Бессмысленная. Полная позора.

На каторге было проще. На галере он просто греб и греб, звенел цепями, наваливался на весла. Без остановки. Восемь часов, шестнадцать. Пока не падал, отключаясь и не реагируя на удары надсмотрщиков.

Времени на раздумья не оставалось, и теперь он ясно понимал, какая это на самом деле благодать – пустая голова. Голова без единой мысли.

В тяжелом физическом труде не было ничего постыдного. Несмотря на жажду, голод и отупляющую усталость, несмотря на то, что спал он на скользкой жесткой лавке в обнимку с веслом, а когда не спал, подставлял спину под плеть – несмотря на все это, он бы предпочел и дальше быть галерным рабом, чем из ночи в ночь с отвращением ублажать незнакомых женщин.

Иногда красота – проклятие. Его заметили. Даже исхудавший, обожженный солнцем, с иссеченной спиной, он оставался нечеловечески привлекателен.

«Мы сделаем на нем много денег, – сказала взошедшая на судно женщина с медными волосами. – Какая прелестная экзотическая зверушка».

Он поднялся с постели, застегнул штаны, бесцельно прошелся по комнате и снова перевернул песочные часы. Когда время истечет, он спустится в общий зал. Снова станет товаром. Будет терпеть липкие взгляды, прикосновения, от которых по телу пробегает дрожь омерзения.

До чего он докатился…

Он, когда-то бывший королем.

Эдриэл давно решил, что та жизнь в прошлом, что он – не он вовсе и никакого отношения к блистательному королю Ашенвилля не имеет. Легче было считать себя мертвым, павшим на поле боя, чем бесконечно сравнивать прежнее и нынешнее положения.

Даже о единственном сыне Эдриэл старался не вспоминать, не бередить душевные раны. Не думать о том, что никогда его не увидит, что бросил разоренное войной королевство на неопытного юнца. Справился Лионель с этой ношей или согнулся под ее тяжестью? Считал отца погибшим или пропавшим без вести? Искал ли его? Завел ли собственных детей?

Триста лет в неведении. Триста лет!

Эдриэл достал из кармана и покрутил в руках маленький красный камешек. Из головы не выходила обронившая его девчонка, наследница Эшеров, – кажется, так назвала ее Сесиль.

Наверное, Эдриэл сошел с ума. Да, никаких сомнений – он сошел с ума. Три века каторги не прошли бесследно. Жизнь в аду помутила рассудок. Иначе как объяснить привидевшийся ему свет истинной пары? Не могла его кожа вспыхнуть золотом под чужой ладонью. Не снова. Не во второй раз.

У Эдриэла уже была истинная – женщина, идеально ему подходившая. Его жена. Мать его сына, погибшая в родах. Судьба не давала эльфам второго шанса на счастье. История не знала подобных случаев, а значит, волшебное сияние – игра уставшего, отчаявшегося рассудка. Он просто утомился, давно не спал, выпил слишком много возбуждающего зелья. Кто знал, какие у того побочные эффекты?

Золотое мерцание ему почудилось.

И к лучшему. Встретить истинную пару в нынешнем положении было бы настоящей насмешкой судьбы.

Полюбить сейчас, когда он никто, хуже любого нищего…

Дверь в комнату со скрипом открылась, и одновременно под ошейником кольнуло болью. Сесиль дала почувствовать свое недовольство. Слишком много времени Эдриэл провел наверху.

Он напрягся. На пороге возникла смотрительница борделя, за ее спиной маячила старуха с крючковатым носом и фигурой гиппопотама. Новая клиентка?

Опять.

А он-то надеялся, что алчность эддо Малисты – ценник, который она повесила на экзотического раба, жемчужину своей коллекции, – подарит ему более длительные перерывы между женщинами. Не каждая могла позволить себе потратить два золотых за час удовольствия.

– Проходите, эддо, проходите, – Сесиль рассыпалась в любезностях. Всегда так делала, когда попадалась богатая клиентка. – Вот он. Смотрите, какая конфетка. Эльф. Острые уши, все как полагается. Потрогайте, убедитесь: настоящие. Настоящий эльф из Апифиля.

«Ашенвилля», – закатил глаза Эдриэл.

Сесиль тем временем продолжала самозабвенно его расхваливать.

