Никому не было никакого дела до того, откуда двадцать третьего августа на рассвете в пять часов семь минут утра на улице Октябрьской Революции тридцать восемь в поселке городского типа Свобода пришел и встал возле четырехэтажного панельного дома пятнадцатиметровый Тираннозавр Рекс весом восемь тонн.

На блюдца сомкнутых век маленького мальчика пролилась толстобрюхая тень – густая и тяжелая, как нефть. Саша не спал. Только притворялся. Нет, мальчик не был обманщиком. Саша всегда говорил правду. Но чаще всего молчал. Ему просто не хотелось спугнуть своего нового друга. Вдруг тот бы сразу убежал или стал обзываться и сердиться. Сквозь слегка приподнятую шторку век Саша видел, как персиковое око рептилии драконьим колодцем заглядывает к мальчику в окно. Он наблюдает, как я сплю. Копоть зрачка рассматривает потертые игрушки, разукрашенные дырками. Интересно, нравятся ли они ему? Да, их не так уж много, но у Саши есть плюшевый трицератопс, деревянный спинозавр и даже большой пластмассовый стегозавр с безумно-красивыми разноцветными шипами на спине. Он как новогодняя елка, свернутая в полукруг! Саша сейчас же встал бы и показал ему все свои игрушки, но. Тиранозавра среди них не было. А вдруг он расстроится?

Однажды Саша видел в магазине игрушек огромного, зеленого, как малахит, тираннозавра из кубиков LEGO. Каждый день по дороге домой после школы мальчик заходил поглядеть на игрушку. Затем часами окружал ее глазами. Так прошла прошлая осень. Мама сказала, это дорого. Саша писал Деду Морозу, просил об этом подарке. И когда тот пропал с полки, мальчик затаил дыхание. Тираннозавр так и не появился под елкой, как и сама елка, зато теперь у Саши есть настоящий.

Ветви деревьев за окном хрустят и лопаются, будто пережевываемые во рту Бога. А око зверя дальше исследует комнату. Радужные пазлы на побледневшем от стыда полу, наклейки на белой, как протухшее молоко, стене. И глобус. Эта удивительная шарообразная карта досталась Саше от дедушки. Единственное, что осталось от дедушки. Ни единого воспоминания, но это. Как в тумане. Все туман. Саша любил дедушку. Но не может вспомнить его лицо. Мальчик испытывал перед глобусом такой же трепет, как суеверный перед кристальным шаром волшебного лгуна. Все на свете возможно, когда в твоих руках глобус. С какой стороны ни посмотри, как ни крути – всюду мир, всюду жизнь.

Затем черная лужа рептилии бросила пятно взгляда на стол, на энциклопедию, лежавшую на нем. Толстую, как богатый кошелек. Саша выпросил ее на день рождения. Там было все. О динозаврах, обо всем. Среди тысяч страниц не хватало лишь пары, но важных.

В тот день папа разозлился на маму и Сашу. Он схватил энциклопедию. Стал трепать ее. Когда папа закончил кричать, мальчик попросил свою книжку назад. Прежде чем вернуть сыну мамин подарок, тот вскрыл жирному тому грудную клетку и вырвал оттуда пару страниц. Еле живой труп знаний рухнул на пол. То были рисунки древних птиц и птеродактилей. Папа пошел есть рыбу и семечки. Скользкие шкурки и косточки снегом опадали на ящериц и выпивали слюной их краску. Саша хотел аккуратно похитить листочки, когда папа ушел в туалет. На тех уже скопилась высокая горка из трупиков семечек. Стоило дернуть, и косточки ринулись в пропасть под стол. Мальчик не успел до прихода. Отец увидел, как тот ползает, впиваясь нагими коленками в пол, раздвигая ножки стула, собирает улики. Саша тут же схватил один листок и второй. Прижал их к груди. Отдай. Как ни старайся, а папины руки длиннее всех расстояний. Скомкав, он бросил листки в мусорку.

Сначала Саша расстроился, но потом придумал себе кое-что. Когда смотришь на небо и видишь там птиц, можно подумать, как будто это птеродактили. И тогда это будет правда. Особенно если они низко летают. Саша очень любит птиц. Он прочел в энциклопедии, что птицы – это настоящие потомки динозавров. Папа сказал, что это дерьмо.

Саша часто смотрит, как летают ласточки. Правда, они похожи на маленькие самолеты. Не те бумажные самолетики, которые делал Саша, – Они никуда не летают. Немного пронесутся по воздуху и падают. Они даже сами никуда улететь не могут. – А настоящие, большие. Люди летают куда захотят, когда становятся взрослыми. Даже в Африку или в джунгли, на Амазонку, где большие питоны и анаконды. Анаконды даже людей могут съесть. Потому что они большие, как три мамины гладильные доски. И пираньи тоже могут съесть, но они совсем маленькие, как папины шпроты. Мама говорит, окажись Саша там, то сразу бы умер. Но он все равно хочет туда. Мама говорит, чтобы летать, надо быть взрослым. Но почему-то она никуда не летает.

