Прямоугольная картина. Лучики затвердели в воздухе тонкими полосками. Пылинки ползают, как червячки по свету солнца. Ее халат. Участки кожи, обрамленные нитками, что тянутся друг к другу ручками. Порванные ткани. Пришитые лоскутки. Небрежные волосы.

– Мама!

– Цыц! Тихо!

– Мама, мама, ты представляешь? Там тираннозавр! За окном, настоящий!

– Да, садись есть.

Мамина рука тычет в стол, глаза глядят в никуда, в экран. Ее скулы напряжены. По новостям бурчат что-то о чрезвычайно сильном ветре. Передают через экран экстренное сообщение. Всем что-то угрожает. Невиданное нечто. Ураган или циклон. Что-то страшное. Тьма людей. Красно-сине-зеленые человечки бегут. Спасайтесь. Спасите детей. Красно-сине-зеленые рты говорят в студии. Очевидцы ужаса. Кто-то заснял это. Настоятельно рекомендуют оставаться дома. Это во всем мире.

– Мама!

– Садись, говорю, не хочу ничего слушать.

– Но там тираннозавр!

– Где?

– Там, у нас во дворе.

– Ну хорошо, хватит.

Саша рассматривает пол виноватыми глазками. Рисует полукруг больши́м пальцем.

– Мам…

– Что?

– Он хороший. Он, правда, хороший.

– И?

– Он, наверное, задел наше оконце. Случайно. И нечаянно разбил. Совсем немножко! Там теперь что-то красное и…

– В смысле?

Она с быстрой строгостью шагает в Сашину комнату. Белый халат проносится перед глазами. Оставляет мальчика виновато стоять в одиночестве. Мама хочет увидеть оконце. Сашины ножки бегут за прощением.

– Мама, он хороший. Он очень хороший. Он не хотел, правда!

Она входит, он следом.

– Где?

У Саши в комнате только одно окно. Горячий шаг. Яростная рука пихает и без того отодвинутую в сторону занавеску. Кровавый плевок, будто из пасти прокаженного, растекается по треснувшему стеклу. Мамин палец ковыряет неровность.

– Что ты сделал?

– Ничего.

Хрупкие блюдца мальчика глядят на молоток маминых глаз. Снизу вверх. Готовый разбить. Виноватые лужи.

– Это динозаврик, мам. Он не хотел.

Мамино лицо меняется. Скулы перенапряжены.

– Это плохо.

– Почему?

– Потому что птица влетела в наше окно! Ты что, не знаешь, что бывает, когда птица ударяется в окно?

– Нет, мам, это не так. Если бы это была птичка, то я бы увидел, как она улетела.

– Ты бы не увидел, как она улетела, потому что она умерла.

Палец продолжает ковырять.

– Это плохая примета… Очень плохая. Вот же дурацкая птица!

– Не говори так! Птичка не умерла. Это была не птичка!

– А кровь тогда откуда, а, умник? Это твой динозавр?

– Я не знаю. Он, наверное, ранен. Ему, наверное, больно.

Мне больно. Последний брошенный взгляд на будущие финансовые потери.

– Идиот.

В дверь звонят. Она уходит. Саша едва не ломает ручку окна. Чуть не падая, вываливается наружу.

– Прости, динозаврик! Не обижайся на нее.

Испещренная надрывами и защищенная плитами морда. Зубастым конусом она устремлена навстречу словам. Рекс рычит навстречу извинениям. Низкочастотное бормотание. Так они общаются. Звук, напоминающий треск бензопилы, размером с дом. Глохнущий двигатель весом восемь тонн.

– Она не нарочно. Это она не на тебя сказала. Она это просто так иногда…

Рекс выставляет на свет ряды толстых ножей. Так, чтобы солнце видело. В черном полубокале с зубами – красный ломоть мяса – язык. Тревога чешет под ложечкой. Дрожь режет иголками Сашины ноги. Рекс делает вдох. Хватает воздух, будто попёрхивается, и резко выталкивает наружу рев. Застывший было воздух сдвинут с места. Взрывной волной. В нос сочится безумный запах падали. Саша почти что оглох. Наверное, он не хочет меня видеть.

Саша отталкивается от стекла. Закрывает окно. Мама никогда не любила птичек. Ей они почему-то не нравятся. Может потому что птички летают? Когда во дворе как-то раз собрались вороны. Облепили каждую ветку. И сидели. Вместе. Мама сказала, что это плохо. Не подходи к окну. Зачем он показал ей ворон? Мог бы и дальше сидеть вместе с ними. Мама сказала, они служат дьяволу. Что они злые и хотя нам зла. Каркают, как смерть. Но это неправда. Они не плохие. Вороны хорошие. Они просто дружат. И когда кто-то умирает, они грустят. Зло это только люди. Саша прочел, что вороны так провожают умершего. Они были печальны. У них тоже есть похороны. Они прямо как люди. Только лучше и добрее. Вороны – это самые умные птицы на свете. Умнее многих людей. А еще они любят играть. Или дурачить других животных. Могут скатываться с крыш домов, как будто на санках. На самом деле вороны очень веселые. Но почему-то они кажутся одинокими.

Коридор. Саша обмокает. Припадает то к одной стене, то к другой. Липнет к обоям. Обволакивает. Ему как-то нехорошо. Сил нет. Голова кружится или еще что-то. Летучих мышей мама тоже не любит, хоть они и не птицы. Мама говорит, они злые и страшные, потому что сосут кровь. Ну и что? Люди тоже пьют кровь. Нет, летучие мыши не плохие. Им же нужно, как и людям, что-то пить. Просто вместо воды у них кровь. Без них было бы так грустно ночью. И без мудрой совы. У! У! Саша видит входную дверь. Приоткрыта. В проеме соседка трясет головой, как индюк. Женщина выглядит так, словно спала она исключительно нигде и никогда.

– Ну как ты?

– Да как я! —

Мама бросает в сторону озадаченную ладонь.

– Черт иво знает, что творится. – Соседка дирижирует пальцем. – То дерево упало и уот то, все машины побиты. Колька пришел, лица на нем нет, говорит, всех кошек во дворе перебили.

– Как? В смысле перебили?

– О так от, с поотрубленными головами валяются, куда ни глянь. Брюхи вспороты. Воняет гнилью на весь двор.

– Кошмар.

– Ужас, говорю тебе, ужас!

– Но как это? Кто?

– Изверги, кто! Вон, по телевизору говорят, по всей стране такое. Сатанисты или ищё какая нечисть.

– Не понимаю.

– А кто ж понимает? Черт иво знает, что творится… А твой, что, дома?

– Работает.