Да ещё и дверью хлопнул театрально.

Вот такие карусельки.

Глава 3

Приняв душ и переодевшись, Петя вышел в гостиную.

Вообще у него был кабинет, но за последние две недели он уже привык проводить вечера именно в гостиной, работая на ноутбуке, пока Гошик рядом смотрел телевизор.

Литвин запоем смотрел какие-то дурацкие шоу, сериалы, документалки про животных и историю. Петров краем глаза следил за ним обычно и поражался, как такое количество информации укладывается в одну хорошенькую головку.

Вот только сегодня всё было иначе. После своего психа Литвин сначала закрылся в комнате, а потом копошился и стучал чем-то на кухне.

Петя прислушивался и едва ли не водил ухом как кот. Он делал вид, что работает. Но на деле всего его мысли занимало случившееся. Сомнений в том, что он тоже нравится Игорю, практически не осталось. Но Пётр не первый день жил эту жизнь, поэтому понимал, что Гошик пока ещё не пришёл ко всему своим ходом.

Да, он психанул, приревновал. Но в голове ещё не уложилось, что он испытывает симпатию к мужчине. И как бы ни хотелось Пете пойти и зажать его там, у холодильника, который уже начал пищать из-за открытой дверцы, приходилось выжидать.

Торопить и давить нельзя. Как бы ни чесалось сделать хоть что-то.

Терпение Петрова было вознаграждено четверть часа спустя. Гошик перестал мучать кухонную технику и явился в гостиную с тарелкой бутербродов. Причём не аккуратных сендвичей, как обычно делал Петя, а некрасиво, топорно нарубленного хлеба с колбасой.

Игорь вошёл в комнату, гордо задрав нос, и так же гордо уселся на диван. Правда уже пару минут спустя забрался с ногами. Но всё равно старательно не замечал Петю. Будто это Петров был нахальным и незваным гостем.

Понятно. Стадия отрицания.

Ничего, Петя подождёт. Теперь-то он был уверен, что до принятия и смирения недалеко.

***

Петров не знал, что именно повлияло на Гошика, но квартиру он выбрал на следующий же день.

Петя гадал, то ли это было желание сократить время общения Петрова с Эдиком, то ли, напротив, стремление побыстрее съехать. А может и всё вместе.

В любом случае, дело касалось Петра напрямую. И это не могло не радовать.

Тянуть с переездом смысла не было, поэтому Петя в тот же день организовал грузчиков. На хвост ему упал и Рома. Ивана со дня на день выписывали, поэтому Бессонов, преисполненный энтузиазмом молодого бычка, ринулся обустраивать им двоим любовное гнёздышко. А для этого забирал Белоусовские пожитки.

В какой-то мере Петя ему сейчас завидовал. Ромка забирать из небольшой двушки на отшибе Москвы шмотки, что начать счастливую совместную жизнь с любимым человеком. А сам Петров забирал вещи оттуда же, чтобы Гошу от себя отселить.

Любимым человеком Литвина он назвать пока не мог. Даже мысленно. Влюблённость ещё не любовь. Это ещё в двадцать можно спутать одно и другое. А в тридцать чётко понимаешь разницу. Да, от Гошика Петю вело со страшной силой, будто стальными канатами прикрутило. Но симпатия, вожделение – это одно. А такие громкие слова, как любовь – всё же совсем другое.

Но как бы Петров себя ни утешал, на душе у него было довольно тоскливо. Ещё и довольный Бессонов со своими шуточками и подколками.

Но хоть Гошик сегодня оттаял. Видимо, его отпустило из-за перспективы оказаться в своём жилье. Мурчал весь день как котёнок. Благодарил, был замечательно вежлив и обходителен. Ни дать ни взять – сын маминой подруги.

Петя думал чуток пообижаться за вчерашний игнор, а потом понял, что они друг друга стоили. И если Литвин решил пойти на мировую, чего ломать комедию и выпендриваться. Тем более, никакой обиды в душе у Петра и в помине не было.

Поэтому он с энтузиазмом руководил переездом и всячески старался произвести хорошее впечатление. В том, что Гошик теперь из его жизни никуда не пропадёт, Петя и так знал. Литвин работал на него. Пусть и не напрямую, но всё же. Так что видеться им придётся в любом случае.

Даже при том раскладе, если Игорь решит продолжать прятать голову в песок.

***

Первой в квартиру впустили Селёдку.

Она сделала пару осторожных шагов, прижав к голове уши, а потом обернулась, посмотрела на своих двоих идиотов-хозяев и сказала «Мяу».

Точнее, хозяин-то у неё был формально один. Но Селёдка, похоже, считала по-другому. Потому что, струсив чего-то нового, прижалась именно к Петиной тёмно-серой брючине.

Ох, как же она любила оставлять свои «метки» везде, куда могла приложить лапу. Петров даже перестал беситься. Просто возил в машине валик для снятия шерсти. Вот и сейчас не стал ругаться, подхватил кошку на руки и вошёл вместе с нею.

– Трусиха, – фыркнул на питомицу Гошик. Он обошёл небольшую студию по периметру, рассматривая всё с видимым удовольствием.

Да, квартира была поменьше той, откуда они только что вывезли вещи, но гораздо новее, приятней и светлее. Не было в ней гнетущего духа советского прошлого и дурацкого плаката с сисястой бабой на двери.

– Классно тут, правда? – Гошик с улыбкой обернулся к Пете. Он стоял напротив окна, залитый солнечным светом. И у Петрова дрогнуло сердце.

– Да, – сдержанно ответил он и кивнул. Выпустил Селёдку и ушёл в ванную вымыть руки.

Ему срочно было нужно взять маленький перерыв, чтобы справиться с эмоциями. Что он там трындел сам себе насчёт лёгкой влюблённости?

Похоже, эта смертельно-опасная болезнь начинала прогрессировать.

Умывшись прохладной водой, он посмотрел на себя в зеркало и покачал головой.

– И как ты докатился, Пётр Андреевич, до такой жизни?

Вопрос остался без ответа, а Петрову пришлось вернуться в комнату. Гоша уже во всю занимался вещами. Разбирал их довольно резво, быстро превращая пустую и немного стерильную квартиру в живую и уютную.

Так же легко он наполнил жизнью и теплом квартиру и самого Петра. Вот только теперь та снова станет склепом. Возвращаться домой решительно не хотелось.

Поэтому Пётр навязался в помощники. А Гошик, явно подобревший от приобретения отдельного жилья, ему позволил.

Около трёх часов они разбирали вещи, двигали мебель, переставляли и обустраивали всё. Петров даже немного вспотел. Пришлось снять пиджак и закатать рукава рубашки. Гошик, на удивление, в нерастянутом свитере тоже, кажется, упрел. Потому что в какой-то момент решительно стянул его и бросил в кресло.

А Петя невольно завис, зацепившись взглядом за полоску светлой кожи в том месте, где задралась у Литвина майка.