Внезапный звук прохрустел за стеклом. Пошатнулись занавески. Видел ли он энциклопедию? Глаза мальчика все еще замурованы. Лишь полутона и тени. Саше хотелось рвануть с кровати, схватиться за руку окна и убрать все прозрачные стены. Обнять своего друга и целовать, целовать, целовать. А вдруг они не друзья? Прижаться, прилипнуть к холодным чешуйкам, обжечь свои руки в котлах его глубоких широких ноздрей, пощекотать внутри, потрогать, ощупать тяжеленные бритвы, жирные колья зубов. Ну а что если они не друзья? Конечно. Дружить. Его никто никогда не учил этим самым простым и важным вещам. Никто никогда не сказал ему это. Однако, казалось, что он где-то наверняка это слышал. Много раз. Каждый день. Каждый час. Самое важное правило в жизни. Саша знал сам. Если всегда быть хорошим с другими, то и с тобой будут всегда хорошо. И это работало. И у него получалось это со всеми, кроме людей. Совесть.

Это игра такая. Око знало, что Саша не спит. Знало, мальчик видит все до мельчайших песчинок подробностей сквозь закрытость своих маленьких глаз: абрикосовый чан рептилии с ночью посередине, косточкой-тьмой в жёлтом варенье – зрачком. А вокруг глазного костра – зелёная стенка из титановых листьев и глины, жидкий панцирь из изумрудно-древесных камней, как магма, как травянистая лава, что разлилась по окну вокруг глаза – чешуя динозавра. Саша все еще не открыл глаза. Но ему придется. Всем всегда приходится.

Рекс молча усмехнулся и двинулся вниз. Его хвост нежно лизнул оконное стекло, кистью наконечника. И по стеклу забегала волна вибраций, разлилась по воздуху. Звук, как будто ледяной снежок, запущенный грозой, влип в окно, застыл. Веки Саши были тут же взвинчены наверх. Глаза открыты. Потолок. Затем шлепок землетрясения у подножья дома. Тираннозавр рухнул наземь; так, что всколыхнулось одеяло, и судорога заерзала в ноге. Спокойно. Закричала чья-то тачка. Так сильно, надрывая горло. Нет, не одна сигнализация. Даже человек не может так кричать. Их море. Сирены, как в той книжке у Гомера. Не кричат ли все на свете звуки, чтобы свести с ума?

Спокойно. Саша дышит животом. Его учил школьный психолог, после того как он как-то начал задыхаться на уроке музыки. Вдох и выдох. Все нормально. Все хорошо. Он то ли счастлив, то ли до немоты напуган. Счастье не отличить от ужаса. Салатно-карие глаза мальчишки бегут к окну. Еще пару шажков по полу босяком – и все. Шмяк. Шмяк. А что, если? А вдруг его там…? Шаг. Нет. Он тут. Он там! Пятнадцать метров мышц, зубов и силы. Как корабль, что застрял в ужасно-узкой бухте. Среди рифов клумб и лавочек. Его силе тесно, ему душно. Каждый его выдох дует против ветра, принуждая того повернуться вспять. Полопался асфальт, на нем виднеются распластанные раны – ямы. Даже почву на газоне испещрили язвы. Узкие каньоны расползаются, как змеи по площадке с облезшими качелями. Вся дорога перед домом, каждый вход и выход, все под гнетом восьми тон древнего убийцы. Оконное стекло прилипло к коже Саши. Он никому на свете не отдал бы этот взгляд в его глаза. Майка запульсировала вместе с сердцем. Он смотрит на меня.

Как рухнувший в объятья пледа пес, тираннозавр гладит Сашу взглядом. Его кожа, ломтями мясного камня вгрызшаяся в мышцы, – это несбывшиеся перья. Сила – это несбывшиеся крылья. Поэтому все птицы так слабы. Между слабым мальчиком и мясом мощи от силы десять метров, худое стеклышко-анорексичка и крохотулька-пятнышко красного оттенка снаружи на окне. Вокруг бордовой кляксы – паутинка, сплетенная ударом. Трещинки разбегаются нитками по стеклу. Мама. Мама? Мама! Посмотри, там за окном тираннозавр. Я же говорил тебе, что они бывают! Мама? Но комнатная пасть молчит в ответ. Немые стены и звук блендера за дверью. Саша выбегает прочь. Туда, где будто бы под пыткой испускает свой последний выдох чья-то тоненькая глотка. Туда, где писк микроволновки.