья и ела. Мужчина в черном, женщина в сером, две маленькие девочки в длинных юбках. Все они смотрели в камеру. В лице мужчины явно читалось что-то такое, что мне не понравилось.

— И здесь, — я пододвинул к нему через стол еще одну фотографию.

Лора на площади Святого Марка кормит голубей. Едва заметные в толпе, до недавнего времени, две маленькие девочки смотрят, на этот раз не в камеру, а на Лору.

— Есть и другие, — проговорил я. — Нужно хорошо поискать, но они есть. Иногда дети сами по себе, иногда женщина, иногда все трое.

— А как насчет мужчины?

— Он присутствует только на фотографии в ресторане.

Льюис кивнул, внимательно изучая фотографии одну за другой. Он использовал одно из тех странных увеличительных устройств, которые носят с собой фотографы, — небольшую подставку, приподнятую над плоскостью примерно на дюйм.

— А это? — спросил он, постучав пальцем по второй стопке.

— Вчера я их проявил, — ответил я. — Это фотографии, которые мы сделали за неделю или две до Рождества, вплоть до… До исчезновения Наоми.

Он начал листать их. Его движения отличались удивительной аккуратностью и точностью, как у антиквара, работающего с редким фолиантом, или у садовода, высаживающего новый экземпляр орхидеи. Между его внешностью и изящностью движений чувствовалось огромное несоответствие. Из-за этого я чувствовала себя странно комфортно, из-за этой его особенности, из-за того, как деликатно он держал и сортировал фотографии. Возможно, думал я, возможно, он поймет, как это произошло, возможно, он будет знать, что делать.

Когда он наконец поднял голову, его лицо приобрело пепельный оттенок.

— Боже милостивый, — прошептал он. Больше ничего. Они не были такими красивыми на тех фотографиях, эти маленькие девочки. Не так… хорошо выглядели.

Придя в себя, он положил фотографии обратно в папку. Теперь он уже не так бережно обращался с ними, его движения стали более грубыми.

— Ваша жена, — сказал он. — Вы ей это показывали?

Я покачал головой.

— Хорошо, — пробормотал он. — Лучше не надо.

— Да, — согласился я. — Знаю.

— Скажите, — продолжал я. — У вас есть идеи, почему эти фигуры возникли в том виде, в каком они есть? Почему они появляются на пленке, но не видны невооруженным глазом?

Он медленно покачал головой.

— Не совсем, — ответил он. — Я, конечно, много думал об этом, но так и не смог найти ответы. По-настоящему хорошие ответы. Полагаю, это как-то связано с тем, как свет падает через линзу. Возможно, они видны, если поймать их в правильном свете, под правильным углом. Я не знаю. Это не моя специализация.

— Я почувствовал их, — признался я, ощущая, как по коже поползли мурашки, при воспоминании. — Я их чувствовал. На чердаке. Уверен, что это были именно они.

— Вы делали еще какие-нибудь фотографии после… смерти вашей дочери?

— Не здесь, — сказал я. — Зачем нам фотографии? Но когда мы ездили в Египет — да, мы сделали там несколько снимков. Я не знаю зачем, мы ведь были не в том настроении. Но казалось, это то, что нужно, чтобы отвлечься.

— Вы их уже проявили?

Я покачал головой.

— Нет. Я убрал пленки в ящик после нашего возвращения. Никому из нас они не нужны. О чем бы они нам напоминали, в конце концов? Это просто… отвлекало. Мы ни на что не смотрели. Там были статуи, гробницы, жаркое солнце: это все, что я помню.

— Позвольте мне взять пленки. Я проявлю их сегодня позже.

— Но в Египте..?

— Они ведь последовали за вами в Венецию? Я не думаю, что расстояние имеет для них значение.

— Да, — согласился я. И мне стало интересно, где еще они нас преследовали. И когда все это началось.

— Я хотел бы получить ваше разрешение, — сказал Льюис, — чтобы сделать здесь больше фотографий. По всему дому. Особенно в детской и на чердаке. Я бы хотел посмотреть, что получится. Если можно.

Эта мысль ужаснула меня, но я кивнула. Он прав. Нам стоило это узнать. Он взял свой фотоаппарат, и я сопровождал его в каждую комнату по очереди. Он фотографировал окна, дверные проемы, проходы, лестницы, места, где кто-то мог стоять. Смотрел. Слушал. Лоры не было дома. Предвидя визит Льюиса, я попросил ее провести день с подругой. Она с готовностью согласилась.

Наверху, в детской, все оставалось по-прежнему. Льюис взял в руки несколько игрушек, как будто прикосновение к ним могло вызвать у него какую-то реакцию.

— Мне здесь не нравится, — сказал он. — Какое-то неприятное чувство. И не должно быть так холодно, как здесь.

— На чердаке еще хуже, — отозвался я.

— Да. Чердак. Мы сейчас поднимемся туда, если вы не возражаете.

Я нашел ключ и последовал за Льюисом вверх по лестнице. Когда открыл дверь, меня снова охватило ощущение угрозы, как будто что-то физическое прыгнуло на меня через вход.

— Вы чувствуете это? — спросил я.

Он кивнул. Даже с отодвинутыми ставнями здесь было мрачно. Глубокие тени цеплялись за углы комнаты. Я включил принесенный с собой большой фонарь и быстро обвел лучом крытое помещение. Все выглядело так, как я оставил его несколько дней назад.

Льюис взял с собой штатив. Он выбрал место в центре чердака и установил его.

— Я не хочу использовать вспышку, — объяснил он. Здесь достаточно света, если использовать длинную выдержку.

Он не торопился, используя разные настройки, разные фильтры, разное время. Пока он работал, температура, казалось, неуклонно падала. Ощущение угрозы в комнате ощущалось очень сильно. Оставаться там становилось все труднее.

Последний кадр предстояло сделать от окна, выходящего на чердак. В дальнем конце находилась старая стена, прямо напротив камеры. Льюис установил штатив и наклонился, чтобы посмотреть в видоискатель. По мере того как он это делал, выражение его лица менялось. Он выпрямился.

— Вы чувствуете это? — спросил он. Его голос дрожал.

— Что? Угрозу?

— Угроза? Нет, нет, дело не в этом. Это что-то другое, я думаю… Ради Бога, давайте уйдем, нам нужно уходить отсюда.

Я был поражен.