– Ладно. Только предупреждаю сразу. Это всё очень, очень странно.
– Кажется, это слово последние несколько дней я произношу излишне часто, – хихикнула девушка. – Говори.
– Так вышло, что… Когда я попала сюда, начала понимать… о чем говорят животные.
– Нуууу я тоже иногда понимаю, что они хотят…
– Нееет, понимать, значит слышать их речь. Слова, Дарëн, слова! Такие же, какие произносим мы с тобой.
– Да быть не может! – она выпучила глаза и смотрела на меня с недоверием.
– Да? – я язвительно прищурилась. – Тогда откуда я знаю, что это ты вчера на крыльце горшок разбила, а не братья? Никто же не видел?
– Никто… Борька только, да Боян…
– И Аська. Но это уже не так важно. Так что? Теперь отведёшь к старухе?
Дарëна сидела не шевелясь, укладывала в голове сказанное мною.
– Эй, Земля! Приём! – пощёлкала пальцами перед её лицом.
– А? Да, да… Идём.
Большую часть пути шли молча. Потом Даша ещё немного порасспрашивала меня о том даре, который проснулся в этом месте, но отвечать на её вопросы сейчас я не могла. Не отводя глаз, я смотрела на черную тучу, которая нависла ровно над тем местом, куда мы направлялись. Насыщенный влагой газ клубился, становясь темнее, и почти не сдвигался с места. Странно, что за все дни, проведённые в Нюркином лугу, я впервые заметила это природное явление.
Подойдя ближе, чуть замедлилась в нерешительности. Что, если эта парочка ошиблась? Что, если эта самая баба Нюра никакая не особенная, а самая обыкновенная бабка? Ещё, чего доброго, примет за безумную. Или вилами ткнет. Как я поняла, она вполне на это способна.
– Поздно дрейфить, Женëк, – поддерживала я саму себя. – А вдруг это – шанс.
Дом бабы Нюры я узнала издалека. Покосившаяся на один бок избушка, которая не падала, наверно, только из-за массивной печной трубы. Потемневшие брёвна кое-где покрылись тёмно-зелёным мхом. Только свежепостроенное крыльцо не вписывалось в этот памятник старины.
Что удивительно, вокруг дома росли фантастической красоты цветы, самых разных сортов и оттенков. Даже в Ботаническом саду и на агровыставках я не видела ничего подобного. Такой контраст вводил в ступор.
– Чего явились? – спросил скрипучий голос.
Следом за голосом из за раскидистого куста с белыми соцветиями к нам вышла хозяйка. Худая, сгорбленная старуха с острыми чертами лица и впалыми щеками. На ней было платье бурого цвета из грубого льна и такого же цвета платок, частично покрывающий серо-стальные волосы. Она сверкнула своими ярко-зелёными глазами, перевела взгляд с Дарëны на меня.
– Ну? Язык проглотили?
Даша будто и правда лишилась речи. Встала, как вкопанная, и молча смотрела на бабку. Я, вдохнув поглубже для храбрости, шагнула ближе.
– Простите… Мне сказали, что вы можете помочь…
Баба Нюра, не ответив, подняла небольшое ведёрко, наклонилась и вылила его содержимое под куст с белыми цветами, усыпанный ещё не высохшими капельками утренней росы.
– Мне надо уехать из деревни. Но я не знаю, как это сделать. Пробовала пробраться через заросли, но не вышло. Может, вы знаете, что может помочь?
– Люпины.
– Люпины? – удивилась я. – Мне нужно их сорвать? Посадить? Или…?
– Люпины мне не топчи. Или ты слепая? Не видишь, куда наступаешь?
Я опустила глаза и отшатнулась, поняв, что стою почти на клумбе.
– Извините… Так… Вы мне поможете? Поможете уехать отсюда?
– Отсюда не уехать. Сама ж, поди, всё знаешь.
– Должен же быть способ…
– Может и должен. Да только нет его, – равнодушно ответила старуха, оборвав последние ниточки, за которые я цеплялась.
К глазам снова подступали слезы. Я беззвучно сотрясалась, давя их в себе и не позволяя разреветься.
– Ну как же… Ведь я же… Я должна вернуться…
Бабка вдруг вскинула голову, с прищуром посмотрела на меня и подошла, не сводя глаз с моего лица. Подойдя вплотную, нагнулась, и зрачки её расширились, почти полностью поглотив зеленую радужку.
– Иди-ка ты, Дарëна, домой. А подружка твоя позже придёт.
