– Стас, Стас, ты слышишь меня? – Лида ухватила его за болтающиеся уши меховой шапки. Он замолчал. – Ты просто гений, Стас! Ты – сумасшедший гений! Ты – великий гений! Прости меня, прости, что до последнего не верила в тебя! Я ошибалась…

Муж продолжал выравнивать дыхание, сегодня он истощил последний запас энергии, ему понадобится передышка. Лёгкий ветерок взвил с плоских поверхностей снежные искры и понёс по своей траектории, снова роняя. В сумерках мелкие детали блекли, в углах, скрытых от источников света, сгустилась тьма. Кураев поднял на свет уставшее лицо, взгляд его обежал по сторонам, затем он произнёс:

– Что-то холодно стало резко, или я не замечал?

– Всё, хватит на сегодня, пойдём отдыхать! – Лидия повела его внутрь. – Тебя там никто не засёк? Снег жутко скрипучий, предательский…

– Я там, конечно, наследил… – Он позволил ей снять с себя верхнюю одежду. – А сапоги у меня с современными протекторами и надписью на подошвах английскими буквами китайского производства. Ой, дура-а-ак… – Он остановился в испуге.

– К утру всё снегом заметёт, – попыталась обнадёжить Лидия.

– Радость моя, это здесь пурга гуляет, там – сплошное затишье. Во будет людям сюрприз – анчутка бродил по окресностям…

– Анчутка – не самая худшая версия, могут подумать – диверсант из английской разведки приземлился с парашютом неподалёку. Вот мои старушки переполошатся…

Кураев тяжело вздохнул, сидя на стуле в размышлении возле остывающего блока, он приложил к нему ладонь, будто проверял степень затраченной мощности, снова огляделся по сторонам.

– Ну что, вернутся с веником, всё замести?

– Сиди! – испугалась она, прекрасно понимая – второго такого эмоционального потрясения в один день она больше не выдержит.

Он ещё долго ворочался под уютное расслабленное сопение жены, сравнимое с медитацией: с плеском волн, с шелестом деревьев от внезапного порыва ветра, с шумом морского прибоя, бьющегося о скалы… Погружению в сон препятствовали навязчивые видения, мелькающие перед закрытыми глазами, сродни повторяющимся слайдам – маленькая избёнка под гигантской луной: вид сзади, вид сбоку, вид спереди, оставшаяся в прошлом, как обманчивое звёздное небо, что открывается нашему взору – по большей части этих звёзд давно не существует, вместо них мерцают новые, заново сформировавшиеся, молодые, свет которых никто никогда не увидит, даже самые последние потомки на Земле. С открыванием глаз изба исчезала, появлялся проём незадёрнутого окна с очертаниями фикуса и пальмы на подоконнике – иллюзии тропиков на фоне белой скопившейся снежной массы за нижней частью стекла, похожей на пески в пустыне. Пальма постепенно блекла, блекла луна, светлый прямоугольный проём таял в облаке сновидений, блекла изба…

На следующий день часы бодрствования семейства Кураевых продолжали не совпадать: Лидия вовсю занималась по дому, тогда как Стас, укрытый с головой одеялом, блуждал в дебрях беспробудного глубокого сна. В доме появился порядок за исключением бедлама в границах заваленной тахты, и компьютерного стола с полками, на коих создавалось немыслимое; каждый валяющийся без дела винт мог оказаться жизненно важным в процессе переноса материального объекта из одного пространства в другое.

Аромат свежего супа с фрикадельками разлетелся по всем комнатам, остатки прокисшего рассольника были спущены в канализацию. Лидия протёрла холодильник от плесков – её слишком занятый муж черпал половником суп прямо внутри камеры, цепляя им по пути полки и стенки, шлёпая варёными огурцами прямо на стекло.

– Ещё одну неделю мы будем работать на дистанционке – московское начальство звонило, – оповестила она за обедом.

– Я только этому рад.

– Чего же тут радостного? Наверняка выйдет меньше по зарплате. Как мне надоели эти карантины, изоляции, меня угнетает эта безвылазность, да ещё зима… Я гулять хочу среди людей, ходить в кино, на концерты, ездить в путешествия… Это тебе комфортно годами сидеть в одном и том же углу, не нуждаться в общении с людьми, а мне светит депрессия. Будем с тобой сидеть напа́ру, как бирюки… – Лидия уставилась в окно, сосредоточив взгляд на ежедневной заставке в виде глухого серого забора.