– Умелый. Выносливый. У него никогда не падает. Все время стоит. Все время.

«Конечно, все время», – думал с тихой яростью Эдриэл. Учитывая, сколько в него заливали возбуждающего зелья, это было неудивительно. Он уже забыл, когда видел свой член мягким. Впрочем, несмотря на полную боевую готовность, настоящего желания он не чувствовал.

– Я беру. Сколько с меня? – старуха полезла в мешок на поясе.

Эдриэл медленно выдохнул. Он думал, что привыкнет, но нет. Каждый раз, когда его покупали, он ощущал все те же негодование и гадливость, только с годами к ним добавились усталость и опустошение.

Зазвенели монеты. Он отвернулся, мысленно прося прощения у погибшей жены.

Не каждому эльфу удавалось встретить истинную пару, но, если такое счастье случалось, другие женщины для этого везунчика переставали существовать. Даже умершим супругам хранили верность. Сколько женщин через него прошло, а Эдриэл до сих пор не мог смириться с тем, что изменяет Эллайи, своей супруге, матери их ребенка. Пусть и делает это против воли.

Старуха была странной.

Женщины редко покупали его дольше чем на час и, заплатив такую цену, стремились выжать из этого часа по максимуму.

Старуха не торопилась. Подпирала спиной дверь и смотрела на него с видом робкой девственницы, лишь недавно вырвавшейся из-под родительской опеки.

Пусть смотрит.

Эдриэл незаметно взглянул на часы. Секунды бегут, песок сыплется. Чем дольше старуха медлит, тем меньше времени они проведут в постели. Торопить ее он точно не собирался.

Скрестив руки на груди, эльф застыл посреди комнаты. Ветерок из распахнутого окна холодил обнаженную спину, посылал мурашки по коже. Эдриэл отвернул голову. Стоял, неотрывно наблюдая за тонкой струйкой песка за стеклом, и не видел, с каким жадным интересом его рассматривают. Не видел, но чувствовал. По телу словно гуляли фантомные пальцы.

– Ты красивый.

Эльф поморщился.

О своей привлекательности он слышал не раз и не два. Настолько часто, что от этих слов сводило зубы. Если старуха считала, что сделала ему комплимент…

Осмелев, клиентка отклеилась от двери. Он понял это по легкому скрипу половиц и сильнее стиснул зубы.

Перетерпеть. Как обычно. Как десятки раз до этого. Перетерпеть. Закрыть глаза, отключить мысли. Представить себя вне собственного оскверненного тела. Не двигаться. Почти не дышать.

Пока ошейник молчал, Эдриэл собирался играть привычную роль – роль пассивной неживой куклы. Держать руки по швам, смотреть в одну точку, пугать клиентку застывшей мимикой. Он никогда не целовал этих наглых богачек, возомнивших о себе невесть что. Этих скучающих аристократок, уверенных, что все в мире создано для их удовольствия. Не касался их ни губами, ни руками, ни мыслями, позволяя лишь использовать свое тело, не более. Его холодность, деревянность доводили клиенток до бешенства. Заплатить столько денег и получить в постели бревно? Как же они неистовствовали, негодовали, бежали жаловаться Сесиль. Но даже боль не делала Эдриэла сговорчивым.

Старуха не злилась. Ее как будто устраивали и холодность эльфа, и его неподвижность. Равнодушие любовника словно придавало ей смелости.

Эдриэл все еще смотрел на часы, когда женщина приблизилась и провела рукой по его животу.

Под сухой старческой ладонью родилось знакомое золотистое мерцание.

Не может быть. Невозможно. Это…

Он инстинктивно отшатнулся, но свечение никуда не исчезло – золотистыми нитями протянулось от пальцев клиентки к напряженному животу.

Свет истинной пары. Эта древняя развалина… его истинная?

Безумие. Бред. Он точно не в себе. Тронулся умом. Повредился рассудком. Спятил.

Жизнь в борделе довела его окончательно.

Как там говорила Сесиль? «А не поехал ли ты, милый мой, крышей?»

Он поехал. Определенно. Вторая истинная за неделю! Вторая! Последние триста лет ни одной, а тут сразу две! Сначала та странная девчонка, обронившая красный камень. Теперь старуха с огромным носом. Что, гниль вековых дубов, происходит?