Даша переступила с ноги на ногу, а Нюра сказала строже:
– Иди, говорю. Не трону я твою Женьку.
Как только девушка покинула двор, старуха махнула мне рукой.
– Зайди в избу. Чую, разговор у нас будет долгий.
Внутри зашевелилась тревога. Сердце отбивало в груди сумасшедший ритм, но противиться женщине я не посмела.
– Садись, – скомандовала она и указала мне костлявым пальцем на лавку у стола.
Я села. Она поставила передо мной чашку с каким-то мутным напитком и, видя мою нерешительность, с раздражением буркнула:
– Не бойся, не отрава. Пей.
Напиток, который внешне напоминал скорее воду из лужи, на вкус был приятным, похожим на кофе. Нюра уселась напротив меня и сказала хмуро:
– Ты не местная.
– Да… Я не из вашей деревни.
– Не из нашей. И не из нашего мира. В твоём дома каменные, высокие, и железные телеги на четырёх колёсах сами ездят, – выждав паузу, продолжила: – Как сюда попала, знаешь?
– Только предполагаю…
Я рассказала ей всё, как на духу. Про печатную машинку, удар головой о стол и чудесное перемещение во двор Дарëны. Рассказала о своём даре слышать и понимать животных. Старуха слушала мои слова так, будто ничего необычного в них не было. Когда я закончила, она спокойно кивнула.
– Стало быть, ты не хотела сюда попасть?
– Нет. Конечно, нет.
– Дай сюда, – она забрала у меня из рук пустую чашку и принялась рассматривать узоры на дне, нарисованные чем-то вроде кофейной гущи. Нахмурилась сильнее. Наклонилась, всмотрелась пристальнее и вздрогнула. Впервые за недолгое знакомство я разглядела на её лице испуг.
– Домой тебе надо, милая. И поскорее.
Бабка поднялась на ноги, открыла сундук в углу, из него вытащила сундучок поменьше и, откинув крышку, достала оттуда мешочек.
– Что? Что вы увидели? – спросила я еле слышно. Стук моего перепуганного сердца сейчас и то звучал громче.
– Гибель. Смерть страшную, кровавую. Уходи, пока не поздно.
Успокоила, называется. Так себе психолог, я вам скажу.
– Я… Умру?
Она ещё порылась в своей сокровищнице, достала из неё свёрток. Подошла ко мне, сунула мне всё это в дрожащие руки и сказала твёрдо:
– Коли сделаешь так, как я скажу, вернёшься домой целой и невредимой. А если нет…
– Я всё сделаю! Всё-всё!
– Это, – она подняла свёрток. – Карта. По ней дойдешь до Зелёного холма. Там живёт колдун, Добромир. Скажешь, что от меня, карту покажешь, а уж он тебя домой переправит.
– А вы не можете?
– Чтобы такие дела совершать, трава нужна особая. Здесь такая не растет. Это, – потрепала пальцами мешочек перед моим лицом. – Чтобы через лес пройти. Насыпь семян на ладошку, бросай себе под ноги и иди. Лес сам перед тобою расступится. Где мельница, знаешь?
– Знаю.
– Ночью, перед рассветом туда придёшь, к самому лесу, и всё сделаешь. Да смотри, до первых петухов успей. Не успеешь, останешься здесь – один у меня такой мешочек остался. Тогда и сама погибнешь и других за собой потянешь. Бойня будет страшная, кровавая. А ты в самом центре её окажешься.
– Мамочки… – тихо шепнула я, неживая.
– Да смотри, никому ни слова. С собой никого не бери и о том, что сказала тебе, молчи. Иначе всех погубишь.
– Х-хорошо. Я поняла.
– Ступай, милая.
Я поднялась из-за стола, переставляла одну за одной ватные ноги и продвигалась к выходу.
– Подожди, – остановила меня Нюра, выудила из сундучка бутылëк и протянула мне. – Вот ещё, держи. На всякий случай. Снадобье специальное. Любому язык развяжет. Две капли добавь в напиток и спрашивай. Только не переборщи, а-то всякое может случиться.
– Спасибо вам.
Старуха долго смотрела мне вслед, пока за изгибом дороги не скрылся её дом и двор с цветами. Прийти в себя не получалось очень долго. Я шла по дороге, крепко сжимая в руках данные мне бабой Нюрой вещи, и пыталась переварить всё, что услышала. Мне было страшно. Очень. Так, что зубы сводило.