– Бирюк – это одиночка, – пояснил Стас. – Сказать «мы с тобой – бирюки» то же самое, как, например, сказать «полчище отшельников», или «стая одиноких волков». Тем более, я думаю, скучать тебе не придётся, для тебя есть задание: собрать какие-нибудь гостинцы, может лекарства, одежду, детское питание… Хочу познакомиться с твоими историческими родственниками, оказать им помощь, накормить детей. Как ты вчера сказала: «я – муж вашей правнучки»?

Рот её надолго зафиксировался в открытом положении. Она заговорила не сразу:

– Ну уж нет! Мне вчерашнего хватило вот так, – она провела рукой поперёк горла. – Ты думаешь, раз сделал открытие, то теперь можно шастать туда-сюда, щеголять там, подарки раздавать… Изучение жизни предков – это тебе не увеселительная прогулка!

Стас закивал головой – этот жест означал полное несогласие.

– Вчера было тоже самое, – произнёс он ворчливо, оглядываясь по сторонам и продолжая качать головой, как японская фарфоровая статуэтка, – не запускай, не ходи, не суйся, без Вишнякова даже не пробуй… Будто от Вишнякова зависит качество нажатия кнопки. Ты видела сама: я переправился осторожно, глубокой ночью… И ничего я там не щеголял, просто аккуратно заглянул в тот мир, приоткрыв занавеску – заглянул, осмотрелся вокруг и закрыл обратно.

– Ага! И наследил там повсюду!

– Во-первых – не повсюду… – Кураев развернулся к ней полубоком, нервно приглаживая бороду. – Дальше калитки я не ходил, а во-вторых, я и хочу скорее объяснить им происхождение следов, пока они не разнесли этот факт в подробностях по всей округе. Разумеется, для них – родственник из будущего с подарками значительно лучше английского… этого… десантника.

– Супер! – завелась Лидия. – Ну прямо Дедушка Мороз! Ты лучше не говори: «Стасик, муж внучки», так и скажи: «Дед Мороз, я подарки вам принёс!» Они сразу поверят, люди раньше были суеверными: домовыми, ведьмами, лешими тогда в каждом доме стращали на полном серьёзе.

– А сейчас будто другими стали… – снова закивал Кураев с язвительной ухмылкой. – Слышал я, как вы с твоей сестрой знакомую обсуждали – гадалку, сходить погадать к ней планировали… Уже сходили, наверное, деньги отнесли.

Лидия отвернулась с порозовевшими щеками, разговор закончился.

Оставшуюся часть дня Кураев делал пометки по эксперименту, в основном молча. Лидия чистила снег – это помогало отвлечься. Опираясь на ручку лопаты, она стояла и продолжительно рассматривала окружающие виды, только теперь другими глазами. В воображении она рисовала пустое поле на месте двухэтажных соседских домов, что находились сейчас на противоположной стороне, здесь дорога разделялась на две, новые коттеджи ответвлялись немного в сторону от основной улицы. Когда-нибудь она застроится до самого леса. Лидия пролезла по снегу в сад – оттуда открывался живописный вид с высоты, с расширенным обзором, виднелись крыши отдалённых домов, крыши разноцветные – из металлочерепицы, профлиста, с флюгерами, анкерами. Если пройти в самый конец сада, то можно будет увидеть изгиб реки вдалеке среди вечнозелёных хвойников, но на самом деле это был её рукав, сама река протекала близко, внизу под горой – Кураевы к ней в зимнее время давно не спускались.

– Здравствуй, Лида! – окликнула пожилая соседка через межу, чем заставила её вздрогнуть и обернуться. – Что-то вы ночью совсем не спали? То ругались, то смеялись… Отмечали чего?

К такому вопросу Лидия не была готова, осторожность не помешает и в прошлом, и в настоящем, они совсем забыли о настоящем, сфокусировав всё внимание на мире прошлого.

– Отмечали… – сначала Лидия растерялась, но быстро сообразила: – годовщину свадьбы. Мы громко шумели?

– У меня часто бывает бессонница – руки ноют. – Соседка подошла ближе. – Я так и подумала: отмечают. Муж твой пьяный во всю глотку орал: «Я гений! Какая великолепная луна!»